Чудо купальской ночи - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 13
- Предыдущая
- 13/57
- Следующая
К компании присоединился солидный здоровяк, лет за пятьдесят, и с ним молодой парень. Они представились коллегами Клима и, извинившись за излишний интерес, принялись расспрашивать о профессии. Все трое почти сразу же погрузились в обсуждение технических деталей и специфики кузнечного дела, пока их не остановил Устюгов.
– Эй, мужики, хорош о производстве, – призвал он вернуться к отдыху. – Наговоритесь еще, успеете. Ты, Климент Иванович, – обратился он к Ставрову по полному имени, которое выспросил у гостя в первые же секунды знакомства, – вот лучше скажи, как ты в профессию-то в эту попал? Вот что интересно мне, как историку: как человек понимает, что у него талант и тяга к таким редким профессиям, как кузнец. Где он с ней сталкивается?
А Клим задумался: как можно коротко рассказать о выборе такого пути? О том, как и что его вело? Как повезло и получилось?
– Плохой из меня оратор, Всеволод Иванович, – признался Ставров, – я больше руками делаю и думаю, чем говорю.
– А я тебя, Климент Иваныч, попарю сейчас до киселя в костях, – весело подмигнув, пообещал вдруг знаменитый Степан Акимович, – тебя разморит, и слова-то сами потекут под настой медовый с травками.
– Попарюсь с уважением, – поклонился благодарно Клим, уже отведавший и оценивший по достоинству разок веничков старика, – а с рассказом как получится, не обессудьте.
Акимыч охаживал его от души, дельно, как тут называют что-то добротно сделанное, Клим только покрякивал от удовольствия и терпежу и думал-размышлял о том, что спросил у него Всеволод Иванович.
Клим родился в семье потомственных врачей. Практически совершенно глухой вариант – буквально со всех сторон родни сплошные медики, за исключением одного деда Александра Мироновича.
А вот второй дед, Матвей Захарович Ставров, – глава их врачебной династии. В сорок первом году он как раз окончил последний курс лечебного факультета и прямо из дверей мединститута попал на фронт хирургом в полевой госпиталь, с которым и прошел всю войну до самой Победы.
С фронта он принес самое ценное, что было тогда в его жизни, – накопленный опыт и тетради с записями. Ну и довесок к ним – два ранения. Дед рассказывал Климу, как во время сложной операции он на свой страх и риск применил один прием в методе оперирования, еще не опробованный до этого. Молодой солдатик умирал, кровопотеря страшная, и вдруг Матвея осенило, словно шепнул кто в голове, что можно попробовать вот так сделать. И получилось, и он понял, что надо срочно записать все, что сделал, иначе забудется, сотрется из-за бесконечной изматывающей усталости, потока раненых и хронического недосыпа.
Попросил у старшей медсестры что-нибудь, на чем можно важные заметки написать, и она нашла для него ученическую тетрадку в коричневой дерматиновой обложке. Вот с этой тетрадки и начался архив деда. Он осознал однажды, что и его коллегами каждый день проводятся уникальные операции. Происходят малые и большие открытия новых методов и способов ведения этих операций, еще не описанных нигде, и порой приходится прилагать невообразимые усилия, выдумку и решительность, чтобы спасти пациентов. Каждая такая операция уникальна, ее бы закрепить, повторить и описать, но новый опыт теряется, порой растворяется в бесконечном кровавом потоке раненых и жуткой усталости врачей, переходящей за всякие грани.
И тогда он стал записывать. Коротенько, забирая у такого необходимого сна и отдыха время, но понимая, что эти записи могут спасти кому-то жизни в будущем.
Когда тетрадочек, амбарных книг, в которых приходилось писать за неимением ничего другого, а порой и просто сшитых нитками листов накапливалось несколько штук, он отсылал их домой, в Москву, маме на хранение. А те, что находились у него, деду Матвею не раз приходилось спасать из огня да из-под обстрелов, иногда привязывая к себе, чтобы не потерялись.
Не зря вел записи Матвей Захарович, жертвуя сном и драгоценным отдыхом ради описания интересных случаев и уникальных операций, хранил их и берег в любой ситуации. Этот ценнейший опыт послужил нескольким его научным разработкам и открытиям, защите кандидатской и докторских диссертаций, но и еще работам исследовательского института, куда передал свои записи после войны Матвей Захарович.
Вот какой уникальный дед был у Клима. Умер десять лет назад. Кстати, это именно он настоял, чтобы внука назвали в честь известного командарма Климента Ворошилова, который однажды в самом прямом смысле спас деду жизнь. Но это история туманная, о многом в ней умалчивается, и связана она не с полем боя, а с тем, что пришлось спасать деда от органов НКВД. Дед Матвей об этом говорить и вспоминать не любил, лишь повторял несколько раз, когда Клим пробовал допытываться, что поступил бы точно так же и его задача спасать человека не только со скальпелем в руке.
Но бабушка, Евдокия Антоновна, как-то тишком Климу рассказала, что дед спас большого генерала, друга Ворошилова, того чекисты хотели забрать прямо из госпиталя, арестовать в смысле, а дед не отдал пациента. Ну и поимел все вытекающие из такого поступка последствия. Далеко, видать, и сильно вытекающие, потому как внук Матвея Захаровича стал тезкой легендарного усатого командарма.
Бабушка Дуся тоже была медиком, физиотерапевтом. Маленький Клим очень любил приходить к ней на работу. Аппаратам, которые стояли в ее большом лечебном кабинете, он дал имена и играл с ними, как с инопланетными роботами, и просился помогать бабуле, когда надо было на ультразвуковом приборе открутить и поменять большие круглые штуки на маленькие круглые или наоборот.
Дедушка Матвей был старше бабули на двенадцать лет. История их знакомства и любви очень красива.
Дуняша Анина пришла на работу в больницу молоденькой девчонкой проходить интернатуру. Матвей Ставров к тому времени уже был личностью знаменитой, легендарной в этой клинике, да и не только в ней.
Здоровый, крупный мужик, прихрамывающий из-за тяжелого ранения в ногу, но не очень сильно, элегантно, можно сказать, что только добавляло к его образу мужественности, балагур и шутник, душа любой компании и известный своими научными работами хирург, кандидат наук и почему-то холостяк в свои тридцать четыре года.
При неизменном устойчивом обожании женщин всех возрастов и сословий, при невероятном дефиците мужчин после войны и огромном выборе девушек Матвей Ставров оставался холостяком и только отшучивался, когда наседали с вопросами о таком его семейном положении, говорил, что не встретил пока свою единственную, которая сможет терпеть его постоянную ночную работу и готовить для него любимый фасолевый суп.
С молоденьким физиотерапевтом Дунечкой Аниной Матвей Ставров столкнулся в самом прямом смысле на третий день ее работы. Дуню, как и положено новичку зеленому, нагрузили всяческими заданиями, которых, как правило, стараются избежать все остальные. Ну, например, давно уже было пора отнести папки со старыми историями болезней в архив, да всем некогда и далеко идти, и пациенты потоком шли, не отвлечешься. А тут новенькая подвернулась.
Нагруженная под подбородок папками с историями болезней, Дуня осторожненько шла по коридору, услышала, как громыхнули, отворяясь, железные двери грузового лифта, и заторопилась, почти побежала к нему, ничего толком не видя вокруг, – ей-то как раз на лифт, вниз в архив надо, а пойди его дождись, пока он по верхним этажам пациентов развозит, вот и побежала. А в это время из-за угла стремительной походкой вышел спешивший куда-то хирург.
По всем правилам жанра столкновение было неизбежным. Папки веером разлетелись вокруг, и под шелест падающих листков из историй болезней перепуганная Дуняша подняла глаза, увидела и поняла, что налетела на знаменитого Ставрова, о котором ей в восторженных тонах рассказывают вот уже третий день все женщины коллектива и которого ее начальница показывала один раз ей в окно, когда легендарный доктор шел через улицу в другой корпус.
От расстройства и ужаса у Дуни начали наворачиваться на глаза слезы, она совершенно растерялась и поняла, что сейчас окончательно опозорится, расплакавшись, и тогда уж совсем все пропало.
- Предыдущая
- 13/57
- Следующая
