Игра кавалеров - Даннет Дороти - Страница 18
- Предыдущая
- 18/78
- Следующая
Он видел, как Брайс Хариссон встретился с посланцем Уорвика, и слышал все самое важное из их разговора: наблюдал, как они по отдельности удалились, затем ушел сам, но запыхавшийся торговец вернул его, заметив новую книгу, которую принц в рассеянности сунул под мышку.
Французский посол все внимательно выслушал. В конце разговора на неожиданно хорошем английском он поблагодарил О'Лайам-Роу и поздравил его.
— Все это станет известно королю, милорд, а он сможет выразить свою благодарность лучше, чем я. — Де Шемо немного поколебался, потом, обменявшись мимолетным взглядом с секретарем, сказал: — Вы сможете понять, насколько велик наш интерес, сударь, если я скажу вам, что господин Брайс Хариссон уже осчастливил нас своим визитом.
Рыжеватые брови принца взлетели.
— Брайс Хариссон был здесь?
— Да. Он просил у меня помощи: он хочет связаться с шотландской вдовствующей королевой, покинуть английскую службу и поступить на какую-нибудь хорошо оплачиваемую должность в Шотландии или Франции. Из того, о чем он умалчивал, я понял: дни Сомерсета сочтены. В обмен на это, — продолжал де Шемо, наблюдая, как секретарь разбирает бумаги, на которых был записан рассказ О'Лайам-Роу, — он пообещал продать мне какой-то ценный политический секрет.
— Иначе говоря, Хариссон планирует выдать Робина Стюарта Франции? — с отвращением спросил О'Лайам-Роу.
— Исходя из того, что вы сообщили нам, это кажется весьма вероятным. Я сказал ему, что наведу справки, а потом вызову его. Теперь, когда стало известно, что стоит за его предложением, я постараюсь, насколько в моих силах, все упростить: так дело само собой разрешится. Как только Хариссон предоставит убедительные доказательства того, что все покушения совершал Стюарт, мы сможем арестовать лучника. — Он встал. — Вы еще немного пробудете в Англии, сударь?
Хотя бы из вежливости ему следовало ответить честно. О' Лайам-Роу сообщил, что остановился у графа и графини Леннокс и пробудет там до тех пор, пока дело не прояснится. Если понадобятся его свидетельства, господину де Шемо достаточно будет кого-нибудь за ним послать.
В ответ на это господин де Шемо ничего не сказал, но у дверей, прощаясь, положил свою широкую смуглую ладонь на рукав ирландца и заметил:
— Как вам дальше поступать — дело ваше. Но если захотите вернуться во Францию, многие будут сердечно рады. И к какому бы решению вы ни пришли, какую бы политику ни избрали, дружба французского двора вам обеспечена.
— О нет, — улыбнувшись, заметил О'Лайам-Роу. — Я всегда недолюбливал призраков, а Франция ими просто кишит. Я никогда не вернусь туда, Боже упаси, нет… Я, наверное, встретил бы там тень прежнего О'Лайам-Роу.
В тот же день вернулся Пайдар Доули. Преодолев ряд препятствий, он доставил послание своего хозяина шотландской вдовствующей королеве. Она снабдила его вполне достаточной суммой денег, чтобы покрыть расходы на путь в оба конца, и вручила письмо с туманными словами благодарности.
Он также привез новости. Попытка Стюарта убить Тади Боя Баллаха не увенчалась успехом… но последующий несчастный случай довершил начатое. О'Лайам-Роу услышал от Пайдара Доули рассказанную по-гэльски жуткую историю, расцвеченную леденящими кровь подробностями, и о Тур-де-Миним в Амбуазе, и о расследованиях лорда Калтера, и о сгоревшем вместе с Баллахом особняке Мутье.
Этим вечером, за ужином, перемена за переменой накладывая себе яства с тяжелых, золотых, украшенных гербами блюд, Ленноксы обратили внимание на то, что ирландец рассеян и даже не реагирует на колкости. Маргарет, высоко вздернув свои темные брови, не раз ловила взгляд мужа, обращенный к ней через голову принца, чьи шелковистые волосы были подстрижены — факт сам по себе сенсационный! Маргарет Дуглас стала участливо расспрашивать своим холодным голосом, в котором выражались чувства ледяные и чуть кровавые, как только что пойманная рыба. Но успеха она не добилась. Мысли О'Лайам-Роу явно были заняты другим.
Робин Стюарт, не осмеливаясь показываться на глаза ни шотландцам, ни французам, ни лондонцам, скрывался на кирпичных заводах в Ислингтоне, нанося редкие визиты в Стрэнд. Он не знал, что утром, накануне решающей встречи с Уорвиком, его преданный друг Брайс заехал в Дарем-Хаус и, миновав двор, увитый дымкой молодой зелени, десять минут спустя заперся с французским послом и обратился к нему на беглом французском языке.
— Господин де Шемо, надеюсь, у вас есть новости для меня? Я пришел сообщить вам, что завтра смогу предоставить весьма ценную информацию.
На этот раз в комнате находились трое: сам де Шемо, сидевший за своим изящным столом, секретарь и чей-то герольд: все они оживленно беседовали между собой на французском языке. Хариссон, тщательно подбирая слова, тоже заговорил по-французски.
Господин де Шемо внимательно выслушал его и в конце сказал:
— Мы не медлим, сэр, и использовали все, что в наших силах, чтобы помочь вам. Господин, сидящий рядом со мной, — Вервассал, герольд принцессы Марии де Гиз, шотландской королевы-матери. Сообщите о своих пожеланиях ему. Что касается остальных вопросов, которые вы только что упомянули, мы, безусловно, заинтересованы в том, чтобы услышать подробности.
Хариссон не сомневался, что они заинтересованы, но сперва хотел разузнать, как ему заплатят. Он поклонился. Человек, названный Вервассалом, улыбнулся, затем, взяв красивую легкую трость, подошел и сел рядом.
Беседа велась по-французски. Брайс Хариссон изложил свои требования, довольно обыкновенные: земля, деньги, безопасность и убежище в Шотландии. Герольд, рассматривая пункт за пунктом его условия, проявлял поразительную быстроту, точность и беспристрастность; его полномочия вести переговоры казались неограниченными. Хариссон, не новичок в заключении подобных сделок, восхищался его умением до тех пор, пока что-то, таившееся за словами Вервассала, не покоробило его.
Дважды он поймал себя на глупых грамматических ошибках. Хариссона это выбило из колеи, шокировало так, словно он появился на людях полуголым. В действительности всегда одетый с крайней опрятностью, он ощущал себя неряхой рядом с этим элегантным господином, изящным, словно футляр для веера, украшенный тонкой резьбой. Все в нем дышало гармонией: от светлых волос до бледного мерцания дорогих перстней. Взгляда его Хариссон старался избегать.
Он добился твердого обещания хорошей награды от шотландской королевы, а взамен обязался к следующей полуночи доставить наиважнейшую для французского и шотландского дворов информацию. К этому он категорически отказался еще что-либо добавить. Де Шемо пытался нажать на него, но тот, второй, благоразумно промолчал и согласился ждать. К завтрашней полуночи, если все пойдет как задумано, у него будет свидетельство, возможно, даже письменное, которое позволит навсегда избавиться от Стюарта и заполучить жирный кусок — теплое местечко в Перте.
Пока все шло так, как он предполагал. Несмотря на это, Брайс вытащил носовой платок и вытер лоб, прежде чем снова сесть на лошадь и вернуться в Стрэнд.
За его отъездом внимательно наблюдали из высоких окон библиотеки Дарем-Хауса.
— Пусть Алекто, Мегера и Тисифона 4) позаботятся о тебе, пусть тебя нашпигуют кишками мускусной крысы, — весело проговорил по-английски человек по имени Вервассал, подошел к двери и открыл ее. Когда он пользовался тросточкой, хромота становилась едва заметной.
— Входите, Том. Хариссон, propissimus, honestissimus et eruditissimus [8], ушел.
И Эрскин присоединился к ним: на лице его читалось отвращение, которое чувствовали все; однако возобладал здравый смысл.
— Нет нужды ругать этого человека. Необходимо заплатить ему и использовать его. Мы не сможем без его помощи отыскать Стюарта, и нам не удастся арестовать лучника без его показаний.
Специально мы ничего не знаем об участии Уорвика в заговоре и ради сохранения мира не хотим ничего знать. Пусть Хариссон придет завтра ночью и окончательно выдаст своих сообщников. Важно одно: мы сможем схватить Стюарта и спокойно увезти во Францию с неоспоримым свидетельством Хариссона, достаточным, чтобы осудить негодяя. Ваши обязанности здесь закончились, Фрэнсис.
8
Милостивейший, достойнейший и ученейший (лат.).
- Предыдущая
- 18/78
- Следующая