Муля, кого ты привез? (сборник) - Токарева Виктория Самойловна - Страница 5

• Предыдущая
• 5/32
• Следующая

Я стояла с бокалом французского вина – печальная, но не раздавленная. Скорее, упертая. Обидно, конечно, возвращаться без компьютеров, но зато я не увижу больше противную, очень противную дуру.

Ко мне приблизился квадратный француз с круглыми рыжими глазами. Как у петуха.

– Жан-Люк. Я представляю издательство «Фламарион».

Он говорил по-русски с французским акцентом. Было очевидно, что это француз с прекрасным знанием языка.

– Я ваш поклонник, – сказал Жан-Люк.

– Спасибо…

– Вы одна из самых ярких писателей своего поколения.

– Да ладно… – смутилась я.

– Нет, нет, поверьте. Вы сумели услышать месседж своего времени и передать его дальше. Я даже не знаю, как вам это удалось.

Я почти физически почувствовала, как вылезаю из-под пятки Бобович и расту, расту вверх. Жан-Люк вернул мне мой «идеал Я», мое попранное достоинство, и, более того, он меня возвысил. И я парю. И уже посматриваю на других сверху вниз, из-под облаков.

– Я предлагаю вам гонорар сорок тысяч франков, – произнес Жан-Люк.

Мои мозги закипели от счастья.

– А где вы раньше были? – удивилась я.

– Я выжидал. Я всегда так делаю. Выжидаю до последнего дня, а потом удваиваю гонорар.

– Но я завтра улетаю…

– Ваш самолет в четырнадцать часов. Я буду у вас в отеле в девять утра. Мы вместе позавтракаем и подпишем документы.

Сказка… Сон…

Жан-Люк явился ровно в девять утра.

Кровать в моем номере занимала четыре метра, а сам номер – пять метров.

Мы сели на кровать. Больше некуда.

Жан-Люк вытащил из папки документы, которые надо было подписать.

Я подложила под листки жесткую папку Жан-Люка. Подписала договор в двух экземплярах: один ему, другой мне.

История со счастливым концом.

Но ведь я могла согласиться на предложение Бобович и тогда не досталась бы Жан-Люку.

– Вы могли меня упустить, – сказала я.

– Да. Я рисковал. Но кто не рискует, тот не выигрывает. Я недавно перехватил у Бобович знаете кого?

– Откуда же я знаю? – Я вопросительно смотрела на Жан-Люка.

– Михаила Горбачева! – объявил он.

– Боже…

– Они с Бобович договорились на вторник на десять часов утра, а я приехал в восемь утра и удвоил цену, так что, когда Бобович притащилась в отель на своем драндулете, было поздно. Ее тогда чуть не выгнали с работы. Хозяин сказал: «Сосредоточьтесь на другом издательстве».

– Но не выгнали?

– Да. Хозяин дал ей шанс, но предупредил, что, если еще раз случится нечто похожее, она потеряет место. А потерять работу во Франции – не то что в России. У вас в России в советские времена не было такого классового расслоения. А в Париже… ты – как на корабле. Приходится менять палубу, спускаться ближе к трюму. Другое окружение, другая еда, полная потеря статуса. Некоторые стреляются.

Бедная Бобович. Ее сгубила жадность и глупость. Она во второй раз наступила на те же самые грабли.

Тем не менее я должна ей позвонить, поставить в известность. Попрощаться, по крайней мере.

– Вы не могли бы позвонить Бобович? – спросила я.

– Авек плезир, – ответил Жан-Люк, поднимаясь с кровати.

– Вот визитка…

– Я знаю, – отмахнулся он. – Что мы ей скажем?

Можно сказать: «Я от тебя ушла, кто ты такая?» Но зачем мстить? Это мелко.

– Скажите так: Токарева благодарит вас за внимание к ее творчеству. Но у нее переменились планы.

Жан-Люк набрал нужные цифры. Проговорил все, что мы наметили.

– Кто это? – вскричала Бобович. – Кто? Как? С кем я говорю? Назовите имя, имя, имя…

С Бобович была буквально истерика. Она поняла, что придется переходить на другую палубу и уже пора собирать вещи.

– Хотите что-нибудь сказать? – спросил Жан-Люк.

– Передайте оревуар, – ответила я.

Жан-Люк попрощался и снова сел на кровать. Больше сесть было не на что.

Нависла сложная пауза.

Париж. Номер. Кровать четыре метра. Мужчина и женщина.

Глаза у Жан-Люка рыжие, умные, авантюрные.

Когда мужчина умен и талантлив, о внешности забываешь. Но… где-то далеко за нашими спинами металась дура Бобович, мельтешила, мелькала, вскрикивала, будто в нее стреляли.

У русских есть поговорка: «На чужом несчастье счастья не построишь…»

Я вздохнула и поднялась с кровати, ставя точку на своем пребывании в Париже. Скоро самолет, пора собираться. Я не могу уезжать больше чем на десять дней. Я хочу домой.

Оревуар, Каролина Бобович.

Оревуар, Жан-Люк, плеснувший мне в лицо горсть радости.

Оревуар, Париж. Мерси боку.

Каждое лето в первых числах июня в Сочи проходит кинофестиваль «Кинотавр».

Я ездила на «Кинотавр» семнадцать лет подряд. Мне было интересно посмотреть новое кино, познакомиться с новыми направлениями и встретиться со старыми друзьями.

Все меняется, мы меняемся, и кино меняется. Выросло новое поколение, я уже никого не знаю.

Подошла Лиля Ахеджакова и сказала:

– Старше нас только «молодогвардейки».

Вряд ли современный зритель помнит этот фильм Герасимова и этот роман Фадеева.

Фестиваль селили на морском побережье в отеле «Жемчужина».

Непосредственно на берегу стояли ресторанчики, и в них с утра до вечера «гуляли» кинематографисты.

На фестивале заметно расслоение общества внутри общества: богатые и бедные, знаменитые и неизвестные.

Я обратила внимание на молодую женщину в перьях – абсолютно Кабирия. Она сидела в прибрежном ресторанчике и чего-то выжидала. Я спросила:

– Кто это?

Мне ответили:

– Проститутка.

– А что она здесь делает?

– Продается.

– Ее пускают? – удивилась я.

– А почему бы и нет…

Далее мне объяснили, что эта Кабирия приехала из Германии, она замужем за немцем. У нее муж и двое детей. Одиннадцать месяцев в году – она добропорядочная дама, верная жена и добродетельная мать. Но потом ей это все надоедает до ноздрей. Она едет на месяц в Сочи и отрывается по полной, при этом неплохо зарабатывает.

– Она, наверное, до замужества была интердевочка, – предположила я.

– Почему ты так решила?

– Семейная жизнь надоедает всем, но ведь никто не отрывается. Нет такой привычки.

Многие ведут спортивный образ жизни. Купаются до завтрака, играют в теннис. Но основной состав спит до обеда и встает с трудом. Жизнь на фестивале – ночная. Много красивых женщин. Немало бандитов. Настоящих, с цепями. В девяностых годах фестиваль сделали коммерческим предприятием, и бандиты могли свободно купить путевку и попасть в высшее общество.

Открытие фестиваля в том году было очень скудным. На столе стоял шпротный паштет и по пять молодых картошек на брата. Все! Позор. Но что делать, не достали денег. Президент фестиваля звонил в банки, клянчил, умолял, никто ничего не дал.

И вдруг на мой стол передо мной ставят вазу с черной икрой. Бандиты прислали. Узнали, что я имею отношение к фильму «Джентльмены удачи». Я стала искать глазами: кто? Увидела. В центре зала за составленными столами сидела вся «малина» с тяжелыми цепями и малодуховными лицами. Карачаевская группировка. Я им поклонилась. Они снисходительно кивнули.

Караул! До чего мы дошли. Художники с уголовниками в одном пространстве и неизвестно кто главнее?

Икру я не ела. Не успела. Пока я кланялась бандюкам, ее расхватали соседи по столу.

Ко мне подошла моя подруга Дина – жена народного и заслуженного. Ей под шестьдесят. Дина в этом году грустная, у нее умер кот по имени Валет, и она не может этого пережить. Валет жил с ней семнадцать лет, и сейчас она постоянно ищет его глазами. Плачет. Буквально депрессия.

Ее никто не понимает. Подумаешь, кот. Это же не ребенок. Зверь. Но Дина и Валет были едины. Они вместе ели, спали, одинаково думали. Муж Дины был занят собой и своей карьерой, на жену внимания не обращал. И единственное существо, преданное Дине всей душой, – Валет. Ко всему он был красавец с изумрудными глазами, тигриным окрасом, активным нравом. Мужик. Хищник.

• Предыдущая
• 5/32
• Следующая