Заскар. Забытое княжество на окраине Гималаев - Пессель Мишель - Страница 21
- Предыдущая
- 21/63
- Следующая
…Оставив монастырь Карша за спиной, мы двинулись вдоль склона огромной обнажённой горы мимо большой молитвенной стены, сложенной из камня. Она была полая, что само по себе необычно. Шириной около трёх метров и высотой до полутора метров, она выглядела монолитной, а на самом деле состояла из двух параллельных стенок, соединённых слегка наклонной крышей. Молитвенные стены встречаются часто и в Заскаре, и в других районах буддийских Гималаев, но эта выделялась своими размерами — высотой, шириной, а особенно длиной. Она тянулась более чем на полтора километра. Было невозможно пересчитать все изображения и надписи, нанесённые на каждый её камень. Их было несколько сот тысяч. Сотни рисунков изображали лам и различные божества. На многих камнях красовалась молитва: «Ом мани падме хум». Эту стену возвёл тот самый заскарский князь, который проложил большую дорогу до Падама и монастыря Карша по центральной равнине. Она упиралась в мост недалеко от монастыря. Мост не сохранился, но остались два ряда белых камней, которые тянулись параллельной строчкой вдаль, в направлении Падама.
Бросив последний взгляд на чудесную панораму центральной равнины, мы свернули к северу и углубились в засушливую долину. Это была северная провинция Заскара — Шан. Здесь вершины уже не были покрыты снегами, как в центральной провинции. Слева, к западу, высилась большая гора, окрашенная в зелёный цвет окисью меди, а на востоке, по ту сторону реки Заскар, торчала зловещая чёрная гора, словно сложенная из угля. К югу уходили то рыже-ржавые, то удивительно ярко-жёлтые вершины. Эти изъеденные эрозией горы были частью мощного хребта Заскар, который идёт параллельно Главному Гималайскому хребту между Тибетским нагорьем и долиной Суру.
Большие Гималаи образуют заслон, лишая Заскарский хребет дождей, а следовательно, и снега. Песчаное ложе долины до самого горизонта усеяно скалами. Окружающий пустынный пейзаж навевал какую-то тоску, которую немного разгоняла волна тепла от нагретых солнцем камней.
Тропа пересекла обширную скалистую равнину и потянулась по обрыву вдоль берега реки. Река Заскар разбухла и с глухим рёвом ворочала камни. Вода была желтоватой от взвеси суглинка. Её рёв и пенные водовороты говорили о невероятной мощи потока. Заскар — крупнейший приток Инда в его верхнем течении. Слияние рек происходит в Ладакхе после двухсоткилометрового пути Заскара по дну непроходимых ущелий.
Для провинции Шан характерны относительно ровные площадки по берегам реки. Отроги гор чаще всего полого спускаются к самой воде. Вдали я заметил зелёные поля и несколько ив вокруг группы домов. Это была небольшая деревенька Ринам — пять больших и два маленьких строения для престарелых родителей. К югу от деревни, на краю ирригационного канала, мы нашли небольшой лужок для лошадей и сделали там привал, чтобы подкрепиться. Невыносимо пекло солнце. Мой бедный нос нещадно облезал. Приходилось тщательно оберегать его нежную красную кожу, чтобы избежать ожога третьей степени.
Съев баночку консервированного мяса и несколько лепёшек из пресного теста, которыми меня угостил Лобсанг, я немного отдохнул перед трудной дорогой по «долине смерти». Сухой горячий ветер лизал камни, и они нагревались так, что жгли ступни ног даже через толстую подошву. На пони мы сесть не могли, они, казалось, были на грани истощения. Лобсанг и его приятель пытались подбодрить меня, уверяя, что вскоре мы выйдем к золотоносной речке. В мечтах я уже видел себя собирающим самородки и полные горсти золотого песка… Но не нашёл ни грана золота. Мы перебрались через речонку и несколько часов спустя углубились в узкое душное ущелье. Мои спутники показали место, где раньше висел мост, унесённый паводком пятнадцать лет назад.
Иногда тропа расширялась — мы пересекали миниатюрные песчаные пустыни с редкими островками ломкой травы, которая годилась в пищу разве только верблюдам. На лошадей было жалко смотреть, они едва передвигали ноги и, опустив морду, продирались через узкие проходы меж огромных камней, сорвавшихся с крутых склонов. Этот переход доконал бы своей бесконечностью, не подгоняй меня надежда увидеть Зангла и его князя, а также ощущение новизны необычного мира.
К трём часам пополудни мы вышли на просторную равнину, по которой проходил ирригационный канал. В мире песка и гравия появились ярко-зелёные пятна. Вдали виднелась цепочка белых чхортенов, предвестников пока ещё невидимой деревни, которая ютилась у подножия крохотного монастыря, терявшегося на фоне высоченного вертикального обрыва, походившего на крепость с башнями-скалами и бойницами-провалами. Над обрывом вздымалась гора, по склону которой ярко выделялась полоса кроваво-красного цвета.
Я с облегчением вошёл в Пишу, большую унылую деревню, похожую на индейские селения где-нибудь в Аризоне или Колорадо, где можно кое-как провести одну ночь, но не более. Хотя деревня выглядела заброшенной, она, по словам Лобсанга, была не бедной. Пыльная тропа рассекала её надвое. Далеко к югу виднелись поля Зангла, зелёный оазис на охряном фоне.
Желая побыстрее прийти к цели путешествия, я предложил Лобсангу не останавливаться. Но тот заявил, что стоянка обязательна, поскольку по мосту нельзя ходить в сумерках. Больше он ничего не добавил. Я весьма удивился, но ещё не знал, какое испытание ждёт нас впереди!
На ночь мне выделили крохотную комнату в большом и относительно чистом доме, где я подвергся нещадной атаке со стороны блох, остатки их полчищ продолжали меня терзать ещё целую неделю, нанеся несметное количество ран, вызвав не один приступ ярости и заставив чесаться в течение многих дней и ночей… Тибетская поговорка гласит: «Проглотив блоху, вы не утолите голода в вашем желудке, но душе доставите неизъяснимое блаженство». Я был полностью с ней согласен! Я плюнул на все табу и, забыв о ламаизме и женевской конвенции, безжалостно истреблял пленников!
Пока Лобсанг готовил обед, жители деревни пригласили меня в кумирню. Я уселся, скрестив ноги. В это время подошла группа людей, которые после выпитого были навеселе и распевали молитвы, держа в руках небольшую книжицу. Мне повезло: я попал на ежемесячный праздник Лурума, когда все двадцать два дома Пишу поочерёдно варили десятки литров чанга.
Отдавая дань любимому напитку, я располагал достаточным временем, чтобы рассмотреть своих соседей и обменяться с ними блохами. На мужчинах были повседневные шерстяные платья, похожие на лохмотья, а у женщин спины были прикрыты грубо выделанными козьими шкурами. Похожие шкуры я видел в Бутане; они служили в основном для защиты плеч и спины от ран при переносе тяжёлого и плохо уравновешенного груза. У всех женщин на шее висели украшения, а голову некоторых из них венчали меховые «собачьи уши» и ленты с бирюзой. Мне часто доводилось видеть женщин в лохмотьях, которые работали в поле, нацепив на себя все драгоценности. Позже я узнал, что этот обычай возник в Заскаре во времена частых набегов и грабежей. Женщины держали при себе все свои богатства днём и ночью, чтобы при малейшей тревоге скрыться в горах без лишних сборов.
Пока мы распевали молитвы, женщины обходили присутствующих с поварёшками чанга, и атмосфера становилась всё более и более весёлой. Шутки и смех перемежались с молитвами. Изредка сквозь толпу продирались мальчишки. Стоило им распахнуть дверь, как в кумирню врывалась песчаная буря; моя чашка для чанга, которую без устали наполняли гостеприимные хозяева, покрылась серой плёнкой. Некоторые женщины тут же пряли шерсть с помощью веретена в форме волчка.
- Предыдущая
- 21/63
- Следующая
