Небо в огне - Тихомолов Борис - Страница 29
- Предыдущая
- 29/88
- Следующая
Он подошел к столу, уставленному телефонными аппаратами, взял трубку, нажал на зуммер.
- Алло! Алло! «Лилия»? Суровкина мне. Спит? Разбудите! Суровкин? Да, это я. Надо, потому и разбудил. Слушай, ты еще не отправил донесение хозяину? Нет? Хорошо. Поправка есть. А вот какая: у нас только что возвратился с задания один экипаж… Да, да, с основной. Прошли… Конечно, молодцы, но я тебе не об этом. У вас тоже один прошел, но погоду-то над целью и боевую обстановку он дает другую! Ваш докладывает, что цель была сильно защищена и что там была гроза, а наш - наоборот. Ясно? Кто из них брешет?-Начальник штаба повернулся к нам и подмигнул. - Ваш! Уверен… Ты не шуми, не шуми! Какие основания? А вот какие: ваш давно уже спит, а наш только что вернулся. Ясно? Прикинь по линейке - путевая скорость, расстояние, продолжительность полета. Проверить? Нетрудно. Опроси у соседей, они там были… Ну, давай, действуй. Результаты сообщи. Жду.
Подполковник положил трубку.
- Вот какие дела, друзья. Ну, что же - можете быть свободными. Берите машину и езжайте отдыхать. Наконец-то я обрел дар речи.
- Отдыхать?-сказал я.-Нет уж, товарищ начальник. Если разрешите, мы подождем результата. Интересно все-таки…
И мы остались. Ждать пришлось недолго. Солидно загудел телефон. Начальник штаба схватил трубку:
- Слушаю! Да, у телефона. Так… Так… Все ясно. Я же говорил! Пожалуйста… Не стоит благодарности… Конечно, хозяину была бы неприятность, а тебе вдвойне. Будь здоров!
Начальник штаба потер пальцами глаза, потянулся и откровенно зевнул:
- Ну, братцы, а теперь отдыхать. Даже я и то устал. Езжайте…
Паника или тревога?
Мы опять лежим под крылом самолета все на том же полевом аэродроме, и трава по-прежнему высокая и густая, но теперь она звенит сухим осенним звоном. На лугу все те же кони с мочальными хвостами, все те же копны сена. Ни дать ни взять колхозное поле с сенокосными угодьями.
Все правильно, по уставу, но деревянных коней я убрал бы. Именно они своей неподвижностью и могут привлечь внимание немецких летчиков-разведчиков. А немцы нас ищут. Они обескуражены. Такая дерзость - бомбить Берлин как раз в то время, когда министр пропаганды Геббельс раззвонил по всему свету, что у русских почти нет самолетов, бомб не хватает, летчиков нет, бензина нет! Русские задыхаются, русским конец. Арийцы, держитесь! Еще немного. Еще совсем-совсем немного! Уже победа близка. Хайль!
А самолеты летят, летят, как из прорвы. Сыплются бомбы. Сотнями тонн рвутся в глубоком немецком тылу- в Восточной Пруссии, в Центральной Германии! И советский радиодиктор Юрий Левитан, которого Гитлер посулил повесить, как только немецкий сапог ступит в Москву, торжественно вещает всему миру: «Большая группа наших самолетов бомбардировала военно-промышленные объекты Берлина, Кенигсберга, Данцига, Штеттина…»
Мы, летчики, все экипажи, все, кто в данный момент находились в части, собирались возле репродуктора и слушали в строгом молчании. Да, это о нас, о нашей работе, о наших делах. Мы понимали: сейчас это сообщение Совинформбюро слушает вся страна. Слушают женщины-работницы, недавние домохозяйки, с потемневшими от (Металла пальцами и почти такими же от недоедания и недосыпания лицами, заменившие у станков мужей, готовящие оружие и боеприпасы для фронта. Колхозницы, одни в обезлюдевших деревнях кормящие армию и город, сами впрягающиеся в плуги, чтобы пахать землю, потому что лошадей почти не стало. Они слушали эту сводку, и на душе у них становилось легче: значит, не только фашисты бомбят наших, но наши им тоже дают… И пехотинцам, артиллеристам, саперам-всем родам наземных войск, испытавшим на себе удары «юнкерсов» и «мессершмиттов», им тоже становилось веселее, и крепла вера в нашу конечную победу. Да и у самих летчиков АДД - авиации дальнего действия - распрямлялись плечи: нет, ничто не проходит бесследно, и наши жертвы тоже. Пусть не спят по ночам и трясутся от страха немецкие бюргеры. Пусть их гансы и фрицы на передовой получают из дома тревожные вести. Пусть! Мы будем еще сильнее бомбить их заводы, мосты, железнодорожные эшелоны, сеять панику в их тылу. Мы знали: бомбовые налеты нашей авиации на глубокие тылы противника производили на врагов подавляющее впечатление. Авиации у русских нет, а бомбы сыплются - и с бомбами листовки.
«И откуда они летают? - гадали фашисты. - Из-под Москвы - далеко, не хватит горючего. Может быть, из какой-нибудь нейтральной страны?»
И тут их осенила «догадка»: русские делают «челночные» рейды! Взлетают от линии фронта, летят на Берлин, бомбят, садятся в Англии. Там заправляются, подвешивают бомбы и возвращаются домой. По пути бомбят Берлин. Так, и только так!
Сегодня у нас третий налет на фашистское логово. Позади опыт: Кенигсберг, Данциг, Берлин, Будапешт. Мысленно ворошу в памяти предыдущие рейды. Может быть, что сделано не так? Нет, все как будто правильно. Найденный нами способ экономии горючего оправдал себя с лихвой. Мы возвращаемся на свой аэродром с таким остатком горючего в баках, что его хватило бы еще часа на два.
Солнце склонялось к западу. В синем небе там и сям висели облачка. Крутобокие, тугие, ослепительно белые. Мне не нравились эти лицемерно-мирные облака, ползущие с запада. Значит, там, над Балтикой, собирается гроза. Ничего хорошего.
Я взглянул на часы. До вылета оставалось сорок минут.
Зашуршала трава под чьими-то ногами, затрещали кусты, и перед нами появился стрелок. Круглое розовое лицо его светилось детской радостью. 1
- Товарищ командир, смотрите! - и он протянул мне горсть красных ягод.
- Малина?! Где набрал?
- А тут, недалеко. Там ее полно. Мы разом поднялись:
- Показывай, Китнюк, где этот рай.
По кустам уже ходили ребята из других экипажей. Нагибались, присаживались, обрывали ягоды, клали в рот и замирали в блаженстве.
Мы продрались сквозь терновник на просторную полянку, сплошь заросшую малиной, и остановились. Лес, шуршание травы и кустов, запах прелых листьев, шляпки грибов из-под них, ведь это же - олицетворение жизни и мира, а мы…
Подавляя в себе невесть откуда взявшееся чувство беспокойства, я наклонился и приподнял приникшие кземле кусты малины. Рубиновые капли не тронули меня, как бывало в детстве, не наполнили сердце восторгом и радостью. Неужели я так огрубел? Равнодушно обобрал ягоды и ссыпал их в рот. Ну, душистая, сладкая, и что из этого?
Малины было много. Я собирал ее и ел горстями, все время бессознательно (прислушиваясь к чему-то.
- Ишь, г-гад, летает, - проворчал Китнюк, набивая рот очередной порцией ягод.
И только тут мне стало понятно мое беспокойство, моя тревога: оде-то над лесом гудел самолет, не наш, фашистский. Прислушался. «Рама»! Да вот и он сам. Кружится, ищет. Значит, нащупал. Если найдет - беда! Вызовет по радио пикировщиков, и наломают они нам дров! Самолетов полно. Стоят тесно - крылом к крылу. У каждого бензин под завязку, бомбы. Стоит только задеть любой, и отойдут рваться один за другим…
- Ты что насторожился?-опросил Евсеев. - На «раму», что ли? Ерунда! Они давно тут летают. И прошлые разы ходили, помнишь?
- Да? Ты думаешь? А помнишь, как они ходили прошлые разы? Спокойно, равно. А сейчас… Видишь, видишь! - разворачивается. Рыскает, как собака по следу.
- Лупануть бы его, гада, - оказал Китнюк, недовольно морща курносый нос. - Низко ходит, враз можно сбить.
- Стрелять нельзя, -возразил Заяц. - Демаскируешь аэродром.
«Фокке- вульф» развернулся и, словно собака, почуявшая след, принялся рыскать по курсу.
- Похоже, что нашел, - почему-то шепотом произнес Евсеев.
- Все может быть, все может быть…-бормотал я, не отрывая взгляда от самолета. - Ага, спикировал! Взял курс на запад. Теперь уж точно обнаружил. Ну, братцы.- Решение пришло само собой: нужно бежать к самолету, готовить моторы к запуску. Должна, обязательно должна быть команда на взлет по тревоге.
- Предыдущая
- 29/88
- Следующая
