Восемь бусин на тонкой ниточке - Михалкова Елена Ивановна - Страница 34
- Предыдущая
- 34/67
- Следующая
Под ней чувствовалось что-то скользкое. Маша поерзала и вытащила то, что и следовало ожидать – сморщенный лепесток красной розы.
После неудавшегося вечера Иван и объявил, что больше – никакой романтики. Ни-ни. Ни грамма.
Маше оставалось только согласиться.
Но в глубине души ей было немножко смешно. Он часто вел себя как большой ребенок: обижался по нелепым поводам, лелеял свою обиду и капризничал. «Незаурядный человек, – объясняла подруга Олеся. – Ему простительно. Подумай о том, что у медали есть и оборотная сторона: с такими людьми никогда не скучно».
Когда-то Маша влюбилась в него именно за детскость, сохраненную до тридцати с лишним лет. Веселый, увлекающийся, экспрессивный Воронцов готов был на любую авантюру, ввязывался в любое приключение – только позови. Он поднимался на Гималаи с альпинистами, увлекался дайвингом, путешествовал автостопом и даже спускался в какие-то пещеры, из которых еле выбрался живым. Его тянуло во все стороны сразу, словно ребенка, который никак не может выбрать, в какую игру ему играть.
Его увлеченность была заразительной. А Маша к тому времени так устала от неудачного брака и послеразводного уныния, что Иван был для нее как глоток свежего воздуха.
Поначалу его недостатки казались ей забавными: такой высокий, такой красивый мужчина – и обижается, словно маленький мальчик. Иван обнаружил полную беспомощность во всем, что касалось бытовой стороны жизни, и Маша умилялась: надо же, такой взрослый – и не знает, как вызвать сантехника, не говоря уже о том, чтобы самому что-нибудь починить. В его квартире вечно что-нибудь было отломано и висело на одном гвозде, ящики падали в самый неподходящий момент, с грохотом подламывались ножки у столетнего стула, а Воронцов только обаятельно улыбался и разводил руками: что поделать, вот такой он, неприспособленный.
И упрямство в нем было совершенно детское, «назло маме отморожу уши». Свернуть Воронцова с выбранного пути было невозможно. Маша уже не раз прочувствовала это на себе.
Она не хотела признаваться, но на нее все чаще накатывала усталость. И все сложнее становилось умиляться обидчивости своего друга.
Когда Маша сообщила, что едет знакомиться к тетушке, она опасалась новых обид. К ее удивлению, Воронцов одобрил Машины намерения.
– Старые родственники – это перспективно, – заметил он, потягивая через соломинку мохито.
– В каком смысле? – не поняла Маша.
– Не будь наивной. У них может быть куча недвижки, оставшейся от помершей ранее родни.
– Какой недвижки?
– Господи… Ну, недвижимости! Хата, флэт, метраж на Кутузовском!
– А я здесь при чем? – продолжала недоумевать Маша.
Иван всплеснул руками:
– Как при чем? Ты же новообретенное дитя! Именно таким и оставляют наследство, минуя кровных детушек.
В этот момент Маша впервые за полгода их знакомства отчетливо увидела, что Ваня Воронцов не такой уж неприспособленный к жизни маленький мальчик, каким ей казался.
Он улыбнулся ей открытой, ясной улыбкой и протянул стакан с коктейлем:
– Хочешь попробовать? Здесь неплохо его делают.
…Так что в деревню к Марфе она поехала с его напутствием – произвести хорошее впечатление на старушку.
И вот теперь Иван звонит и спрашивает, можно ли ему присоединиться к ней.
– Вань, это не самая хорошая идея, – осторожно сказала Маша. – Я здесь только второй день. Будет странно, если ко мне приедут гости.
– А я и не напрашиваюсь в гости, – заверил Воронцов. – Палатку захвачу – и встану рядышком в лесочке. Романтика!
Услышав слово, которое давно было под запретом, Маша окончательно убедилась: действие ее прививки закончилось.
– Познакомлюсь с твоей старушкой, – бодро продолжал Иван, – обаяю ее. Глядишь, она и к тебе проникнется.
Маша представила, как Воронцов старается обаять Марфу Степановну, и ужаснулась.
– Моя старушка – далеко не дура, – сдержанно сказала она. – А гостей, которые появляются без приглашения, терпеть не может.
– Ну и пожалуйста. Буду ждать тебя в палатке под сенью дерев. Завтра приезжаю, только скажи точный адрес этой твоей дыры.
И пропел своим красивым баритоном:
– Приходи ко мне, Глафира, и спиртного не забудь! Приноси кусочек сыра…
– Нет.
Иван так удивился, что оборвал песню на полуслове.
– Что?
Маша собралась с силами и повторила:
– Ваня, нет. Я тоже соскучилась по тебе. Но я не стану метаться между домом Марфы и палаткой. Это неудобно. И просто неприлично, в конце концов.
Воронцов замолчал, явно пораженный ее отпором.
Когда-то его обидчивость привела к тому, что Маша стала соглашаться на любое предложение, лишь бы не ссориться. Она терпеть не могла скандалы, могла даже заболеть из-за них. Ваня неплохо изучил ее в этом вопросе.
Он и забыл, когда она в последний раз говорила ему «нет». Какая муха ее укусила?
Преодолев первое удивление, Иван прибег к испытанному способу.
– Я понял. Значит, ты просто не хочешь меня видеть, – с чувством глубоко оскорбленного достоинства произнес он и сделал выразительную паузу.
Тут-то Маша и должна была заметаться. Заволноваться, начать извиняться и убеждать его, что хочет, конечно же, ну что он придумывает всякие глупости… А Ваня бы отвечал тихим голосом, лишенным интонаций, чтобы ей окончательно стало стыдно за то, что она так сильно обидела его.
– Нет, – сказала Успенская, – на тех условиях, которые ты предлагаешь – не хочу.
Воронцов растерялся.
– Ты не хочешь меня видеть? – недоверчиво переспросил он.
Она это не всерьез! Ваня был твердо уверен, что Маша не может рисковать их отношениями. Такими мужчинами, как он, не разбрасываются!
Именно это он и сказал, когда она во второй раз заверила его, что приезжать с палаткой не нужно.
– Что? – изумилась Маша. – Чего не делают с такими мужчинами, как ты? Не разбрасываются?
И вдруг засмеялась.
Это было чересчур. Иван не переносил, когда над ним смеялись. Особенно, если не понимал почему.
Он гордо повесил трубку, утешая себя тем, что Успенская перезвонит через три минуты.
Но она не перезвонила. Ни через три минуты, ни через десять.
Черт возьми, как неудачно. А он уже и палатку приготовил…
Когда их разговор оборвался, Маша опустилась на кровать со странным чувством облегчения. Мысли ее снова вернулись к смерти Марка Освальда. Допустим, его действительно убил человек, который был любовником Даши. Или все же смерть Марка и записка – звенья разных цепей, и они ищут не там?
Логика подсказывала, что второе куда более вероятно. Тем более что минимум у двоих был мотив для убийства: у Бориса и у Евы.
Но Маша не могла забыть слова Матвея Олейникова: за ужином Марк был чем-то ошеломлен. Он что-то услышал… или увидел… Кто-то из присутствующих неосторожно выдал себя. Но чем?! Матвей сам говорил, что Освальд не знал о любовнике Даши ничего, кроме того, что тот старше нее. Но Даше не было и восемнадцати… Значит, подходят и Борис, и Анциферов, и Гена Коровкин.
«Пожалуй, на роль соблазнителя Гена мало годится, – решила Маша. – Постойте-ка… Жена! Любовник Даши был женат, а значит…»
Она спрыгнула с кровати, выскочила в коридор, промчалась мимо ошарашенного Глюка и сбежала по лестнице вниз, к библиотеке. Изнутри доносились приглушенные голоса – значит, Матвей и Марфа все еще там.
Маша торопливо постучала, дернула дверь, не дожидаясь ответа, и выпалила:
– Послушайте, круг подозреваемых можно сократить! Борис не подходит! Он же холост.
И остолбенела. Матвей по-прежнему обретался на полу. А на коленях у Марфы, уютно устроившись на цветастом фартуке из лоскутков, лежал Глюк и щурил желтые глаза.
Мир Маши куда-то кувыркнулся.
– Т-т-т-то есть… – пролепетала Маша, уставившись на кота, – откуда?! Это невозможно! Я же только что…
Она села под дверью, не сводя глаз с кота.
– Обратите внимание, уважаемые гости нашего города, – голосом экскурсовода объявил Матвей, – перед вами находится экспонат, олицетворяющий собою выражение «разрыв шаблона».
- Предыдущая
- 34/67
- Следующая
