Райские пастбища - Стейнбек Джон Эрнст - Страница 6
- Предыдущая
- 6/44
- Следующая
Кэтрин высокомерно отвечала: — Пока нет.
И через несколько часов: — Ну, как там у нее, все в порядке?
Он повторял и повторял этот вопрос, пока Кэтрин наконец не говорила:
– Ну, конечно, у нее все в порядке. А ты что думал?
Успокоенный ответом, он на месяц умолкал, но бдительность не утрачивал. Элис сохранила целомудрие, а это значит, что его по-прежнему надо оберегать.
Он понимал, что рано или поздно Элис захочет выйти замуж, но упорно отгонял от себя эту мысль — замужество дочери казалось ему столь же возмутительным, как то, что ее могут соблазнить. Она была драгоценностью, а драгоценность нужно хранить и лелеять. Да и сама эта проблема для него была скорее эстетического, чем морального свойства. Лишенная невинности, Элис тут же перестанет быть тем сокровищем, которое он рьяно охраняет. Он любил ее не так, как отец любит свое дитя. Скорее можно сказать, Акула с алчностью отстаивал свое право на владение красивой, редкой вещью. Периодически повторялся все тот же вопрос: «Ну, как там у нее, все в порядке?» и так месяц за месяцем… Девственность Элис стала символом ее здоровья, ее целости и сохранности.
Однажды — Элис было уже шестнадцать лет — Акула подошел к жене встревоженный:
– Понимаешь, наверняка-то мы не можем сказать, что у нее все в порядке… одним словом… наверняка мы этого не знаем, покуда доктор ее не поглядел.
Кэтрин ошеломленно вскинула на него взгляд, пытаясь понять, о чем он толкует. А потом впервые в жизни рассердилась.
– Дрянь ты этакая, ишь чего придумал! — крикнула она. — Пошел вон отсюда. И если еще раз такое брякнешь, я… я тебя брошу.
Эта вспышка немного удивила Акулу, но не испугала. Впрочем, с мыслью о медицинском обследовании ему пришлось расстаться и ограничить себя ежемесячными вопросами.
А тем временем богатство, зафиксированное лишь в счетной книге, все возрастало. Каждый вечер, когда жена и дочь ложились спать, доставал он заветную книгу. Сощурив свои блеклые глазки, с хитрым выражением на бледном лице, он обдумывал, куда поместить капитал, и подсчитывал проценты. Его губы медленно шевелились — Акула отдавал распоряжение по телефону, — играть на повышение или на понижение. Непреклонное, но в то же время и печальное выражение появлялось на его лице — он не разрешал продлить закладную хозяевам отличной фермы. «Мне это тоже очень неприятно, — говорил он шепотом. — Но, сами понимаете, дело есть дело».
Акула обмакнул перо в чернильницу и записал в счетную книгу, что в продлении закладной отказано. «Салат, — размышлял он. — Все взялись за салат. Как пить дать, наводнят теперь им рынок. Заняться что ли картошкой? Мне кажется, на этом можно заработать. Есть у меня на примете хорошая земля в низинке». И он пометил в книге, что нужно отвести триста акров под картошку. Его глаза блуждали по строчкам. В банке лежат триста тысяч долларов и приносят проценты, только проценты. Досадно. Деньги, можно сказать, без толку лежат. Он задумался, в его белесых глазках появилось угрюмое выражение. Вот интересно, надежная это фирма — «Сан Хосе, строительство и ссуды»? Шесть процентов платят, между прочим. Но ввязываться в такое дело очертя голову нельзя. Закрывая на ночь счетную книгу, Акула решил, что потолкует с Джоном Уайтсайдом. Бывает ведь, компании такого рода прогорают, а учредители удирают с чужими деньгами, думал он с тревогой.
До того, как семья Мэнро переселилась в долину, Акула подозревал в дурных умыслах всех мужчин и парней, но как только он увидел Джимми Мэнро, его страхи и подозрительность сосредоточились на этом многоопытном юнце. А юноша и в самом деле был хорош собой и строен, с чувственным, красиво очерченным ртом, и глаза его блестели оскорбительно дерзко, что присуще окончившим школу юнцам. Говорили, что Джимми пьет джин; он носил городские костюмы, комбинезонов никогда не надевал. Волосы он смазывал брильянтином, а от всей его осанки и повадки веяло такой лихостью, что молодые жительницы Райских Пастбищ тут же принимались ерзать и хихикать, обуянные смущением и восторгом. Джимми взирал на своих поклонниц спокойными, циничными глазами и старался выглядеть как можно более распущенным. Он знал, что молодых девиц привлекают молодые люди с прошлым. А у Джимми было прошлое. Он несколько раз напился в «Риверсайд Данс Пэлас»; он целовался по крайней мере с сотней девушек; а три девушки с ним согрешили под сенью ив на берегу реки Салинас. Джимми очень старался, чтобы на его лице отражались следы порока, но опасаясь, что чисто внешнего впечатления недостаточно, он распустил о себе множество пикантных слухов, которые разнеслись по Райским Пастбищам с лестной для него быстротой.
Слухи дошли и до Акулы Уикса. Ушлый Джимми Мэнро вызывал в нем такой страх, что Акула его возненавидел. Разве сможет, размышлял Акула, красивая и глупая Элис устоять против такого опытного соблазнителя?
Элис еще ни разу не видела юношу, а Акула уже запретил ей с ним встречаться. Он требовал этого так настойчиво, что даже в ее темном сознании зашевелился некий интерес.
– Ты гляди мне, не вздумай болтать с этим Джимми Мэнро, — внушал он дочке.
– А кто это — Джимми Мэнро, папа?
– Не твое дело! Не смей с ним болтать — и конец. Слышала? Шкуру с тебя спущу, если ты на него только взглянешь.
Акула ни разу в жизни не поднял руку на Элис по той же самой причине, по которой он не мог нанести удар по фарфоровой вазе. Он даже не решался приласкать дочку — вдруг останется какой-то след. Да и наказывать ее было незачем. Элис всегда была добрым и послушным ребенком. Дурные наклонности возникают от честолюбия или вследствие какой-нибудь идеи. А у Элис не было ни того, ни другого.
И опять: — Ну, как там, этот Джимми Мэнро с тобой не разговаривал? — Нет, папа. — Ну, смотри, не дай бог я вас застукаю за разговором.
После того, как Акула много раз повторил свой запрет, в дремучий разум Элис вкралось убеждение, что хорошо бы ей познакомиться с Джимми Мэнро. Он ей даже один раз приснился — признак глубочайшего интереса. Элис редко что-либо снилось. В этом сне некий мужчина, похожий на индейца из ее настенного календаря и носивший имя Джимми, подкатил к ней на сверкающем автомобиле и преподнес огромный сочный персик. Элис вонзила в персик зубы, сок потек по подбородку, и ей стало стыдно. Тут мать ее разбудила, так как Элис храпела. Кэтрин радовало, что дочка храпит. Эти мелкие недостатки их уравнивали. Но в то же время храпеть так не женственно.
Акула Уикс получил телеграмму. «Тетя Нелли скончалась прошлой ночью. Похороны субботу». Он сел в свой «форд» и двинулся на ферму Джона Уайтсайда сообщить, что не сможет присутствовать на заседании попечительского совета. Уже перед самым уходом Акула озабоченно сказал:
– Вот хотел спросить, как вы считаете насчет фирмы «Сан Хосе, строительство и ссуды»?
Джон Уайтсайд улыбнулся.
– Об этой фирме я мало что знаю.
– Понимаете ли, в банке у меня лежат тридцать тысяч и приносят всего три процента. Я вот подумал, надо бы их куда-нибудь повыгодней пристроить.
Джон Уайтсайд сморщил губы и легонечко подул на палец.
– Ну, пока что я могу сказать только одно: с такой компанией, как «Строительство и ссуды», рискнуть, пожалуй, можно.
– Нет, я так дела не делаю. Никакого риска, — резко возразил Акула. — Я пальцем не пошевелю, если не уверен в выгоде. Охотников до риска без меня хватает.
– Я, пожалуй, слишком осторожно выразился, мистер Уикс. Я хотел сказать, что все эти строительные и ссудные компании, как правило, бывают надежны. И процент выплачивают немалый.
– Ну, что ж, займусь этим, — решил Акула. — Я сейчас еду в Окленд на похороны тети Нелли, так задержусь заодно часика на три в Сан-Хосе и загляну к ним, в эту компанию.
В этот день Акула посоветовался еще с несколькими людьми, а к вечеру в лавке снова состоялся разговор на тему, сколько же он все-таки накопил.
– Одно я вам скажу, — заключил Т.Б. Аллен. — Он и у того спросит совета, и у другого, а голова-то, между прочим, у него работает, и пока он сам во все не вникнет, по чужой указке поступать не будет.
- Предыдущая
- 6/44
- Следующая
