Игра кавалеров - Даннет Дороти - Страница 17
- Предыдущая
- 17/78
- Следующая
Последовала продолжительная пауза, во время которой принцу Барроу показалось, что черепица под ним вот-вот задребезжит от бешеных ударов его сердца. Затем Стюарт буркнул с нарочитой резкостью:
— О чем-то подобном я при них упоминал, кажется. Но, по правде говоря, не нравится мне эта семейка.
— О, тут я вполне с тобой согласен. — Своим по-прежнему ровным голосом Брайс Хариссон произнес бранное выражение в адрес Ленноксов, которое О'Лайам-Роу довелось слышать только в трущобах Дублина, затем продолжил без малейшей запинки: — Итак, согласен: мы напишем Уорвику. Предоставим ему возможность все обдумать и назначить место встречи. Мне кажется, подойдет книжная лавка. На постоялом дворе всегда слишком много ушей… Может, лучше отправиться на встречу мне? Я ведь давно служу при этом дворе: думаю, к моим словам прислушаются. Никто не усомнится в твоем положении, но имя твое, естественно, никому ни о чем не говорит.
— Я как раз собирался это предложить, — признался Робин Стюарт; и в том, как легко он сдался, О'Лайам-Роу ощутил тайное облегчение, прикрытое маской здравого смысла.
Затем они перешли к обсуждению времени и места предполагаемой встречи и, покончив с этим, приступили к прощанию.
О'Лайам-Роу уже собирался слезать, когда внезапно услышал свое имя. Хариссон отвечал на вопрос.
— Они уехали, говорю тебе. Он больше не вернется, я уж постарался на этот счет. Он никак не мог узнать, что ты был здесь. Это чистейшая случайность — мой простофиля-братец прислал его.
Голосом, полным беспокойства, Стюарт произнес:
— Ничего не могу понять. Я оставил его в Ирландии.
— Дорогой Робин, — сухо заметил Хариссон, — он не первый на земле, кто захотел поменять хозяев. Если бы человек, которого ты называешь Тади Бой Баллах, оказался жив и к тому же в Лондоне, то у тебя были бы все основания беспокоиться.
— Ну, его нет, — быстро сказал Стюарт по-английски, и звуки его ставшего резким голоса, как грозные звуки набата, уносимые ветром, ударили по нервам О'Лайам-Роу. — Сколько раз повторять тебе? В вечер перед своим отъездом я достаточно начинил его беленой, чтобы убить наповал. Таких, как он, я ненавижу. Идут по жизни, уверенные в себе, лезут в чужие дела. Почему не оставить других в покое? Никто не просил его вмешиваться. У него была земля, много денег — ему все доставалось легко с того самого дня, как он родился у теплого очага и его приняли в сухое шелковое полотенце. Зачем он стал соваться в мою жизнь?
— Ты уже говорил. Можно подумать, Робин, что он был первым человеком, которого ты убил. Забудь о нем. Ты все провернул блестяще, но дело прошлое. А теперь…
Разговор закончился. О'Лайам-Роу соскользнул с крыши и побежал туда, где ждал Доули. Принц весь похолодел, желудок его сжался при воспоминании о том, как жалкий больной человек катается по полу под потоками ледяной воды, звонко, безудержно хохоча, глядя широко открытыми глазами.
Ему предстоял долгий путь назад, в Хакни, но О'Лайам-Роу не стал туда возвращаться тотчас же. Он предпочел заехать на постоялый двор, находившийся довольно далеко от Стрэнда, и посидеть в одиночестве в пустом в этот утренний час помещении. Дождь бил по промасленной холстине, а он прогрузился в круговорот мыслей, что подступали по мере опустошения кружек, все ближе и ближе к самому уязвимому уголку сердца.
Взгляд его голубых глаз казался бессмысленным от одиночества и выпитого вина. И вдруг неожиданное решение, так долго мучившее своей неясностью, пришло к нему: О'Лайам-Роу вспомнил, почему он вообще вернулся к дому Хариссона.
— Клянусь Бригитой и Дагдой, Клионой и Финварагом, чей дом стоит под Круачмой, Аойбхилом и Красным Аодом и Даной 3) — Кормак О'Коннор, ты заплатишь за это! — воскликнул Филим О'Лайам-Роу. Встав, он разыскал Пайдара Доули и за два часа напряженных сборов сделал все необходимое, чтобы его спутник фирболг смог сесть на корабль и отправиться во францию. Он должен был сообщить шотландской вдовствующей королеве, что Робин Стюарт, лучник, вероятный виновник всех покушений на ее дочь и к тому же убийца Фрэнсиса Кроуфорда, находится сейчас в Лондоне и ищет поддержки у англичан для новых попыток.
Чтобы добыть наличных денег на путешествие, ему пришлось продать лошадей — и свою, и Пайдара Доули. Затем он проводил слугу до почтовой станции, откуда тот отправился в Портсмут, а сам пустился в долгий путь по мокрой дороге обратно. Войдя в Хакни, он наткнулся на леди Леннокс, которая отпустила на его счет какую-то двусмысленную шутку. Он удалился под первым попавшимся предлогом. В его комнатах нашлось бы достаточно денег, чтобы купить новую лошадь, но он был слишком не опытным заговорщиком, чтобы придать своему лицу подобающее выражение в присутствии Ленноксов, о которых только что столь грубо отзывались Робин Стюарт и его друг.
Маргарет Дуглас, графиня Леннокс, статная, блестящая, черноглазая племянница короля Генриха, которая была заговорщицей всю жизнь, посмотрела вслед забрызганному грязью принцу, явившемуся без лошади и без лакея, и вернулась в свой будуар. Она вызвала туда Грэма Дугласа, состоявшего при ней с рождения и готового шпионить и даже убить ради нее, и велела ему следить за каждым передвижением О'Лайам-Роу.
Три недели спустя принц Барроу, оставив скучные придворные торжества Уайтхолла, проехал через красные кирпичные ворота, миновал арену для турниров, обогнул Чаринг-Кросс, въехал на великолепно ухоженную территорию Дарем-Хауса — официальной резиденции Рауля де Шемо, французского посла при дворе короля Эдуарда, и доложил о своем прибытии.
Этот шаг потребовал от принца немало морального мужества, так как надо учитывать, что его чуть было не вышвырнули из Франции, а он потом непристойно быстро сменил французское гостеприимство на английское.
В глубине души он даже надеялся, что посол просто откажется принять его, но обманулся в своих ожиданиях. Господин де Шемо, плотный латинянин с юга Франции, оливково-смуглый, черноволосый, коротконогий, был по природе своей не способен выбирать и принимал всех, даже по ночам. О'Лайам-Роу провели в комнату солидного английского дома, полностью обставленную французской мебелью: кожаный футляр, полный бабочек. И, как беспокойная гусеница, которая никак не может осуществить свое превращение, посол протянул короткую некрасивую руку и, усадив его, заговорил о погоде.
Но О'Лайам-Роу, способный рассуждать о погоде дольше, чем кто-либо другой, в конце концов перебил его.
— Дело, с которым я пришел, довольно странное для ирландца, — сказал он. — Но я не смогу жить в мире с самим собой до тех пор, пока кому-нибудь не расскажу. Во Франции я познакомился с одним человеком, шотландским лучником, по имени Стюарт. Сейчас он в Англии и предлагает, вернувшись назад, разделаться с юной шотландской королевой — это будет не первой его попыткой. Сам граф Уорвик, весьма умный человек, готов принять его предложение.
Принц Барроу, придерживавшийся невысокого мнения о любом чиновнике, был готов к недоверию или к холодной вежливости, указывающей на то, что пора бы ему восвояси. Но Рауль де Шемо всю жизнь провел в посольствах Европы, выполнял различные поручения, занимаясь посредничеством, благодаря чему приобрел чрезвычайную бдительность и не отказывался принимать в расчет информацию, из какого бы неожиданного источника она ни исходила. За плотно закрытой дверью в присутствии секретаря посольства О'Лайам-Роу изумительно кратко описал подслушанную им беседу между Стюартом и Брайсом Хариссоном, рассказал о письме, которое последний предложил направить Уорвику и о состоявшейся накануне встрече в «Красном льве», во дворе собора Святого Павла. Здесь доверенный человек Уорвика выслушал Хариссона, изложившего предложение лучника, и, проявив повышенный интерес, передал Стюарту и Брайсу Хариссону распоряжение Уорвика — прийти к нему для совместного обсуждения дальнейших планов.
Для того чтобы подслушать этот разговор, О'Лайам-Роу пришлось использовать всю свою изобретательность. Удовольствие, которое он испытывал от своей ловкости, все еще смешивалось с ужасной досадой: чистые розовые пальцы ирландца то и дело скользили по подбородку. Нежная, как у младенца, кожа обнажилась и там, и над верхней губой. Если бы даже Брайс Хариссон, бродя по заполненному книгами уголку «Красного льва», встретился с О'Лайам-Роу лицом к лицу, то и тогда едва ли узнал бы его — роскошные шелковые волнистые усы и борода пшеничного цвета исчезли. Этому, да еще длинному одеянию и черной, прикрывающей уши шапочке профессора, удачно позаимствованной у врача из Хакни, был обязан О'Лайам-Роу своим успехом.
- Предыдущая
- 17/78
- Следующая
