Исход. Том 1 - Кинг Стивен - Страница 77
- Предыдущая
- 77/161
- Следующая
Еще позже, тем же вечером, когда автоматически зажегся свет, Ллойд съел немного бобов, которые припрятал два дня назад. Вкус у них был ужасный, но он все равно съел их все, предварительно обмыв водой из туалетного бачка. Затем свернулся на койке, прижав колени к груди, проклиная Лентяя за то, что тот втянул его во все это дерьмо. Во всем был виноват только Лентяй. Самостоятельно Ллойд никогда бы не решился на нечто большее, чем маленькое дельце.
Мало-помалу крики требующих еды стихли, и Ллойд подумал, что он, наверное, не единственный, кто заранее сделал запасы. Но еды у него было очень мало. Если бы он действительно считал, что подобное возможно, то запасся бы более основательно. Где-то на задворках его разума притаилось нечто, чего он не хотел замечать. Как будто там висели хлопающие на ветру шторы, скрывающие это нечто. Видны были только его костлявые нош, выглядывающие из-под кромки штор. И это все, что надлежит видеть человечеству. Потому что эти костлявые нога принадлежат шатающемуся, истощенному телу, и имя ему голод.
— О нет, — простонал Ллойд. — Должен ведь кто-нибудь прийти. Обязательно должен. Это так же очевидно, как и то, что моча впитывается в одеяло.
Он вспоминал кролика. Не мог отделаться от этих мыслей. В школьной лотерее он выиграл кролика вместе с клеткой. Отец не хотел, чтобы сын держал его, но Ллойд все же уговорил отца, пообещав, что будет ухаживать за кроликом сам и покупать корм на собственные карманные Деньги. Ему нравился этот кролик, и он действительно ухаживал за ним. Поначалу. Дело было в том, что постепенно он забывал о таких вещах. Так было всегда. И в один прекрасный день, когда Ллойд беззаботно раскачивался на качелях, подвешенных на полузасохшем клене позади их шаткого домика в Маратоне, штат Пенсильвания, он вдруг внезапно выпрямился, вспомнив о кролике. Он не вспоминал об этом несчастном создании… в лучшем случае недели две. У него это абсолютно выскочило из ума.
Ллойд побежал к маленькой пристройке позади сарайчика (тогда, как и теперь, тоже было лето), и когда он вошел в этот сарайчик, слабый запах ударил ему в лицо, как оплеуха. Шерстка, которую он так любил гладить, стала грязной и свисала клочьями. Белые личинки деловито сновали в углублениях, из которых на него когда-то смотрели милые розовые глазки кролика. Лапки были изодраны и окровавлены. Ллойд попытался убедить себя, что лапки окровавлены потому, что кролик пытался прорыть путь на свободу (несомненно, именно так и было), но некая испорченная, темная часть его рассудка зашептала, что, возможно, кролик в агонии невыносимого голода пытался съесть самого себя.
Ллойд выкопал глубокую яму и похоронил кролика вместе с клеткой. Отец никогда не спрашивал его о кролике, возможно, даже забыл, что у сына был кролик, — Ллойд не отличался особенной сообразительностью, но превращался в гиганта мысли, когда дело касалось компромата против отца, — но Ллойд никогда не забывал об этом. Ему всегда снились очень живые сны, но сериал о смерти кролика превратился в сплошной кошмар. И теперь воспоминание о кролике снова вернулось к нему, пока он, скрючившись, сидел на тюремной койке, пытаясь заставить себя поверить в то, что кто-то придет, кто-то обязательно придет и освободит его. У него не было этого смертельного гриппа; просто он был голоден. Как был голоден тогда его кролик.
Где-то после полуночи Ллойд уснул, а поутру принялся откручивать ножку койки. И теперь, глядя на свои окровавленные ладони, он с обжигающим ужасом вспомнил лапки давным-давно погибшего кролика, которому он не желал ничего плохого.
Сразу после полудня 29 июня ножка была полностью откручена. В самом конце болт поддался необыкновенно легко, и ножка с грохотом ударилась о пол камеры, а Ллойд в недоумении оглядывался вокруг, пытаясь понять, на кой черт ему сдалась эта ножка длиной около трех футов. Он схватил ее и стал стучать по стальной решетке.
— Эй! — крикнул он, когда решетка отозвалась на его призыв громким гонгообразным гудением — Эй, я хочу на волю! Я хочу выбраться из этой дыры, понятно? Эй, черт побери, эй!
Ллойд отступил и прислушался к затихающему эху. На мгновение воцарилась абсолютная тишина, а потом откуда-то донеслось восхищенно и хрипло:
— Мама! Сюда, вниз, мама! Я здесь!
— Го-о-о-споди! — выкрикнул Ллойд и швырнул ножку в угол. Сколько часов он сражался за нее, изувечил пальцы, и все только ради того, чтобы разбудить эту ослиную задницу.
Он присел на койку, приподнял матрац и достал кусок засохшего хлеба. Он долго боролся с искушением добавить еще и горсточку фиников, убеждая себя, что это неприкосновенный запас, но все равно съел и их. Ллойд поглощал их один за другим, морщась, растягивая хлеб, чтобы забить этот липкий фруктовый привкус во рту. Когда с этим жалким подобием еды было покончено, Ллойд бесцельно подошел к зарешеченной правой стороне камеры и, заглянув к соседу, еле сдержал крик ужаса и отвращения. Тело Траска свешивалось с койки, штанины брюк задрались вверх, обнажив голые ноги. Тапочки, которые выдают в тюрьме, он надевал на босу ногу. Огромная жирная крыса наслаждалась обедом, взобравшись вверх по ноге Траска. Ее омерзительный розовый хвост аккуратным кольцом обвивал серое туловище.
Ллойд отошел в угол и подобрал кроватную ножку. Затем вернулся обратно, смутно надеясь, что крыса видела его и решила удалиться туда, где компания не была столь живой. Но крыса сидела спиной к нему и, насколько Ллойд мог судить, даже не догадывалась о его присутствии. Ллойд прикинул расстояние на глазок и решил, что ножка прекрасно достигнет цели.
— Хах! — хрюкнул Ллойд и с силой опустил ножку. Та сбила крысу с ноги Траска, и тело Траска с мягким стуком упало на пол. Крыса лежала на боку. На ее усах дрожали капельки крови. Задние лапы двигались, как будто маленькие крысиные мозга приказывали ей бежать куда-то, но, продвигаясь по спинному мозгу, эти сигналы ослабевали. Ллойд снова ударил и прибил крысу.
— Так тебе, гадина! — выкрикнул Ллойд, затем отбросил ножку и побрел к койке. Испуганный не на шутку, он, казалось, вот-вот расплачется. Собрав все силы, Ллойд закричал через плечо в гулкую пустоту коридора:
— Как тебе нравится крысиный рай, б…?
— Мама! — радостно донеслось в ответ. — Ма-а-а-ма-а-а-а!
— Заткнись! — взвизгнул Ллойд. — Я не твоя мать. Твоя мать обслуживает клиентов в борделе в Ослиной Заднице, штат Индиана!
— Мама? — с сомнением переспросил голос. Потом воцарилась тишина.
Ллойд начал всхлипывать. Он плакал, размазывая слезы кулаком, как маленький ребенок. Ему хотелось съесть сэндвич с мясом, хотелось поговорить с адвокатом, хотелось выбраться отсюда.
Наконец он улегся на койку, прикрыв одной рукой глаза, а другой занялся мастурбацией. Это было снотворное не хуже таблеток.
Когда Ллойд снова проснулся, было уже пять часов вечера. В крыле с усиленной охраной стояла гробовая тишина. Ллойд в изнеможении встал с койки, которая теперь пьяно кренилась в ту сторону, где не хватало одной из ее опор. Он поднял ножку, внутренне подготовив себя к крику: «Мама!» — и начал стучать по решетке, как бьет по сковороде повар на огромной ферме, сзывая работников на ужин. Ужин. Вот и появилось слово, разве может быть что-то лучше его? Бифштекс с кровью, жареный картофель и острый соус, зеленый горошек и молоко с шоколадным сиропом «Херши». А на десерт клубничное мороженое на огромном старинном блюде. Нет, никогда не будет слова, которое сравнится с тягучим «ужин».
— Эй, есть кто-нибудь? — срывая голос, выкрикнул Ллойд.
Тишина. Никто даже не крикнул: «Мама!». Теперь Ллойд с радостью услышал бы и это. Компания сумасшедшего все же лучше, чем компания мертвого. Ллойд выпустил ножку из рук. Он добрел до койки, откинул матрац и произвел ревизию. Еще два кусочка хлеба и две пригоршни фиников, половина котлеты, кусок болонской копченой колбасы. Он разделил кусок колбасы на две части и съел большую из них, но от этого у него только разыгрался аппетит.
- Предыдущая
- 77/161
- Следующая
