Шлюз № 1 - Сименон Жорж - Страница 14
- Предыдущая
- 14/24
- Следующая
«Пройди до улицы Сантья, до того дома, что напротив почты, и купи метров сто шнура для занавесок…» — распорядилась утром по телефону г-жа Мегрэ.
Шарантон наводнили толпы принаряженных речников; они заполнили все бистро на набережной от канала до Отейя. Интересно, как повел себя старый Гассен, когда Люкас задержал его? Мегрэ в задумчивости шел по улице, как вдруг его окликнули:
— Комиссар!
В двух шагах от него стоял Дюкро. Выходит, он опять бросил погруженную в траур семью, поскорее отделался от соболезнующих и поспешил за Мегрэ.
— Что там еще за фокусы с Гассеном?
— То есть?
— Я своими глазами видел, как вы показали на него инспектору. Хотите его арестовать?
— Он уже арестован.
— Почему?
Мегрэ чуть задумался — стоит ли говорить.
— Утром он купил револьвер.
Судовладелец промолчал, только зрачки у него сузились, взгляд стал жестким.
— Это, по всей вероятности, для вас, — продолжал комиссар.
— Все может быть, — буркнул Дюкро и сунул руку в карман. Достал браунинг. С вызовом засмеялся: — Меня тоже арестуете?
— Не стоит труда. Вас пришлось бы тут же отпустить.
— А Гассена?
— Гассена тоже придется.
Они стояли в солнечном пятне на краю тротуара какой-то узкой улочки; вокруг сновали хозяйки — было время покупок; Мегрэ вдруг стало смешно: во всей этой возне с двумя типами, которые свободно разгуливали по Парижу с оружием в кармане, он как бы играет роль Господа Бога.
— Гассен никогда меня не убьет, — заверил его Дюкро.
— Почему?
— Потому!
И, переменив тон, добавил:
— Не хотите ли завтра пообедать у меня на даче в Самуа?
— Посмотрим. Во всяком случае, спасибо.
Дюкро ушел со своим пистолетом и пристежным воротничком, натиравшим ему шею. Мегрэ очень устал.
Вдруг он вспомнил, что обещал позвонить жене, приедет ли он на воскресенье, но все-таки сначала отправился в местный комиссариат — там, по крайней мере, прохладно. Комиссар ушел завтракать, но его помощник охотно сообщил Мегрэ новости.
— Ваш задержанный в камере. Вот все, что было у него в карманах.
Вещи лежали на развернутом листе газеты: дешевый револьвер, пенковая трубка, красный резиновый кисет с табаком, носовой платок с синей каемкой и затрепанный порыжевший бумажник. Мегрэ повертел его в руках.
Бумажник был почти пуст. В боковом отделении лежали документы на «Золотое руно» и путевой лист с подписями смотрителей шлюзов. В других — немного денег и две фотографии, женщины и мужчины.
Фото женщины было по меньшей мере двадцатилетней давности; в свое время снимок плохо закрепили, и он сильно поблек, но и сейчас на нем можно было различить худощавое молодое лицо. Женщина слегка улыбалась, и улыбка ее напоминала улыбку Алины.
Это была жена Гассена, которой хрупкое здоровье придавало болезненную томность, почему обитатели грубого мира речников, естественно, видели в ней существо деликатное. Спавший с ней Дюкро — тоже. Где они встречались? На борту «Золотого руна», пока Гассен надирался в кабаках? Или в низкопробных меблерашках?
На втором фото был Жан Дюкро, тот самый, кого только что похоронили. Обычный любительский снимок: парень в белых брюках на палубе баржи. На обороте его рукой написано: «Моему маленькому другу Алине, которая когда-нибудь сумеет это прочесть, от ее большого друга Жана».
И вот он мертв! Повесился!
— Такие, значит, дела, — заключил Мегрэ.
— Нашли что-нибудь?
Только мертвецов, — бросил Мегрэ и открыл дверь камеры.
— Ну как, папаша Гассен?
Сидевший на скамье старик встал; башмаки без шнурков чуть не свалились у него с ног, пристежной воротничок без галстука был расстегнут. Мегрэ хмуро посмотрел на него и позвал помощника.
— Кто это распорядился?
— Но вы же знаете, так обычно делается…
— Верните ему шнурки и галстук.
Несчастный старик чувствовал себя глубоко оскорбленным и униженным.
— Садитесь, Гассен. Вот все ваши вещи, кроме револьвера, разумеется. Исполнили свой обет? В голове прояснилось?
Комиссар сел напротив и уперся локтями в колени, а старик, согнувшись пополам, стал вдевать в ботинки шнурки.
— Заметьте, я вам ни в чем не мешал. Дал возможность ходить куда вздумается и пить мертвую. Ну, да ладно! Сейчас вы оденетесь. Вы меня слушаете?
Гассен поднял голову, и Мегрэ понял, что наклонился он, скорее всего, просто чтобы скрыть шутовскую ухмылку.
— Почему вы хотели убить Дюкро?
Ухмылка исчезла. Лицо старого речника, изрезанное морщинами, дышало безмятежным покоем.
— Я еще никого не убил.
Это были его первые слова, дошедшие до слуха Мегрэ: раньше в присутствии комиссара старик всегда молчал. Сейчас он говорил не спеша, глухо, по всей вероятности, своим обычным голосом.
— Знаю. Но ведь вы собираетесь его убить?
— Может, кого и порешу.
— Дюкро?
— Может, его, может, кого другого.
Было видно, что он не пьян, но выпить все же успел или еще сохранял в крови остатки недавних возлияний.
В последние дни он был неестественно озлоблен, сейчас слишком уж спокоен.
— Для чего вы купили оружие?
— А для чего вы торчите в Шарантоне?
— Не вижу, какая тут связь.
— А то!
Мегрэ на мгновение замолчал. Умопомрачительная краткость ответа произвела на него сильное впечатление; старик добавил:
— Да к тому же вас-то все это не касается. Старик подобрал второй шнурок, снова согнулся пополам и начал шнуровать другой башмак. Мегрэ приходилось напрягать слух, чтобы не пропустить ни одного слова из речи старика — звуки так и вязли в его спутанной бороде. Может, он просто морочил Мегрэ голову? А может, это был обычный монолог пьяницы?
— Лет десять назад в Шалоне владелец «Баклана» прибежал к одному доктору. Звали его Луи. Не доктора, а хозяина «Баклана». Он с ума сходил от радости и нетерпения: его жена должна была родить!
Стены камеры то и дело подрагивали — мимо проходили трамваи; в соседней лавке звонил колокольчик, хлопала дверь.
— Ребенка-то ждали, почитай, лет восемь. Луи отдал бы за него все, что успел скопить. И вот он, значит, нашел доктора, такого низенького, чернявого, очкастого — я его знавал. Луи сказал, что боится, как бы роды не начались где-нибудь в деревне, у черта на рогах, и потому решил ждать в Шалоне сколько будет нужно.
Гассен выпрямился — от сидения внаклонку кровь прилила у него к голове.
— Прошла неделя. Доктор приходил каждый вечер.
Наконец часов в пять дня у жены начались схватки. Луи места себе не находил. Слонялся то по палубе, то по набережной. Потом прямо-таки повис на дверном звонке доктора и чуть не силой привез того на баржу. Доктор клялся, что все идет нормально, лучше некуда, и что-де достаточно предупредить его в последнюю минуту.
Гассен говорил монотонно, словно читал молитву.
— Вы не знаете это место? У меня-то этот дом так и стоит перед глазами — большой, новый, окна огромные.
В тот вечер в окнах горел яркий свет — у доктора были гости. Сам-то он был красивый, усы подвитые, весь духами пропах! Два раза он пришел, только позвали: несло от него бургундским, потом ликерами. Пробубнил:
— Прекрасно, прекрасно… — и скорей домой.
Жена Луи заходилась криком, сам он совсем обезумел, рыдал до слез — до смерти перепугался. Старуха с соседней баржи божилась, что роды идут неладно.
В полночь Луи снова побежал к врачу. Там ему сказали, что, мол, доктор сейчас придет.
В половине первого опять туда. Дом аж дрожит от музыки.
А жена Луи кричит уже так, что прохожие на набережной останавливаются.
Наконец гости разошлись, и доктор явился — не то чтобы совсем пьяный, но и не больно в себе. Снял пиджак, засучил рукава. Посмотрел роженицу, взял щипцы.
Возился, возился… Потом говорит:
— Придется раздробить ребенку головку!
- Предыдущая
- 14/24
- Следующая
