Арлекин - Гамильтон Лорел Кей - Страница 19
- Предыдущая
- 19/104
- Следующая
— Тезки — в каком смысле? — спросила я.
— В каждый момент есть только один Арлекин, но существуют другие арлекины — как члены группы с этим названием. Какие бы имена ни были у них когда-то, они принимают имена и маски комедии дель арте.
— Этого термина я не знаю.
— Был такой театр. Его расцвет был еще до моего рождения, но породил он множество персонажей. Женщины не выступали на сцене, но среди арлекинов были женские персонажи. Действительно ли они были женщины или же это было сделано, чтобы запутать представление, — вопрос открытый, но он для нас не важен. Так вот, о тезках: их десятки, и некоторые имена известны уже не одну сотню лет. Конечно же, Арлекин, потом Пульчинелла, Скарамуш, Пьеро или Пьеретта, Коломбина, Ганс-Колбаса, Иль-Дотторе — их еще десятки, если не больше сотни. И никто не знает, сколько их участвует в рейдах Арлекина. Почти всегда они выступают в безликих черных или белых масках. И говорят просто: «Мы — Арлекин». Самый для нас удачный исход — не узнать, кто именно приехал в наш город.
— Насколько серьезно нарушение вампирского этикета — что мы получили белую маску, а действуют они так, будто послали красную? — спросила я.
Жан-Клод и Реквием обменялись взглядами, смысл которых я точно не поняла, но ничего для нас доброго в них не было.
— Да выкладывайте, черт побери!
— Этого не должно было случиться, ma petite. Либо это нападение какого-то другого вампира, достаточно сильного, чтобы нас обмануть, или же Арлекин нарушает свои собственные правила. Он и в рамках этих правил смертоносен, если же рамки сломаны…
Жан-Клод закрыл глаза и обнял меня. Обнял крепко.
Натэниел стоял рядом с нами с неуверенным лицом.
— Так что мы можем сделать?
Жан-Клод посмотрел на него и улыбнулся:
— Очень практично, mon minet. Ты практичен, как наш Мика. — Он обернулся Реквиему: — В Лондоне начиналось так?
— Да. Одна из масок Арлекина умеет усиливать эмоции, связанные с желанием, — но только те эмоции, которые уже в нас есть. Поначалу это было очень тонко, потом стало сильнее. Честно говоря, то, что сегодня произошло с Анитой, у нас проходило незамеченным. Просто было такое впечатление, что все пары вдруг захотели довести отношения до физической вершины.
— А стало сильнее — это как? — спросил Натэниел.
— Не знаю, был это тот же вампир или нет, но они стали вмешиваться, когда мы использовали силы линии Белль. И похоть давала жуткие результаты.
— Жуткие — насколько? — спросила я.
— Ardeur в худших его вариантах.
— Черт, — сказала я.
Натэниел коснулся моих плеч, Жан-Клод раскрыл объятия и обнял нас обоих — я оказалась плотно зажата между ними. И тут как будто смогла перевести дух.
— Все лучше и лучше, — выдохнула я.
— Чем больше ты прикасаешься к основе своей силы, тем больше уверенности обретаешь против масок Арлекина. Поначалу, — сказал Реквием.
— «Поначалу» — в каком смысле? — спросила я.
— Кончилось тем, что нашего мастера мучили независимо от того, к кому он прикасался. Все, к чему он притрагивался, портилось, а всякий, кто касался его кожи, бывал отравлен.
— Отравлен чем? — уточнила я.
— Арлекин обратил наши силы против нас, Анита. Весь наш поцелуй состоял почти целиком из линии Белль Морт. И наш дар был обращен против нас, поэтому клинок вонзился глубоко, и нам пустили кровь.
— Элеонору и Родерика не мучили, — напомнил с дивана Байрон. Мы обернулись к нему, не разрывая объятия.
— Не так. Ее сперва так же доставали, как и нас. Ее так тянуло к Родерику, что она работать не могла.
— Но когда, как ты это назвал, нас охватило безумие, их оно пощадило, — сказал Байрон. И в его голосе слышалась сдержанная злость — или что-то к этому близкое.
Жан-Клод обнимал меня и Натэниела, а Натэниел обнимал его, так что стало трудно дышать — не от вампирских фокусов, а просто от тесноты. Жан-Клод чуть подался прочь, и Натэниел поступил так же. Жан-Клод подошел к столу, увлекая нас за собой, оперся на край, притянув меня спиной к себе. Натэниел сел на стол, не доставая ногами до пола. Но рукой он держался за руку вампира, будто боясь отпустить. Кажется, все мы боялись.
— Безумие — это что было? — спросила я.
— Трахались до отключки мозгов, дорогая.
Я стала думать, как бы это сказать прилично. Байрон засмеялся.
— Ну и физиономия у тебя, Анита! Да, секс — наша суть, и мы чертовски много им занимаемся, но ты же хочешь иметь выбор, да? — Он посмотрел мимо нас, на Реквиема. — Ты же не любишь, когда тебя лишают выбора, любимый?
Реквием глянул на него так, что у того сердце должно было застыть в груди, не то что слова на губах, но Байрон уже давно мертв, а мертвые сделаны немножко из другого теста, они покруче живых. А может быть, Байрону стало все равно.
— Реквием вдруг выяснил, что в меню есть мужчины. Правда, любимый?
Мурлычущая враждебность в его голосе граничила с ненавистью.
До меня дошел смысл его слов: когда Арлекин как следует перепутал им мозги, Байрон и Реквием стали любовниками. А Реквием с мужчинами не спит. Точка. Белль веками карала его за отказ ложиться с мужчинами. Отказать Белль Морт в чем бы то ни было — никогда не влечет за собой приятных последствий. Так что Реквием был на этот счет серьезен. Кто-то в команде Арлекина очень здорово умел манипулировать эмоциями. Так здорово, что даже страшно.
Я крепче прижала к себе руку Жан-Клода и потянулась к Натэниелу. Дотянулась до бедра, осторожно погладила его рукой. Оборотни вечно друг друга трогают, и я начала эту привычку невольно перенимать. Сегодня я не стала с ней бороться.
— Ты не должен был этого говорить, — сказал Реквием тихо и очень серьезно.
— А насколько тебя достает, что с Анитой у нас тоже был секс?
Реквием вскочил одним быстрым движением, взметнулся черный плащ, и стало видно, что под ним не так чтобы много надето.
— Стоп, — сказал Жан-Клод.
Реквием застыл. Глаза его горели синим огнем, поднимались и опускались плечи от бурного дыхания, как после бега.
— Я думаю, что вожделение — не единственная эмоция, которую умеет разжигать Арлекин, — объяснил Жан-Клод.
Реквием не сразу понял. Он нахмурился, потом обернулся к нам, все так же глядя горящими глазами:
— Гнев тоже.
Жан-Клод кивнул.
Свет начал гаснуть, будто уходя в глубокую воду.
— И что же мы должны делать, Жан-Клод? Если они не соблюдают собственные правила, то мы обречены.
— Я попрошу о встрече с ними, — сказал он.
— Ты — что сделаешь? — Голос Байрона даже сорвался на писк.
— Я попрошу о встрече между ними и нами.
— Арлекина не ищут, Жан-Клод, — сказал Реквием. — От Арлекина прячутся, пригибаясь в траве, пока он не пройдет мимо. Его не зовут к себе.
— Арлекины не лишены чести. То, что происходит сейчас — бесчестное поведение.
— Ты с ума сошел, — ахнул Байрон.
— Ты думаешь, что кто-то один из этого маскарада нарушает правила, — тихо сказала я.
— Надеюсь на это, — ответил Жан-Клод.
— Почему надеешься?
— Потому что если это происходит с полного ведома и одобрения Арлекина, то Реквием прав, и мы обречены. Они нас помучают и уничтожат.
— Я не признаю слова «обреченные», — сказала я.
Он поцеловал меня в макушку:
— Знаю, ma petite, но ты не понимаешь, какая против нас сила.
— Объясни мне.
— Я тебе уже сказал, они — это жупел рода вампирского. Они — это то, чего боимся мы в темноте.
— Не так, — возразила я.
— Они чертовски страшны, любовь моя, — сказал Байрон. — Мы их действительно боимся.
— Жупел всех вампиров — это Марми Нуар, Мамочка Дорогая, ваша королева. Вот кто вас пугает до потери пульса.
Они секунду помолчали.
— Да, и арлекины боятся Королевы Тьмы, создательницы нашей, — сказал Жан-Клод.
— Тьмы боятся все, — подхватил Реквием, — но если Мать Всей Тьмы — наш кошмар, то Арлекин — это быстрый меч тьмы.
— Не стану спорить, — кивнул Байрон. — Ее боятся все.
- Предыдущая
- 19/104
- Следующая
