Запутанные отношения (Риск эгоистического свойства) - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 27
- Предыдущая
- 27/55
- Следующая
Что такое «по-семейному», не знала в принципе, но предполагала, что вот так, как сейчас, а еще за столом сидят дети и все рассказывают, как провели день, делятся новостями и впечатлениями. Весело, со смехом, юмором и спокойной уверенной радостью, что у них есть этот стол, за которым собирается вся семья по вечерам, и все они есть друг у друга, и любовь охраняет их незримо… и, наверное, это и есть счастье.
Девушка вдруг расстроилась и разозлилась на себя, что позволила этим мыслям предательски влезть в сознание и нарисовать идиллическую картинку, будоража детские обиды и взрослое понимание, что у нее не было такого. Да и не будет никогда.
Расстроилась, одернула себя мысленно, зыркнула на Бойцова, с удовольствием уплетающего горячий пирог.
— Кирилл Степанович, а где Максим? — предложила она нейтральную тему.
По опыту знала, что любящие родители могут часами рассказывать о своих чадах, главное, чтобы кто-то согласился слушать.
А слушать доктор Воронцова умела. Правильно слушать, улыбаясь, кивая, поддакивая и соглашаясь, направляя рассказ вопросами в нужное русло, вылавливая информацию о прошлых травмах, болезнях, недомоганиях и диагнозах детей, о которых восторженно-влюбленно повествовали родители.
— Максим у матери, в Лондоне, — ответил он.
Катерина кивнула, поняв, что последует расширенное продолжение и без ее наводящих вопросов.
— Они на все каникулы ездят к ней. Раньше то в Питер, то в Прагу, то во Францию, а последние три года Лиля с мужем живут в Лондоне постоянно. В этот раз Соня ехать на все каникулы отказалась, решила начать трудовую деятельность, отягощенную практикой в разговорном французском. Вот и поработала!
— Думаю, ее трудовая деятельность не виновата, — легко заступилась Катерина. — Скорее всего, разгоряченная постояла под кондиционером.
— Разгоряченная работой! — с нажимом настаивал на своей версии Кирилл.
— Я скажу вам то, что говорю всем родителям: вы не в состоянии уберечь ребенка от всех возможных бед и несчастных случаев и спрятать от жизни невозможно, предугадав все напасти и застраховав от них. Есть определенные правила безопасности, основные, которые родители обязаны соблюдать: поведение в городе, на дорогах, в быту, те, о которых все знают. Но есть огромное количество случаев, которые невозможно предугадать. Так бывает, и все.
— Не думаю, что родителей это успокаивает.
— Как правило, нет. Но когда чадо болеет, родительское самобичевание, что «не уберегли», вредит и ребенку и врачам. В это время пациенту жизненно необходим положительный настрой всех окружающих: «Мы рядом, мы поможем, мы любим тебя, и вместе победим все болезни!» Дети, как особо чувствительные антенки, улавливают малейшее настроение родителей и настраиваются на их волну. Ты в негативе, слезах и чувстве вины — ребенок тяжелее переносит болезнь; ты в позитиве, в уверенности — скорее и легче выздоравливает.
— А если действительно родители виноваты, то самое «не доглядели»? — заинтересованно спросил Бойцов.
— Да, как правило, они и недоглядели! — докторским тоном объясняла Катерина. — Но давайте сначала вылечим дитя, а потом уж сколько угодно обвиняйте себя и разбирайтесь со своей совестью, выводы делайте, к психологам ходите, усильте бдительность и контроль, в церкви грехи замаливайте, но потом! Знаете, сколько я выслушиваю каждый день слез, стенаний, самообвинений родительских? Они ведь врачам каются, как попу, ожидая, что тот снимет с них чувство вины, уверив, что они ни в чем не виноваты!
— И тогда вы говорите им то, что сказали мне — «спрятать от жизни невозможно»?
— По обстоятельствам. Родители делятся на нытиков и бойцов. С первой категорией и отчитывать и прикрикивать приходится постоянно, чтобы взяли себя в руки и помогали, а не вредили нытьем. А вторые — это наши помощники, своим настроем проделывают огромную работу по реабилитации ребенка.
— А вы жесткий доктор, Катерина, — непонятно, похвалил или попенял Кирилл.
— Если позволю себе сантименты и жалость бабскую, буду детей терять на столе и после операции.
— А теряли? — осторожно спросил он.
Она помолчала, не понимая, зачем рассказывает все это незнакомому, по сути, мужику? Понесло ее о работе распространяться! С чего спрашивается?
— Да, — все-таки ответила. — Двух. Двух мальчиков.
И захлопнулась. Кириллу даже почудилось, что услышал звук смыкания створок раковины — хлоп! — и все, откровения, для которых немного приоткрылись глубины жемчужницы, закончены! Словно выставила перед собой предупреждающий плакат: «Не трогать! Мины!»
Мины, оно, конечно, мины, но все равно полез, не мог не полезть в силу своего бойцовского характера.
— Почему так произошло?
Катерина Анатольевна посмотрела на него вдумчиво-недобро, наверное прикидывая, как далеко и доходчиво его послать, и…
И ответила почему-то:
— Болезнь в обоих случаях была безнадежно запущена. Их отказались оперировать.
— А вы взялись, — понял Бойцов.
— Взялась. Хоть один шанс из сотни, но шанс, и его надо использовать.
— Что, досталось потом за этот шанс?
— Да при чем здесь это, — без эмоций, ровно, как о хронической неизлечимой болезни, с которой уже смирился до самой смерти. — Дети погибли.
— Кто погиб!? — трагически-перепуганным шепотом вопрошала вошедшая неслышно Валентина.
— Никто! — подобравшись, отрезала Катерина, мысленно дав себе пинка за ненужное откровение.
Почему этот мужик так на нее действует?! Как умудряется внедряться в ее сознание, раздражая, будоража, заставляя говорить на запрещенную тему? А?!
— Ох те! Напугали! — приложила ладонь-десницу к величавой груди домработница. — Катерина Анатольевна, тридцать восемь и восемь.
«Так, — подумала Катерина. — За полчаса на шесть десятых градуса! Ночь грядет „веселая“! Ну что, дотрынделась на профтемы, врачица?!»
И, посмотрев на обеспокоенные две пары глаз, «включила» доктора:
— Так, Валя, принеси пару полотенец и в чем Соня спит. Пижама, сорочка?
— В больших футболках, — ответил Кирилл.
— Тогда штуки три футболки.
Боевым слоном Валентина ринулась исполнять задание, чуть ли не сметая все на своем пути. Дождавшись звука захлопнувшейся входной двери, хозяйка квартиры приступила к пояснениям успокаивающим деловым тоном ожидаемого протекания болезни папаше:
— Кирилл Степанович, ситуация такая: я сделала снижающие температуру уколы, и мы даем таблетки, но судя по тому, что температура не опустилась ниже тридцати восьми градусов, болезнь не отступила. Будем надеяться, ночью наступит переломный момент. Я объясню, как это происходит. Когда простуда отступает, температура резко падает, Соня станет сильно потеть, в это время ее надо вытирать насухо, переодевать и поить. К утру наступит сильная слабость, но это начнется процесс выздоровления.
Именно так: в утвердительном, а не предположительно-ожидаемом тоне. Как обычно. Работа.
— Я останусь с ней, — отсалютовал отцовской любовью Бойцов.
— Как хотите. Есть гостевая спальня, можете расположиться там, но это не обязательно, вдвоем справимся.
— Я останусь. Соне надо видеть и знать, что я рядом.
— Как хотите, — повторилась она и внезапно спросила. — Что у вас со спиной?
— В каком смысле? — сделал попытку уйти от прямого вопроса Кирилл, застигнутый врасплох.
— В том смысле, что у вас больная спина, — ровно ответила Катерина.
— Откуда информация? — придал грозность взгляду и тону мужчина.
— Але! Кирилл Степанович! — остудила его пыл Воронцова, даже ладонью просемафорила перед его лицом. — Я не конкурирующая фирма и не засланный казачок в вашем бизнесе! Я врач, хирург, надеюсь, что хороший, достаточно квалифицированный, чтобы определить по осанке и движениям болезнь позвоночника. Так что у вас со спиной?
— Наверное, вы все-таки хороший врач, — пробурчал тот, сдаваясь. — Позвоночник у меня поврежден. Давно.
Спина была пожизненным страхом и заключением Бойцова. Привычным, постоянным, ставшим ручным, с набором «инструментов» для контроля над болью — как лежать, спать, вставать, садиться, наклоняться, одеваться, сидеть, выходить из машины, — как жить, постоянно контролируя боль в обертке страха.
- Предыдущая
- 27/55
- Следующая
