Цыганка. Кровавая невеста - Руссо Виктория - Страница 35

• Предыдущая
• 35/36
• Следующая

– У меня? За что? – недоумевала запутавшаяся Гожы.

В голове молодой цыганки поднялся ураган вопросов. Попытка вспомнить ту ночь, когда в сражении с Тагаром она осталась победителем, не увенчалась успехом.

– Эта дрянь всадила в тебя нож! Не помнишь? Ты вернулась с коробкой сигар и потеряла сознание посреди гостиной в большом доме. Мы увидели пятно крови, раздели тебя посмотреть и обнаружили кое-что интересное! Алексей Лукич любезно забрал тебя к себе и вызвал своего друга доктора! Нашему Барину ты обязана по гроб жизни…

– Не преувеличивай, Мими. Я сделал то, что было мне по силам! – недовольно встрял слепой старик, обеспокоившись состоянием Гожы. Он чувствовал ее волнение.

– Так значит, ничего этого не было… Я не победила дьявола, – дрожащим голосом произнесла цыганка, ставшая вдруг бледной, как полотно.

– Ты что, снова бредишь? – насторожилась Мими.

– Я тебя просил не напоминать ей о том вечере! – ворчал Алексей Лукич.

Федор участливо сжал ее руку, но Гожы не чувствовала тепла этой поддержки. Она сосредоточенно смотрела в сторону леса, зная: где-то рядом бродит опасность, потому что Тагар все еще жив.

Гожы просыпалась каждое утро с беспокойством. Ей снились неприятные сны, в которых она бесконечно бродила по лесу. Ноги ее были сбиты в кровь, на ней была красная юбка и окровавленная рубашка. Заканчивались ее видения почти одинаково: после долгих скитаний цыганка, оказываясь на грибной поляне, и там ее кто-нибудь ждал: улыбающийся Михаил, сочувствующая Настасья, осуждающая Зора, удивленный Иван, тоскующий отец – все те, о ком она вспоминала с любовью. Как только Гожы открывала глаза, тут же вскакивала с постели и бежала со всех ног в столовую. Алексей Лукич и Федор, привыкшие вставать очень рано, приветствовали ее смешками.

– Она снова здесь? Неумытая и с растрепанными черными волосами, похожая на злую колдунью, сбежавшую из подземелья?

– Да, дядя! – тепло отзывался влюбленный мужчина, рассматривая сияющее от радости лицо девушки, которая убедившись, что с ними все в порядке, со спокойной душой возвращалась в свою комнату, чтобы облачится в платье. Мужскую одежду Гожы больше не носила. С щедрой руки хозяина усадьбы и благодаря «французским» связям Мими, у нее появился целый гардероб. Гожы не нравилась светская одежда, сковывающая движения. Чаще всего она облачалась в цыганский наряд, который сшила сама – широкую цветастую юбку и рубашку в оборках, в этом она чувствовала себя уютно и свободно. Федора не смущало ее одеяние, он прекрасно осознавал, что его невеста – цыганка, и не хотел лишать ее права быть самой собой. Алексею Лукичу было все равно – он не видел, во что она одета, его волновало ее внутренне убранство, старик тонко чувствовал перемены ее настроения и с каждым днем возрастающее беспокойство. Вечерами девушка развлекала мужчин своим пением. Слепой мужчина очень любил ее слушать, и все время повторял фразу своего приятеля – вояки, который почитал творчество кочевого народа: «Русский умирает два раза. Один раз – за Родину, и второй – когда слушает песни цыган».

– Мы сегодня же расскажем все дядюшке! – прошептал Федор, удерживая лицо Гожы в своих руках. – Я думаю, он будет не против нашей свадьбы.

– Я так волнуюсь, – отозвалась цыганка, пытаясь скрыть грусть. Ее мучила совесть, которая неустанно грызла сердце. Когда-то она состояла в связи с Михаилом, и тот факт, что она не является невинной девушкой, непременно всплывет после брачной ночи. Она слишком любила Федора, чтобы лгать ему, но не решалась все рассказать славному и трепетному художнику, потому что боялась его потерять. «Если говорить, то сейчас!» – скрипел в ее голове отвратительный голос совести, похожей по ее представлению на старую цыганку с огромной дымящейся трубкой. Помимо этого в ее душе хранилось много секретов. Гожы была не только распутницей, но еще и убийцей. Лица мертвых мужчин пронеслись в ее воспоминаниях: Тагар, Кузьмич и Иван – три человека, ставшие жертвой собственной похоти, не сумевшие обуздать вышедшую из-под контроля страсть. Девушка смущенно отвернулась от чистого и непорочного Федора, который казался ей святым.

Гуляя, влюбленные отошли далеко от усадьбы и оказались на той самой поляне, где когда-то Гожы таяла в объятиях Михаила. Была глубокая осень и погода радовала теплыми деньками. Вокруг было буйство красного и желтого цветов, Федор восхищался щедростью природы и предложил вернуться в поместье, ему не терпелось встать к мольберту, чтобы воспроизвести на холсте утонченную красоту природы.

Сердце Гожы защемило от тоски. Она набрала воздух в легкие и дернула Федора за руку, чтобы остановить.

– Что с тобой, моя любимая? – произнес он, улыбаясь. Его огромные распахнутые глаза смотрели на нее вопросительно, светлые волосы обрамляющие лицо создавали ангельский ореол. Подул прохладный ветер, сдувая первые листья с деревьев, они закружились в неистовой пляске, как множество маленьких цыганок. Они рассыпались, и из этого круговорота, как по волшебству появился ее муж, и это не было сном.

– Ну, здравствуй, жена! – прохрипел Тагар. – Давно мы не виделись!

Длинные пальцы цыгана дотронулись до шеи, которую украшал уродливый шрам, оставшийся на память от брачной ночи.

– Кто вы? – испуганно уточнил художник, глядя то на свою невесту, то на незнакомца со звериным оскалом. – Разбойник? Что вам нужно? У нас нет драгоценностей!

Тагар не отвечал, он молча смотрел на девушку, сердце которой беспокойно колотилось, причиняя острую боль. Цыган схватил Федора и прижал его к себе, предплечьем передавив горло. Он не скрывал удовольствия, видя, как мучается Гожы.

– Тагар, не причиняй ему зла! – умоляла девушка, опускаясь на колени.

– Ты получила мой подарок? Зора не вынимала трубку изо рта даже когда умирала.

Молодая цыганка стиснула зубы от отчаяния, слезы полились потоком по щекам, ее душа кричала от боли.

– За что ты их убил? – простонала она.

– Ты их убила, Гожы! Вини себя! Я хочу, чтобы ты страдала за все, что совершила!

– Я уже страдаю, разве ты не видишь? Каждое мгновение моего существования отравлено тобой! Лучше бы ты убил меня в ту ночь!

– Что вы за животное? Так мучить ее, – встрепенулся Федор, пытаясь высвободиться, но Тагар сжал еще сильнее его горло, и он захрипел, почти теряя сознание.

– Не надо, не убивай! – воскликнула Гожы, сделав шаг на коленях к Тагару и сложив перед собой ладони. – Я пойду с тобой, куда ты скажешь! Только отпусти его, умоляю тебя! Его душа чиста. Ты ведь пришел за мной? Так забирай меня!

Лицо цыгана перекосило. Его выворачивало от этого слезливого спектакля. Некоторое время он равнодушно рассматривал героя ее грез, а потом брезгливо и яростно отшвырнул его с такой силой, что Федор перекувыркнулся несколько раз через голову, чуть не сломав себе шею.

– Идем, жена моя! – зарычал цыган так грозно, что ворон, сидящий на ветке дерева неподалеку, в панике умчался прочь. Гожы протянула дрожащую руку и сразу, словно тряпичная кукла, оказалась рядом с ненавистным мужчиной, который рывком придвинул ее к себе.

– Я люблю тебя, – прошептала она, повернувшись к Федору. Он сделал шаг, чтобы броситься на цыгана, понимая, что силы неравны, но Гожы отрицательно покачала головой, пристально глядя ему в глаза.

– Не надо! – шептали ее губы.

Художник стоял посреди поляны и смотрел, как его хрупкая невеста исчезает среди листопада. Пройдоха-ветер доставил ему последнее послание, в котором было только одно слово «прощай». Когда Гожы и Тагар скрылись за деревьями, Федор опомнился и побежал за ними, но пары нигде не было. Он кричал ее имя, звал, но все было напрасно. В усадьбу он вернулся поздней ночью, изнуренный и ободранный, рыдая он вцепился в холст, укрывшись в своей комнате. Когда портрет Гожы был готов, он долго смотрел на него. Почему-то Федор был уверен: выполнив пожелание возлюбленной и оживив ее на холсте, он вернет ее в усадьбу, в свою жизнь!

• Предыдущая
• 35/36
• Следующая