Последний поворот на Бруклин - Selby Hubert - Страница 40
- Предыдущая
- 40/62
- Следующая
Гарри постоял у входа в огромный бальный зал, озираясь вокруг, потом прокрался в сторонку и прислонился к стене, пытаясь отыскать кого-нибудь из подружек. Он знал, что сюда придут почти все завсегдатаи бара «У Мэри», но никого в бабских нарядах не узнавал. Когда его глаза привыкли к освещению, он стал более пристально разглядывать гомиков, собравшихся в зале. Хотя он знал, что это мужчины, его удивляло то, насколько они похожи на женщин. На красивых женщин. Никогда в жизни не видел он дам, казавшихся более красивыми и женственными, чем гомики, бродившие по бальному залу. И все же, когда прошло его удивление, он испытал легкое чувство разочарования и стал смотреть на гомиков, не переодевшихся бабами. Заметив нескольких знакомых, он подошел к ним. Поначалу, покинув затененное место у стены и идя по залу среди дрожащих пятен света, он чувствовал, что обращает на себя внимание, но, остановившись и заговорив с подружка-ми, освоился с обстановкой и пожалел, что освещение не очень-то яркое. Изредка к ним подходили подружки в бабских нарядах, и хотя Гарри по-прежнему поражала их красота, он с нетерпением ждал, когда они отойдут.
Некоторое время спустя небольшой оркестр заиграл танцевальные мелодии, и по залу, вихляя задами и бедрами, заскользили пары. Время от времени какая-нибудь пара почти полностью прекращала движение, сливаясь в крепких объятиях и поцелуе, а танцевавший рядом зловредный гомик похлопывал остановившегося гомика по плечу и советовал ей не усердствовать. У тебя же встанет, голубушка, и всё платье в клочья порвется, – и, смеясь, в танце скользила прочь. Народ сновал взад-вперед у стойки бара, а многие стояли на лестнице в коридоре и пили из горлышка; почти на всех ступеньках лестницы сидели парочки, и некоторые безуспешно пытались найти укромный уголок; а оркестр исполнял чарльстон, и гомики с любовниками и богатыми клиентами шаркали и дрыгали ногами, и некоторые с криками и визгом задирали подолы платьев, стараясь поднимать ноги выше, чем партнер, а разноцветные пятна медленно скользили по их бедрам и гениталиям; у стен и в углах не осталось никого, кроме обнимающихся парочек; а Гарри сходил, купил пару бутылок джина и вместе с одетыми подобающим образом подружками-гомиками то и дело наведывался в зал, где в первый и последний раз за вечер принялся было присматриваться к переодетым гомикам, но когда отзвучал чарльстон, вновь перестал обращать внимание на пары, танцующие в огромном бальном зале.
Все гомики уже тащились от джина с бенни, и на танцплощадке царило столпотворение хихикавших, носившихся с места на место гомиков, за которыми плотоядно следили те, кто скрывался в полумраке. Весь вечер к Гарри и его подружкам подходили поболтать переодетые гомики, и многие приглашали его на танец или на короткую прогулку, но он неизменно отказывался и, когда они удалялись, отворачивался и принимался болтать с Региной, гомиком, которого часто встречал «У Мэри», но почему-то еще ни разу не провожал домой и даже не вспоминал; и вскоре он уже не отходил от Регины – болтал, пил, курил и попросту стоял с ней рядом, всюду следуя за ней по пятам. На ней были облегающие слаксы и спортивная рубашка, и казалось, что сплошное кружение подолов вынуждает Гарри оставаться рядом с ней. Когда отзвучал чарльстон, Гарри обхватил ее одной рукой, а она улыбнулась и поцеловала его. Гарри расплылся в своей улыбочке, погладил ее по затылку, они вместе с остальными вышли из зала, допили остатки джина, поболтали немного с подружками, потом все вернулись в бальный зал, оставив их вдвоем, и Гарри проводил Регину домой.
После Дня Благодарения для Гарри наступили веселые, бурные недели. Он часто виделся с Региной, и хотя, если бы задумался, возможно, пожалел бы, что рядом нет Альберты или кого-нибудь из прочих гомиков, с которыми он переспал, ему нравилось проводить с ней время, предаваться с ней любви, говорить по телефону и назначать свидания «У Мэри». Она немного отличалась от остальных, да и к Гарри относилась не так, как все. С ним она нисколько не робела. Она точно знала, что у него на уме. Она очень напоминала Джинджер – в тот момент, когда та танцевала с ним в конторе и едва не расплющила ему руку. А Гарри любил подъезжать к «Мэри» и направляться к столикам в глубине, зная, что кто-то ждет именно его. Он по-прежнему оставался в конторе после пяти и пил пиво с ребятами из «Грека», но уходил вскоре после них и ехал на такси на Верхний Манхэттен. С Региной он встречался чаще, чем раньше с любой из всех остальных, и время от времени по ее просьбе покупал ей то рубашку, то какую-нибудь безделицу. И потому еженедельно вписывал в свою расходную ведомость еще несколько долларов.
Для остальных забастовщиков недели, наступившие после Дня Благодарения, были началом зимы. Целыми днями моросил холодный дождь, и пикетчики возвращались с дежурства настолько озябшими от непогоды и уныния, что их не согревал даже самый горячий кофе, причем они были так подавлены, что даже не тряслись от холода. Они попросту дежурили в пикете или ждали в конторе, и лишь немногие давали себе труд ругать погоду, да и то разве что вполголоса. А каждую субботу, выслушав ободряющую речь кого-нибудь из руководителей, они становились в очередь и забирали свои десятидолларовые продуктовые наборы, не интересуясь больше ни результатом последнего заседания переговорных комиссий, ни тем обстоятельством, что профсоюзы всей страны еженедельно присылают их организации деньги, дабы она и впредь могла обеспечивать своих рабочих основными продуктами питания.
Гарри любил сидеть в задней комнате «У Мэри», обняв одной рукой Регину, приветственно махать подружкам и приглашать кого-нибудь за свой столик – как-то раз он даже помахал рукой Джинджер, когда та вошла, и продержал ее за столиком до тех пор, пока не ушел с Региной. Однажды вечером Гарри отвел Регину домой, а рано утром постепенно проснулся от щекочущего прикосновения к своему лицу. Он открыл глаза и увидел, что Регина стоит рядом на коленях и проводит ему хуем по губам. В изумлении он посмотрел на нее, потом приподнялся. Ты чего, бля, делаешь! – не выдержав через секунду ее взгляда и уставившись на ее хуй, на обхватившую его руку, на ухоженные, покрытые красным лаком ногти. Регина рассмеялась, потом Гарри тоже рассмеялся, и, повалившись навзничь на кровать, они смеялись до тех пор, пока Регина наконец не повернулась и не поцеловала его.
В канун рождества рабочие явились в зал за своими продуктовыми наборами. Зал был увешан гирляндами, а над сценой висел натянутый от стены к стене плакат: СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА И С НОВЫМ ГОДОМ! Каждый рабочий дополнительно получил на пять долларов продуктов, еще четыре фунта курятины и чулок для рождественских подарков, битком набитый карамелью. На первом заседании после рождественских праздников забастовку было решено прекратить. Компания получила новые правительственные заказы, и к середине января работа должна была начаться, поэтому Харрингтон вынужден был покончить с забастовкой. Он был уверен, что, продлись забастовка еще месяц, ему удалось бы избавиться от Гарри Блэка, но совет директоров известил его о том, что завод должен работать при полной нагрузке к середине января, и потому стороны достигли соглашения.
Хотя руководство профсоюза прибрало к рукам тысячи долларов из забастовочного фонда и всё новые денежные суммы ежедневно поступали от профсоюзных организаций всей страны, фонд соцобеспечения приносил еще больший доход, и потому достигнутое соглашение было воспринято с удовлетворением. К тому же после стольких лет праздной жизни нервное напряжение от работы по несколько часов раз в несколько дней, необходимость которой была вызвана продолжительной забастовкой, подорвало силы руководителей, и они уже предвкушали окончание забастовки и отдых. Кроме того, разумеется, увеличились взносы в фонд соцобеспечения, и он по-прежнему целиком оставался в ведении профсоюза.
Двадцать девятого декабря, в тринадцать тридцать, рабочие вновь собрались в зале, и хотя им было известно, что забастовка окончена, пока председатель объявлял об этом, они по-прежнему толпились у дверей. Ну вот, рабочие, все и закончилось. Они целиком и полностью признали нашу правоту. Группа поддержки принялась аплодировать. К ней присоединились некоторые другие. Борьба была долгой и упорной, но мы показали им, на что способен сильный профсоюз. Вновь аплодисменты и немногочисленные одобрительные возгласы. Председатель триста девяносто второй организации поведал о том, как много работали все члены переговорной комиссии, в том числе и он; напомнил рабочим, из каких предателей и ублюдков состоит руководство компании; выразил собрату Гарри Блэку благодарность от себя лично и признательность от имени всех забастовщиков за прекрасно проделанную работу; и заверил слушателей, что особой похвалы достойны они, рядовые члены профсоюза, душа организации – те, кто и в ясную погоду, и в ненастье дежурил в пикетах, кто не жалел ни времени, ни самой жизни ради победы профсоюза и помог добиться заключения договора на почетных условиях. Потом он рассказал о договоре, о дополнительных отчислениях в фонд соцобеспечения и о том, что всем гарантированы рабочие места; не упомянув о том, что в наступающем году с них будут ежемесячно взимать десять долларов – почти половину прибавки к зарплате – на воссоздание исчерпанного забастовочного фонда. Закончив выступление, он поставил новый договор на голосование, после чего объявил, что на основании всеобщего шумного одобрения договор ратифицирован. Группа поддержки разразилась свистом и криками. К ней присоединились некоторые другие. На следующий день все должны были приступить к работе. Когда рабочие не спеша выходили из зала, руководители шли в толпе, подбадривая их и улыбаясь, и по традиции звучала пластинка с песней «Доброе старое время».
- Предыдущая
- 40/62
- Следующая
