Стихотворения и поэмы - Колас Якуб Михайлович - Страница 97
- Предыдущая
- 97/119
- Следующая
Изменить размер шрифта:
97
XIII. ВЫБОРКА МЕДУ
Поречье — славный уголок,
Пригожий летом и веселый.
Как море — лес, как небо — долы,
Цветами светится лужок.
А сколько по реке смороды!
А как гречиха пахнет медом,
Когда начнет она цвести!..
Ну, как тут пчел не завести!
Им столько выгод здесь и места!
Весной, во время переезда,
С собою взяли пчел колоду,
На всякий случай, для разводу,
И пчелы начали роиться.
Нашлись охотники — сложиться:
Кто ульем в складчину ссужал,
А кто под мед и денег дал.
Ну, как же тут откажешь людям?
Не примешь — меду не прибудет,
Накличут всяческого зла:
Не любит зависти пчела.
В том предприятии пчелином
Антось был высшим, главным чином,
Хоть эта новая наука
Далась ему с немалой мукой, —
И первой вылазки своей
Не позабудет он, ей-ей!
То было время солнцепека,
Выходит рой, гудит высоко,
Летит на вербу и садится.
Никак к нему не приступиться!
Антось берет дымарь и сито,
Глядит на этот рой сердито —
Новая земля
Вот на тебе, еще беда!
Загнал же черт его куда!
Антось по лестнице добрался
К ветвям и там обосновался, —
Скатерку приоткрыл над ситом,
За ложку взялся деловито.
Но только чуть затронул рой —
Гудит пчела над головой, —
Другая — в ухо жалит метко.
Качнулся дядя наш на ветках,
Невольно хвать за толстый сук!
А сито выпало из рук!
Пошла у пчел тревога тут,
Звенят, как ангелы, поют,
Но жалят дядю, словно черти.
«Чтоб вам сгореть! Язвят до смерти!»
Пригнулся дядя — вот напасть!
На землю вся свалилась снасть.
Антось за нею, будто сноп,
Туда ж с вершины вербы — хлоп!
Поднялся дядя, побежал,
Так, словно разум потерял,
В шалаш укрылся под застреху.
И горя было тут и смеху!
Потом Антось наш научился,
К повадкам пчел приноровился,
Стал скоро бортником завзятым,
Хоть не сравнить его с Кондратом.
Прошел и спас. Кончалось лето.
Пылает лес, в багрец одетый,
Трепещут в золоте осины,
Свисают гроздья у рябины.
Пчела уж меньше занята,
Пожива ей теперь не та,
К тому ж и ульи не пустые,
Рои окрепли молодые
И малость меду наносили.
Вот кумовьев и пригласили
На выбор меда в добрый срок.
Веселый, тихий был денек.
Мужчины на заре поднялись,
Подмолодить себя старались:
В корытах головы помыли,
Усы повыше закрутили
Да мылом их понатирали,
Чтоб крепче были, не свисали.
А для гостей, на праздник этот,
Надели новые жилеты
И сапоги так налощили,
Что просто шляхтичей затмили.
«Ты, дядя, в зеркало взгляни:
Ну, хоть в бумажку заверни!
Такой красавец, что держись!» —
Дразнить мальчишки принялись.
«А ты не смейся, дуралей,
Утри-ка лучше нос живей,
Сопля уж губы запирает», —
Алеську дядя подсекает.
Алесь затих, потупил очи,
На шутки что-то неохочий
Сегодня дядя, — смотрит вбок.
Алесь — смышленый паренек!
Он молча Костусю кивает,
Из хаты выйти приглашает, —
Договориться им пора
О том, что мучит их с утра:
Кому и где пасти скотину?
«Я вот, брат Костусь, как прикинул:
Коров мы выгоним вдвоем,
Под старым вязом попасем.
Когда ж они чуть пополнеют,
Бока их малость округлеют,
Мы их запустим на болото,
И закипит у нас работа!
То ты, то я — на перемену!
Куда вот только мед я дену?
Живот здесь надобно, браток,
Как у Баландихи мешок».
И хлопцы, кончив договор,
За речку устремляют взор,
Туда, где пролегла дорога, —
Гостей сегодня будет много,
Родных, знакомых и соседей.
Быть может, кто-нибудь уж едет?
А малыши в дому резвились,
Близ мамки, как всегда, крутились,
По временам ей помогали,
Но больше все-таки мешали.
Одна всех дума занимает:
Что день сегодня необычный,
От всех он праздников отличный, —
Такой лишь раз в году бывает.
На этот день молодцевато
Принарядилася и хата:
Все выскоблено добела,
А стены красного угла
Увиты зеленью кленовой,
И стол накрыт скатеркой новой;
Святых украсить не забыли,
Цветной бумагой обложили, —
Они взглянули веселее,
Их лики сделались добрее.
Алесь и Костусь в этот час
Гостей под дубом поджидали
И меж собой шутя гадали:
«Узнай, Костусь, кто из гостей
Приедет первым? Ну, скорей!»
«Ну, кто? Конечно, Юрка, друже».
«А почему?» — «Мед любит дюже.
А там, гляди, Язэп припрется,
И Фабиан из Королины.
Подвыпьют, знаешь сам, мужчины,
Вот разговор у них начнется!
А после выступит Кондрат,
Шутить, плясать всегда он рад,
Его Ялевка подстрекнет.
А У хин песню запоет:
«Пей горелку! Эй, соседи!..»
«Смотри, смотри, уж кто-то едет! —
Алесь вскочил и вдаль взглянул
И локтем Костуся толкнул. —
То У хин едет! Видишь, вот он!»
И хлопцы кинулись в ворота,
Несутся что есть духу к хате:
«Там Ухин едет! Ухин, тятя!»
«Цыц, вы! Не сметь его так звать,
Не то — ремня не миновать!» —
Отец на сыновей серчает.
Пиджак свой чистый надевает
И из избы спешит скорей
С почетом принимать гостей.
Андроцкий — Ухин — в воротах
Остановил конягу так,
Как будто тот — лихой рысак,
Хоть конь, как вол, неповоротлив
И бегать сроду неохотлив.
Кадушка Зося вся сияет.
Михал сойти ей помогает:
Она ж как глина — даже тяжко
Под нею стонет колымажка.
«Привет, кума! Войти вас просим!»
А в узелке бутыль у Зоей.
Кума, как утица, качаясь,
Идет к крылечку, улыбаясь.
Тут и хозяйка выбегает,
Ей двери в сени отворяет.
Они сердечно засмеялись
И крепко так поцеловались,
Как будто бы слились две речки;
Горохом сыплются словечки.
«А где же крестница Алена?» —
Спросила Зося удивленно.
Глядит Аленушка волчонком,
Но Зося обняла ребенка,
Спешит гостинец передать
И понежнее приласкать.
В глаза заглядывает ей:
Ведь у самой-то нет детей!
Алесь успел тут под шумок
Распотрошить весь узелок.
И Костусю бормочет в ухо:
«Там, брат, горелка-веселуха,
И каравай, и сыр как плаха!
Эх, коли не было бы страха,
Вот можно было б поживиться.
Но этот дар не залежится!
Я каравай не упущу,
Тебя как надо угощу».
Так пошутили, посмеялись
И весело за дверь помчались.
Якимов воз уже прибрали,
Коня вожжами привязали
В кустах ольховых возле дуба,
Где погулять так было любо.
Затем к избе подъехал чинно
Язэп с фольварка Королина.
А там Кондрат коня стегает.
«Гей, смерть турецкая!» — ругает.
И лишь заметили Кондрата,
Загомонила сразу хата:
«Ну, вот и бортник наш спешит,
Всех распотешит, насмешит!»
«Ноль! Смерть турецкая! Мякина!..» —
Кондрат веселый был мужчина.
Он прибыл с матерью седою —
(Ее Алесь прозвал совою).
Высокий, сухощавый, статный,
Всегда желанный, всем приятный,
Кондрат с приветом в дом вступил
И о здоровье всех спросил.
И бабка, Пальчиха Дорота,
Хлеб-соль внесла, еще чего-то, —
Таков обычай белорусский,
В узле ж — горелка и закуски.
Но вот гостей полна уж хата.
Перекрестясь, Антось с Кондратом
Берут корыто и дымарь.
«Ну, помогай, небесный царь!»
«Куда ты лезешь? Вот дурная!»
Кондрат пчелу увещевает
А пчелка, словно в паутине,
В его запуталась щетине, —
Поймал тихонько, отпускает,
Неспешно соты вынимает.
«Ах вы, лентяйки, — соты голы,
А ведь не молодые пчелы!
Дай дыму им! Дымку им дай!
Га, есть немного! принимай!»
Кондрат пласты ножом срезает,
Кряхтит, бедняга, и потеет;
Пчела в дыму как бы пьянеет,
В колоду выше уползает.
«Таскали, бедные, таскали,
А мы в минуту все забрали!» —
Так пожалеют, повздыхают,
И к улью новому шагают.
Внесли корыто с медом в хату,
На долю выпало Кондрату
Делить его меж кумовьями.
Подходят женщины с жбанами, —
Тут шутки, толкотня и смех,
Веселье захватило всех.
А в это время стол накрыли,
Гостей шумливых пригласили.
Они садятся, но без спешки,
Так полагается — помешкать.
(Мол, вежливость нам не чужда!)
Идут тут споры, как всегда,
Все начинают прибедняться.
«Садись, Язэп!» — «Пускай садятся! А
я тут с краешку приткнусь!»
«Садись, чудак!» — «Ну, ну, сажусь!»
«Пан Фабиан, и ты, Кондрат,
Яким, и Ян, и Юрка, — брат!
Прошу, прошу вас!» Усадили.
Таким же чином упросили
И женщин. Дядя же Антоний
Немедля в ход пустил ладони:
Так ловко пробки вышибает,
Что удивленье вызывает.
Криницы радостного хмеля,
Непринужденного веселья —
Бутылки, чарок ожидали
И, как епископы, стояли.
Горой лежит у их подножья
Закуска, эта милость божья, —
Как снег белеют ломти сыра,
Колбасы же в слезинках жира,
А в рот возьмешь — блаженства вкусишь
Их только встретишь в Беларуси.
Мой милый Янка, мой Купала!
Судьба в одном нас вихре мчала.
Но почему же той порою
Не повстречались мы с тобою,
Чтоб стол селянского банкета
Развеселил твой дух поэта?…
Михал тут чарку поднимает.
«Ну, а за мной кто? — вопрошает.
Глазами всех гостей обвел. —
Начнем с конца кропить наш стол!
Ну, кум Яким, мой старый друг!
Пусть горе не войдет в наш круг,
Дай бог нам доброго приплоду,
Да чтоб побольше было меду,
Чтоб пили мы, еще просили,
Чтоб мы на головах ходили,
Справляя праздник наш пчелиный,
За ваше, гости, пью здоровье!» —
И после этого присловья
Он ловко чарку опрокинул,
Глотнул и губы утирает,
Затем Якиму наливает.
И вот пошла по кругу чарка,
Хмель в головы ударил жарко,
Все больше гости веселеют,
Все больше лица их краснеют,
А голоса звучат сильней,
От смеха разговор живей.
Склоняясь с лаской и приветом,
Как нива светлая под ветром,
Хозяйка потчует гостей.
И каждый мил и дорог ей.
«Ну, будьте ласковы, возьмите,
Вот мясо, сыром закусите,
Колбаски иль окорочка,
Ну, хоть кусочек пирожка!
Побольше масла положите!»
И вот бутыль уже пустая!
На смену ей спешит другая,
И гости шумным удивленьем
Приветствуют ее явленье.
А женщины свой пир ведут
И от мужчин не отстают,
Хотя от них отмежевались —
Своей горелкой угощались
(Тем отличалася она,
Что чуть была подслащена).
Послушать любопытно было,
Как их собранье гомонило
И как они, подвыпив малость,
От новой чарки отрекались:
«Прошу вас, пани Юзэфова!»
«Нет, нет, кума! Даю вам слово —
Совсем пьяна, побойтесь бога!»
«Не любит бог, коль пьют немного!»
Кума на просьбу поддается,
За чарку в третий раз берется,
И только губы омочила,
Как чарку снова опустила, —
К бутылке тянется рукой.
«Не дам, Анелька! Нет, постой!»
(Обычай так повелевает:
Кто чарку пьет, тот наливает.)
«Ты выпей чистенько-чистенько!»
«Ох, я пьяна уже маленько!
Язэп мой лысый, вишь, серчает!»
Куму Анелька обнимает,
И завершает спор на том,
Что чарку пьет одним глотком.
И вот не выдержали женки
И песню затянули звонко,
Чтоб осмеять всех неженатых —
Антося, Яську и Кондрата.
«Сидит в хате, чешет темя,
Не с кем молвить слова!
Ой, женись! Ускачет время,
Старость тебя словит!
Поседеешь, сядешь маком,
Девки отрекутся,
Будешь стынуть, как собака,
Под забором гнуться
Да лизать горшки и мисы,
Не свои — чужие!
Ты женись, Кондратка лысый!
Дурни — холостые!»
«Ох, уж умеют бабы выть!
Одно им дело, чтоб женить!
Эх, эх, турецкие вы сватьи!
Когда вас нет, спокойней в хате!»
Кондрат очами заблестел,
А Яська, брат его, запел:
«Я один, все пути
Мне теперь открыты.
А женился — взаперти
С бабою сиди ты.
Я один, я казак,
Для чего мне женка!
Не женись, холостяк,
Изведет бабенка!
Бог мужчину создал,
После с толку сбился:
Драл чуприну Адам,
Что с Евой скрутился!»
«Вот так! Вот так их! Молодчина!» —
Смеясь, воскликнули мужчины.
«Ну, поддадим же, хлопцы, жару!
Яким, бери-ка свою чару!»
«Нет, брат Михал, ей-богу, будет!»
«Да не задерживай! Ждут люди!»
Яким дошел уже до точки:
Нет, он не выпьет ни глоточка!
Мужчины нрав Якима знали
И лишь дружнее наседали.
И наш Яким хоть и с божбой,
Но выпил весь стаканчик свой.
А дальше вновь таким же чином
Клялся, выискивал причины,
Но чарка в чарку пил с друзьями;
И вот уж заморгал глазами,
Потом ладони вдруг развел
И песню старую завел:
«Ой, летел полем шмель,
А навстречу мушка.
Пододвинься, кума,
Пошепчу на ушко!»
На круг тут Ганна выступает,
В ладоши плещет, подпевает:
«Заиграйте, музыканты,
Чтоб я заплясала.
Купил батька черевички,
Чтоб я их стоптала».
На голос тот мужчины рьяно
Выталкивают Фабиана.
И хоть он был изрядно пьян, —
Пустился в пляску Фабиан.
«Полюбуйся, Ганка,
Как трясется шапка!»
И вместо шапки волосами
Трясет, как ветер колосками,
Да разминает свои кости.
И разошлися наши гости.
Тут гребень Пальчик Ян хватает,
К нему бумажку приставляет
И начинает так играть,
Что просто ног не удержать.
«Без музыки, без дуды
Ходят ноги не туды.
Играй, дудочка моя,
Куда дудка, туда я!»
И сам хозяин — ловкий, статный,
Согнувши руку деликатно,
С кумой Анелькой стал плясать,
Всех панским вальсом удивлять.
За ним Язэп из Королины
Вступил с торжественною миной
И так с хозяйкой закружился,
Что потом лоб его покрылся.
Андроцкий перестал божиться,
Сидит, не может шевелиться,
Беседу Юрка с ним ведет,
Яким же тоненько поет:
«Мой сосед горелку пьет,
Пока пьется.
Конь сам до дому дойдет,
Не собьется».
«Плясать хочу! Кто мне сыграет?» —
Ян Пальчик громко восклицает,
Но, не дождавшись дударей,
Пустился с музыкой своей.
«Там-там! Тара-там!
Там-та-тита, ти-та-там!
Ходи, хата, ходи, печь!
Не жалей своих плеч!
Я найму дударя,
Дударика-комара.
Ты, комар, играй, играй,
А ты, муха, подпевай!
Слепень, скрипкой будь у нас!
Возьми, овод, контрабас!
Шмель, ты в бубен бубни,
Шершень, песню затяни!
Я хочу поплясать,
Всех на бал поскликать.
Развернись же, душа!
Берегись Тамаша!
Я тогда только пан,
Когда здорово пьян,
Тогда весел и рад,
И сам черт мне не брат!
Там-там! Тара-там!
Там-та-тита, ти-та-там!
Лысый черт бежит с болота,
Одному жить неохота.
Хоть хитер, а оступился —
Взял жену и утопился.
Эх, не будь, чертяка, слаб!
Не люби ты, дурень, баб!
У нее коса растет!
Кого хочешь оплетет!
И Язэпа и Михала,
А меня вот не поймала!
Разве что ума лишусь,
Да и то остерегусь!
Держи шире карман!
Не поддамся на обман!»
Тут гости с места повскакали,
В ладоши били, подпевали.
«Ах, чтоб он скис! Вот разыгрался.»
А Пальчик лишь сильней старался, —
Взлетают руки, плечи ходят,
Бровями лихо так поводит…
Но стало тут уже смеркаться.
«Пора домой нам собираться!»
«Да посидите, погуляйте!»
Останьтесь! Песни поиграйте!»
«Ну, песню! Песню! Начинайте!»
«Ой, пора вечерять, а отца нет дома.
Иль ему дорожка эта незнакома?
Иль он заблудился, со следа конь сбился?
Иль среди дороги он остановился?
Хоть трудна путина, да конь ее знает.
Но не конь дорогу себе выбирает.
Ой, кто по дороге коня погоняет,
Коня погоняет, песню запевает?
То везет сосед наш подарок великий:
Сапоги для сына, дочке — черевики.
А нашего татки нету — все гуляет,
Про детей, про хату и не вспоминает.
Пора спать ложиться, а татки нет дома —
А дорога бита, хорошо знакома.
Вот и полночь скоро, а все нету татки…
Ой, пора нам, гости, пора к своей хатке!»
Тоской неясной песня веет…
На свете все конец имеет.
И гости свой банкет кончают,
Одни другим добра желают.
Минута настает прощанья,
Слышны приветы, пожеланья:
«Не забывайте же! Простите!
Коль что не так, не осудите!»
97
- Предыдущая
- 97/119
- Следующая
Перейти на страницу:
