Славянская тетрадь - Солоухин Владимир Алексеевич - Страница 21
- Предыдущая
- 21/28
- Следующая
Но если нельзя сразу увидеть подлинную живопись и оценить ее, то доска, обратная сторона доски, расскажет все. Печать времени лежит на ней. Я не стану теперь распространяться, как по доске распределяется время. Это целая наука, тем более, что я подробно пишу об этом в другой своей работе. Скажу только, что в любой церкви я обязательно рассматриваю и оборотную сторону иконостасов. Обычно не видишь ничего особенного – доски XIX, в лучшем случае XVIII века. Тем более в Болгарии. Ведь убеждали же меня в одном месте, что вон та икона-де очень древняя, она-де написана в 1838 году! Наши зазнавшиеся собиратели и слушать не стали бы про такую икону.
Так вот, зашел, значит, я по другую сторону иконостаса и вдруг обмер: мороз по коже и вроде бы даже волосы зашевелились на голове. Смотрю – огромная доска XI иди XII века, а может быть, даже и X. Просто трудно поверить глазам. Вот и сбавляешь невольно два столетия. Побежал смотреть лицевую сторону. Богородица. Но живопись гораздо моложе доски. А что скрывается под ней, под этой поздней живописью, – неизвестно. Может быть, неведомый никому шедевр вроде нашей Владимирской божьей матери того же примерно времени, а может, все осыпалось в свое время, и новые художники писали по обсыпавшемуся – ничего неизвестно. Икона, нет сомнения, привезена из Византии, из Царьграда.
Встретившись впоследствии с одним из членов болгарского правительства, я в течение часа советовал взять икону в Софию, в музей, исследовать, раскрыть, отреставрировать, подарить людям, может быть, новую Сикстинскую мадонну. Владимирскую-то божью матерь я ценю повыше, чем гениальное творение Рафаэля. Собеседник мой обещал заинтересоваться.
Я отвлекся ради того, что в Болгарии встречаются замечательные редкостные иконы. Но это не опровергает главного наблюдения: лучше всего и больше всего здесь развилась резьба по дереву. Искусство украшения храмов ушло в эту сторону, ну, правда, достигло, как говорится, недосягаемых высот. Резной иконостас в городе Самоково, например, одно из чудес света. Не восьмое, наверно, потому что слишком много я встречал именно восьмых чудес, но то, что чудо, нет никаких сомнений. Оно, правда, в Самокове был центр художественной резьбы по дереву. Сейчас самоковское «чудо» усиленно консервируют от шашеля.
Итак, заговорив об архитектуре, я начал с того, что болгарская культовая архитектура снаружи не представляет ровно никакого интереса. Но, конечно, не вся. Прежде всего, два замечательных сооружения в Софии: собор Александра Невского и так называемая Русская церковь. Далее, недалеко от Софии сохранилась жемчужина древней архитектуры – Боянская церковь. Она для болгар то же, что для нас Покров на Нерли, но есть и преимущество – уцелели фрески. Мало того, под фресками XIII столетия обнаружены фрески XI века. Значит, получается, что открыть одни сокровища можно, только уничтожив, соскоблив другие сокровища. Пока что (когда мы там были) художники копировали боянские фрески – везти их на выставку в Москву. Боянские фрески изданы альбомом, альбом этот продается на улице Горького в книжном магазине, и, значит, нет нужды писать о них более подробно. Да и можно ли написать!
Другим сокровищем старины является Бачковский монастырь у въезда в родопские горы со стороны Асеновограда.
В Асеновограде у моего друга Станислава оказался приятель – директор крупного винодельческого завода. Естественно, вместо предполагаемых пятнадцати минут мы пробыли в кабинете директора около двух часов. За приятной беседой, разумеется. Специалитет Асеновоградского завода – натуральная, густая, душистая, черно-красного цвета малага. Мудрено ли, что мы опоздали в монастырь к вечернему песнопению. Это песнопение нам очень хотелось услышать. Оно дошло непосредственно от Византии, не изменившись за долгие века. Значит, когда киевский князь Владимир Великий ездил выбирать для Руси религию, он слышал в Константинополе именно такое церковное пение.
Службу правило семеро монахов. В церкви толпились у входной двери туристы: молодые юноши, девушки в модных брюках и с модными пышными обесцвеченными волосами. Им, как и нам, все тут было в диковинку. Монахи стояли в этаких пряслицах, чтобы облокачиваться. По очереди пели. Один монах (совсем уж дряхлый старик) не сумел вытянуть ноту, уронил голову на пряслице, может быть, заплакал.
Игумен, архимандрит Филарет, сорокалетний чернобровый красавец, угостил нас у себя в покоях водкой, настоянной на ягодах с дерева, единственного во всей Болгарии. Тем и славится сейчас Бачковский монастырь. Спроси у любого болгарского писателя, или художника, или другого интеллигента, он ответит:
– А, Бачковский монастырь. Это где водка на ягодах с единственного в Болгарии дерева… Ну, как же, знаю…
По-болгарски названия дерева никто не знает, тем более невозможно догадаться, как оно называется по-русски. У него узкие опущенные листья, плоды с наш лесной орех. Теперь они были розовато-желтые, потом будто бы почернеют. Обладают, по уверению игумена, несомненными целебными свойствами. И то сказать, как узнаешь, что дерево это единственное во всей Болгарии, сразу проникнешься уважением и трепетом.
Утром показали нам древнюю церковку. Изнутри она вся в надписях туристов, даже иконы. Несмотря на то, что висит таблица: «Штраф пять тысяч левов», то есть пять тысяч рублей на наши новые деньги. Значит, какова же сласть оставить свое имя, начертанное гвоздем на древнем камне.
Монастырь, как ни странно, основали в XI веке два грузина – братья Бакуриани.
Здесь, в монастыре, нам показали костницу – огромное количество человеческих костей, хранящихся в каменном помещении. Постепенно это начало нас удивлять: в Пдевне – кости, в Перуштице, в церкви – сундуки с костями, теперь вот опять.
Несколько позже, в Златограде, дело прояснилось, как мне кажется, окончательно. Мы осматривали небольшое, этакое уютное, чистенькое городское кладбище. Как зашли за белую каменную ограду, так и поразились: прибрано, словно в хорошей просторной комнате – ни мусоринки, ни щепочки, ни взлохмаченного куста, пи примятой травы. Ровная зеленая травка, посредине белая церковка. На каждой могиле крест, в кресте шкафчик со стеклянной дверцей. В шкафчике лампада и бутылка с маслицем.
Хорошие кладбища нужны не мертвым, разумеется, а нам, живым, всем, кому предстоит еще умереть. Александр Трифонович Твардовский рассказывал про одного старика. Жил старик в поселке лет пятьдесят или шестьдесят. Детей вырастил. Сад развел. Сам корнями в землю врос. И вдруг на восьмом десятке все продал: и дом, и сад, и огородишко и переехал, в село по соседству, купив там плохой домишко, можно сказать завалюху.
– Дедушка, как же ты решился, зачем? Ведь вся жизнь прожита?
– То-то, прожита. Очень уж там, где я жил, кладбище скучное. Как подумаю, что тут и мне лежать, – тоска берет. Вот и переехал. А здесь ничего, гоже. Деревья старинные, грачи кричат. Церковь деревянная. Ничего.
Любя красивые кладбища, я полюбовался и этим, златоградским, а потом спросил, отчего на такой, сравнительно немаленький городок очень уж крохотное, прямо-таки камерное кладбище.
Тут-то мне все и рассказали. Оказывается, есть обычай. Покойники лежат в земле три года. Потом могилу раскапывают, собирают кости и складывают их либо в мешочек, либо в фанерный ящик, точь-в-точь в каких мы отправляем посылки. На каждом ящичке, на каждом мешочке ярлык, кто, что, фамилия и имя, когда преставился. Кости хранят в складе, называемом костницей. Если костой накопится слишком много, совершают торжественное захоронение их, но уж в одну общую могилу. Вот, оказывается, каков здесь обычай.
Златоград – очень колоритный болгарский городок в четырех километрах от греческой границы. Что касается архитектуры, то здесь встретились влияния греческое, турецкое и собственно болгарское. В результате получилось очень своеобразно и красиво.
Последнее дело – браться описывать архитектуру. Попробуйте описать кому-нибудь ну хоть Василия Блаженного или даже Ивана Великого со звонницей. Придется чертить на бумаге, показывать руками, изображать.
- Предыдущая
- 21/28
- Следующая
