Сердца четырех - Сорокин Владимир Георгиевич - Страница 30
- Предыдущая
- 30/41
- Следующая
— Да. Хочет колбасой рот заткнуть, — Штаубе настороженно огляделся. — Ну и хуй с ним…
Они бросили посылку на снег, прошли скаозь собравшуюся у магазина толпу и сели в красный «Москвич» с черно-желтой инвалидовской наклейкой. ЗИЛ стоял у газетного киоска, возле него суетились милиционеры и люди в штатском. Ребров завел мотор, вырулил на Голубинскую и осторожно поехал.
— Проскочили? — Ольга переложила пистолет в сумку, достала портсигар.
— Не торопитесь, Ольга Владимировна, — покосился в окно Штаубе, — у них пиздюли не залежатся.
— Сережа, ты челнок не потерял? — Ребров облизал пересохшие губы.
— Неа, — Сережа вынул челнок.
— Дай-ка мне, — Ольга взяла челнок, сунула в карман шубы, закурила. — Витя, а почему ты про Злотникова не сказал?
— Потому что Радченко Соловьеву не знал лично.
— И вы до конца не были уверены? — повернулся к нему Штаубе.
— И я до конца не был уверен.
— Значит это… крест?
— Значит это крест, — Ребров взял у Ольги папиросу, затянулся.
— Век живи, век учись! — зло усмехнулся Штаубе. — А здоровьем расплачивайся!
— У нас не было выбора, Генрих Иванович. Риск был оправдан, мы же смотрели по сегментам.
— Что сегменты… по раскладке выпала восьмерка. Тут не знаешь, чему верить…
— Верьте инструкции, Генрих Иванович. Внимание всем: на вокзале быть чрезвычайно осмотрительными.
— Мимикрия? — спросила Ольга.
— 6, 3. И легче, легче…
— Куда уж легче! — пробурчал Штаубе, отворачиваясь.
В 14.55 они подъехали к Казанскому вокзалу.
— Носильщик! — крикнул Ребров, вылезая из кабины. От группы носильщиков отделился один и подвез тележку к машине.
— 56-ой поезд, пожалуйста, — Ребров открыл багажник.
— «Енисей»? Сделаем… — носильщик вынул из багажника и поставил на тележку металлический ящик с промежуточным блоком, чемодан с жидкой матерью и рюкзак. Ребров взял «дипломат», Штаубе — портфель. Носильщик быстро повез тележку, — Давайте мороженое купим! — Сережа взял Ольгу за руку.
— Мороженое, Сережа, зимой не едят, — сухо проговорят Ребров. Когда подошли к подъезду, ушедший вперед носильщик обернулся:
— Какой вагон-то?
Ребров достал билеты:
— Седьмой. Места 9-12.
У вагона их встретила кудрявая татарка-проводница, с улыбкой посмотрела билеты:
— До Красноярска? Вот молодцы! А то все самолетом, да самолетом. Никак брильянты везете? — она кивнула на металлический ящик, с которым возится носильщик.
— Хуже. Киноаппаратуру, — Ребров взял у нее билеты.
— Кино про нас снимать? — засмеялась она, обнажив золотые зубы. — Давно пора!
Носильщик занес вещи в купе. Ребров дал ему 6 рублей.
Через 9 минут поезд тронулся.
— Слава Тебе, Господи, — перекрестился Штаубе.
— Поехали! — Сережа сдвинул оконную занавеску.
В дверь постучали.
— Открыто! — громко сказал Ребров. Вошла проводница, присела на край дивана.
— Разместились нормально? — не переставала улыбаться она, раскладывая на коленях кожаную папку с карманчиками для билетов.
— Вполне, — кивнул Ребров, отдавая ей билеты.
— Дорогуша, как у вас обстоит дело с ресторацией? — спросил Штаубе.
— Получше, чем у вас в Москве, — она свернула билеты и засунула в карманчик, — икорка, балычок, солянка, цыплята-табака. Коньяк, шампанское.
— Отлично! — Штаубе шлепнул себя по колену. Ребров дал ей 10 рублей:
— За постель и за чай.
— Сдачи не надо, — улыбнулась Ольга.
— Спасибо, — проводница убрала деньги, — а вы без шуток кино снимать едете?
— Без шуток.
— Про любовь?
— Про экологию.
— У-у-у-у. Я-то думала!
— Не нравится тема? — Ребров переглянулся с Ольгой.
— В зубах навязло, — проводница встала. — Будто в Сибири уж и чистого воздуха нет! Поезжай в тайгу, да дыши, сколько влезет. Я вам через полчасика чаек организую…
Она вышла. Штаубе сразу запер дверь:
— Все! Жрать! Умираю!
— В ресторан? — рассеянно потрогал усы Ребров.
— У нас полно продуктов, какой еще ресторан! — Ольга потянула из-под столика рюкзак.
Через час трапеза была закончена. Сережа помог Ольге собрать в пакет куриные кости, яичную шелуху, хлебные корки.
Вошла проводница со второй порцией чая, — Отлично! — Штаубе вытирал руки салфеткой.
— Я чай могу тоннами пить, — сказал Сережа.
— На здоровье! — засмеялась проводница, расставляя стаканы.
— Дорогуша, сколько же нам пилить до Красноярска? — Штаубе налил себе в чай коньяку из серебряной фляжки.
— Почти трое суток.
— С ума сойти, — покачала головой Ольга, — устанешь ехать…
— Да ничего не устанете, — проводница взяла у нее пакет с мусором, — в Горьком и Казани все посходят, одни с вами поедем, хоть в футбол играй. Будем чаи гонять, и в подкидного резаться.
— Ну, ну! — подмигнул ей Штаубе. Она вышла. Все посмотрели на Реброва.
— Иро, иро… — устало пробормотал он, расстегивая ворот рубашки.
— Мое дело — предупредить, — Штаубе отхлебнул чай, — с голутвинским тоже было иро.
— Ну хватит, хватит, хватит! — Ольга ударила ладонью по столику, расплескивая чай. — Вам приятно? Мне сидеть, хлопать глазами и повторять: ах, как вам приятно!?
— Да при чем здесь — приятно? — поморщился Штаубе.
— Скажите, я вам случайно не дочь, Генрих Иваныч? Или может — невестка? Вы мне поплакать разрешите? Поприседать? Или — так? — она сделала руками сложное движение.
— Ольга Владимировна… — вздохнул Ребров.
— Иро для вас, как для меня — моя болезнь! Как та самая больница, на «Соколе»! А я — медсестра?! Уборщица? Двигайся, двигайся, Оленька!
— Мы вместе работали! Я цифры с потолка не брал! — раздраженно выкрикнул Штаубе.
— Значит брали мы с покойной Галей?! Написали от фонаря и подсунули! Здорово!
— Да вы вообще тут ни при чем!
— Конечно ни при чем! Я нигде ни при чем! Мое дело нажимать на курок и на раскладке реветь белугой! Оленька, толкни треугольничек! Оленька, поставь на 18! Все! Все! Все! — оттолкнув Сережу, она бросилась к двери, но Ребров схватил ее за руку, притянул к себе, зажал рот. Ольга рыдала, вырываясь. Сережа навалился ей на ноги. Штаубе сунул ей в рот горлышко фляги, она поперхнулась конъяком и долго судорожно кашляла.
- Предыдущая
- 30/41
- Следующая
