Некроманты (сборник) - Перумов Ник - Страница 89

• Предыдущая
• 89/122
• Следующая

В её черной как смоль косе, доходившей до самого копчика, появилась светлая прядь.

Здесь холодно. И все тысячи душ, что толкутся в ожидании второго шанса возле узловатого ствола своего дерева, за сотни лет не согрели этот мертвый лес даже на градус. У каждого из них, еще не мертвых, но уже не живых, изо рта вырывается облачко пара. Как на той стороне, в реальности, где остались их семьи, работа, друзья, долги. Они кажутся живыми, но одним усилием воли ты можешь выключить всех, сделать лес пустынным и гулким, как январская полночь в анфиладе городских дворов. Лесное тело – это всего лишь иллюзия, и в то же время – еще одна оболочка, которая может умереть, сойти с ума, испугаться, погладить по косматой голове пса, внезапно вынырнувшего из-за дерева и усевшегося у ее ног. Она до конца осознает себя человеком, покуда розовый лед не поглотит по молекуле упавшее в снег тело, не затянет искристый бриллиант Дворца в свои чертоги тех, что покрепче. Хотя – все это мираж. И хорошему некроманту не составит труда сделать невидимыми толпы мечущихся фантомов. Тогда исчезает ад, и остается только лес. Зимний лес и одинокий пес, бегущий по опавшей хвое.

Толпа заполнила площадь до самых витрин магазинов, занимавших первые этажи. Зеваки отчаянно пытались пробиться поближе к помосту, расталкивали локтями ленивых любителей бесплатного шоу, но замирали, натыкаясь на плотно сомкнутые ряды сектантов. Это были в основном женщины – подчеркнуто-кроткие, напряженно-улыбчивые. Но их благостный вид никого не обманывал – сунься кто оттеснить одну из них, и остальные накинутся на чужака, как голодные чайки. Одинцов помнил из детства, как такие же женщины без возраста часами сидели в очередях к врачам районных поликлиник или в банках в день пенсии и готовы были разорвать любого, кто попытается без очереди получить от жизни положенный ему кусок – нет, не пирога – хлеба. Лучшей защиты Воскресший Отец выдумать не мог – не станет полиция под внимательными взорами телекамер СМИ и телефонов блоггеров приближаться к кротким сектанткам в белоснежных платках. Двинься опера чуть ближе – и тотчас заголосят «Убили!», «Прощайте, бабоньки, устраняют меня. Не вернусь уже», «Сохраните, не дайте искалечить, не позволят мне возродиться, так хоть Отец Воскресший в мое тело доброго человека переселит!».

Игорь почувствовал, как сжал кулаки стоявший рядом Лешка Лысов. В толпе то здесь, то там видны были напряженные лица оперов и экспертов-некромантов. И некроманты, и оперативники в форме ходили редко, в гражданском держались естественно. Оружие перед операцией заставили сдать – выдали шокеры. А то случись, запаникует кто, откроет стрельбу, даже если вернуть потом удастся всех, адвокаты, нанятые сектантами, выколотят себе такие привилегии, что сегодняшний цирк с публичным воскрешением покажется детской шалостью.

Одинцов наблюдал за толпой, отмечая малейшие признаки нетерпения. Сторонники «Праведного воскресения» ожидали своего вождя, противники, затаившиеся до времени, – удачного момента начать потасовку. Полицейские изводились от бессильного негодования. Вот он, преступник, маньяк, а взять не за что. Все воскрешения Келин проводит по правилам – с разрешениями от родных, все переселения и подселения возвращенных в чужое тело – с необходимыми бумагами, хозяином этого тела подписанными. Много месяцев целые отделы копали вглубь и вширь – искали хоть что-то, позволяющее упрятать маньяка-некроманта за решетку. Келин был умен, осторожен. И невероятно силен.

Немудрено, что в конце концов Воскресший Отец почувствовал себя неуязвимым. Иначе как решился бы он на столь открытую демонстрацию своих сил.

– Ну, где ты, гадина? Где?! – прошипел рядом Лысов так тихо, что услышал только Игорь.

Некроманта на помосте все еще не было. Несколько крепких парней уже установили по центру косой крест с ремнями для рук, ног и головы, закрепили рядом тонкий белый столбик с ременной петлей на вершине – для жертвы. Однако она, видимо, таковой себя вовсе не считала. Центр всего шоу, Марина Кашурина, девятая из гражданских жен Евгения Келина, того, что называл себя Воскресшим Отцом, сидела под столбиком на низком деревянном табурете. Как васнецовская Аленушка склонив голову набок, молодая женщина скользила лучистым синим взглядом по лицам и белым платкам подруг в первых рядах, словно искала кого-то.

– Дочку выглядывает, – словно прочитав мысли Одинцова, буркнул за спиной кто-то из молоденьких оперов.

И тут тошнота подкатила к горлу. Одинцов зажмурился, стараясь унять приступ. Слишком напряжены были нервы у всех, вот и дала о себе знать проклятая «болезнь некроманта». Усилием воли эксперт заставил отступить серые сполохи, замелькавшие перед глазами, а когда открыл их – действо уже началось. По толпе прокатился вздох – Келин, в длинной черной мантии, прошел по помосту и дал знак помощникам подготовить Марину.

– Кашурину крепят к столбу, – тихо пробормотал Лысов в микрофончик на лацкане пиджака. – Остановим?

Видимо, ответ руководителей операции не пришелся Алексею по душе, он выругался и сплюнул себе под ноги. Не могли они прервать переселение, если все бумаги у некроманта в порядке. Жертва сама хочет, чтобы ей подселили вторую душу.

Марина покорно подняла руки, позволяя привязать себя за запястья к столбу и ввести смесь лекарств, вызывающую судороги. Келин, картинно распластавшийся на косом кресте, дожидался, пока ему закрепят руки и ноги. А потом он начал петь. Нести какой-то звучный бред на латыни, в котором – Одинцов хорошо знал латынь – не было ни капли смысла, но сторонники тотчас принялись подвывать ему, в толпе послышались истерические вопли. Келина колотило все сильнее, он бился в ремнях, хрипя, едва не захлебываясь пенящейся слюной, но толпа, уже захваченная экстатическим восторгом, все громче повторяла пропетые им строки. Одинцов сам почувствовал, как шибанула по всем некромантам на площади волна людского воодушевления.

– Переходим, – скомандовал Лысов, и эксперты нырнули под эту волну, позволяя ей увлечь себя в мир мертвых, где и должно было развернуться основное действо. Действо для избранных – только для своих: кто понимает, рвется с поводка от ярости и ничего не может сделать.

Они перешли почти одновременно. Зимний лес встретил знакомым шелестом хвои. Но никто не успел даже броситься на Келина – приготовившаяся к захвату чужого тела душа и пришедший за ней пес не задержались и на секунду. Все было подготовлено заранее – полицейские некроманты даже не успели рассмотреть того, чью душу избрал для воскрешения вождь сектантов. А все так надеялись, что уж тут-то он проколется – выберет из «устраненных», из тех, кого возвращать запрещено законом. Тогда можно будет посадить «спасшего» и изгнать из тела преступника-подселенца, пока он не поработил носителя.

Пес и человек скрылись каждый в своей норе, ведущей в мир живых. Одинцов нырнул в собственное тело, досадуя на то, что не успел хоть как-то усложнить задачу проклятому сектанту. Нора закружила серым, пасмурным – и вот он уже на площади, сидит на земле, в пыли. Откуда-то кричали – кто радостно, кто испуганно. Рядом внезапно оказался Лешка, сунул в руки Одинцову какой-то сверток. Голова у Лысова отчего-то осталась собачья – словно он научился и здесь, в реальности, оборачиваться лайкой. Вой толпы перерос в оглушительный гул. Игорь поднял голову: в пасмурном небе плыл Келин, в черной своей развевающейся мантии и серой рясе похожий на дракона, и держал в когтях недавно устраненного предводителя террористической группы «Лес» Антона Ромашова.

– Попался, курчавенький, за Ромашова тебе, скотина, устранение легко подпишут, – злорадно подумал Одинцов, перехватил сверток. Тряпки разъехались, и на Игоря уставился младенец – бледный и сонный. Эксперт опешил, глянул по сторонам в надежде отдать кому-то ребенка. Но Лысов исчез, растворились в толпе все опера, Игоря обступили кротко улыбающиеся сектантки в белых платках, потянулись скрюченными пальцами к младенцу, и тот закричал так пронзительно, что Одинцов вздрогнул и проснулся.

• Предыдущая
• 89/122
• Следующая