В мире фантастики и приключений. Выпуск 2 - Альтов Генрих Саулович - Страница 32
- Предыдущая
- 32/146
- Следующая
Все яснее и яснее, ближе и ближе вырисовывалась главная мысль. Даже у земных существ отрезки времени, за которые протекают основные процессы жизни, настолько различны, что один отрезок относится к другому, как день к десятилетию или столетию.
Мышь полностью переваривает пищу за час-полтора, а змея - за несколько недель.
Деление клеток некоторых бактерий происходит за час-два, а клеток многих высших организмов - за несколько дней.
У каждого вида свое время, свое пространство. Свои отрезки жизни… Быстрому муравью моллюск показался бы окаменевшей глыбой. А если вспомнить явление анабиоза…
Статуи стояли перед ним совершенно неподвижно.
Но он уже догадывался, что их неподвижность кажущаяся. И еще он догадывался, что это вовсе не статуи, а… люди. Люди с другой планеты, из другого мира, из другой живой ткани, из другого времени. Наши столетия для них - мгновения. Очевидно, и процессы неживой природы там протекают в совсем ином, намного более медленном ритме.
Пять лет понадобилось этой непонятной женщине для того, чтобы почувствовать боль в ноге и начать реагировать на нее. Пять лет понадобилось мужчине, чтобы сделать один шаг.
Пять лет… Он, Михаил Григорьевич, за это время прожил большую жизнь, нашел и потерял товарищей, узнал самого себя, испытал в огне свою любовь и ненависть, изведал боль, отчаяние, радость, горе, счастье.
А нервные импульсы этих существ все еще ползли по их нервам, сигнализируя женщине о боли, мужчине об опасности.
Он шел через фронты - израненный, измученный, неукротимый - к победе. И хрупкая золотоволосая женщина, его жена, шла рядом, деля все трудности и радости.
А женщина, которую все считали статуей, все эти годы опускала руку к больному месту, а мужчина делал первый шаг…
Это казалось невероятным, но Михаил Григорьевич слишком хорошо знал, что в природе может случиться все, что многообразие ее неисчерпаемо,
"Пройдут еще десятки лет, - думал он. - Умру я, умрет мой сын, а для них ничего не изменится, и ни обо мне, ни о моем сыне они не узнают. Наше время омывает их ступни и несется дальше, бессильное перед ними. И все наши страдания, наши радости и муки для них не имеют никакого значения. Они оценят лишь дела целых поколений".
И тут же он cпросил себя: "Оценят ли? Все может быть иначе. За боль, нанесенную женщине без злого умысла пять лет назад, мужчина нацелил оружие. А когда оно выстрелит? Сколько лет пройдет еще до того? Сотни, тысячи?.. Люди далекого будущего поплатятся за ошибки своих давних предков. И что это за оружие? Каково его действие? Как не допустить, чтобы оно начало действовать?"
Михаил Григорьевич остановил поток своих вопросов. Справиться с этими пришельцами людям Земли совсем просто. Можно выбить оружие из руки мужчины. Можно связать эти существа стальными тросами. В данном случае победит тот, чьё время течет быстрее.
Но как общаться с пришельцами? Как узнать о их родине и рассказать им о Земле? Ведь вопрос, заданный им сегодня, дойдет до их сознания через десятки лет, и пройдут еще сотни лет, прежде чем они смогут ответить на него.
Но ведь придется задавать много вопросов, прежде чем установится хотя бы малейшее взаимопонимание между землянами и пришельцами. Пройдут тысячи лет… А для потомков вопросы прадедрв потеряют всякое значение, и они зададут свои вопросы. И опять пройдут тысячи лет…
Для пришельцев это будут мгновения, для землян эпохи.
Михаилу Григорьевичу теперь было страшно подумать об отрезке своей жизни. Какой он крохотный, неразличимый, капля в океане! Как незаметна его жизнь, которая ему самому кажется целой эпохой! И что он такое? Для чего жил? Что от него останется?
Михаил Григорьевич поднял голову. Не всякий может ответить на последний вопрос. А он может. Останутся его дела - прочитанные страницы истории. Он разгадал тайну статуй. Он многое еще успеет сделать.
Теперь ученый понимал: он волнуется напрасно. Земляне найдут способ общаться с пришельцами. То что невозможно сегодня, станет возможным завтра.
И его жизнь, как жизнь всякого человека, не укладывается ни в какой отрезок. Вернее говоря, отрезок зависит от человека. Один делает свою жизнь ничтожной и незаметной, другой - великой и многогранной. И понятие "мгновение" очень относительно. И секунда человеческой жизни - это не то, что отсчитают часы, а то, что человек успеет сделать. Она может быть ничем и может оказаться эпохой.
Разве не стоит столетий мгновение Ньютона, когда он сформулировал свой знаменитый закон? Разве секунды Леонардо да Винчи или Ломоносова - это только то, что отсчитали часы?
За секунду Земля проходит определенный путь, ветер пролетает определенное расстояние, муравей пробегает определенную тропу, но человек может вообще не заметить секунды - и может запустить ракету в космос, может зевнуть от скуки - и может открыть новый закон природы.
Время - хозяин многих вещей в природе, но человек - сам хозяин своего времени.
Михаил Григорьевич подумал о том, какую жизнь прожили эти пришельцы. Что успели сделать они?
Пламенеющий горизонт пустыни медленно угасал.
Огненная стена уже давно опустилась за бархамы, и лишь золотисто-красная грива еще указывала место, где солнце скрылось, подчиняясь непреложному времени.
Длинные тени легли на пришельцев и смешались с тенью Михаила Григорьевича. Они стояли друг против друга - высшие существа, такие разные и все же сходные в основном. Ведь это они, обладающие разумом, могли вне зависимости от времени сделать свои жизни ничтожными или бесконечными…
Станислав Лем Солярис
Прибытие
В девятнадцать ноль-ноль бортового времени я спустился по металлическим ступенькам внутрь контейнера. В нем было ровно столько места, чтобы поднять локти. Я вставил наконечник шланга в штуцер, выступающий из стены, скафандр раздулся, и я не мог больше сделать ни малейшего движения. Я стоял, вернее сидел, в воздушном ложе, составляя единое целое с металлической скорлупой.
Подняв глаза, я увидел сквозь выпуклое стекло стены колодца и выше лицо склонившегося над ним Моддарда. Потом лицо исчезло и стало темно - это наверху закрыли тяжелый предохранительный конус. Послышался восьмикратно повторенный свист электромоторов, которые дотягивали болты, потом писк воздуха в амортизаторах. Глаза привыкали к темноте. Я уже видел зеленоватый контур универсального указателя.
– Готов, Кельвин? - раздалось в наушниках.
– Готов, Моддард. - ответил я.
– Не беспокойся ни о чем. Станция тебя примет, - сказал он. - Счастливого пути!
Ответить я не успел - что-то наверху заскрежетало, и контейнер вздрогнул. Инстинктивно я напряг мышцы. Но больше ничего не случилось.
– Когда старт? - спросил я и услышал шум, как будто зернышки мельчайшего песка сыпались на мембрану.
– Уже летишь, Кельвин. Будь здоров! - ответил близкий голос Моддарда.
Прежде чем я как следует это осознал, прямо против моего лица открылась широкая щель, через которую я увидел звезды. Напрасно я пытался отыскать Альфу Водолея, к которой улетал «Прометей». Эта область Галактики была мне совершенно неизвестна. В узком окошке мелькала искрящаяся пыль. Я понял, что нахожусь в верхних слоях атмосферы. Неподвижный, обложенный пневматическими подушками, я мог смотреть только перед собой. Я летел и летел, совершенно этого не ощущая, только чувствовал, как постепенно мое тело коварно охватывает жара. Смотровое окно наполнял красный свет. Я слышал тяжелые удары собственного пульса, лицо горело, шею щекотала прохладная струя от климатизатора. Я пожалел, что мне не удалось увидеть «Прометей» - когда автоматы открыли смотровое окно, он, наверное, был уже за пределами видимости.
Контейнер взревел раз, другой, потом его корпус начал вибрировать. Эта нестерпимая дрожь прошла сквозь все изолирующие оболочки, сквозь воздушные подушки и проникла в глубину моего тела. Зеленоватый контур указателя размазался. Я не ощущал страха. Не для того же я летел в такую даль, чтобы погибнуть у самой цели.
- Предыдущая
- 32/146
- Следующая
