Суд герцога - Sabatini Rafael - Страница 34
- Предыдущая
- 34/49
- Следующая
В комнатке, примыкающей к спальне монны Беатрис, царило напряженное ожидание. Франческо ерзал на стуле от нетерпения и страха, что кто-то из домочадцев может помешать выполнению его черных замыслов. Беатрис, с гулко бьющимся сердцем, лишь невероятным усилием воли не давала себе упасть в обморок. Она надеялась, что ее свидетельские показания не позволят Франческо выйти сухим из воды, если ему таки удастся убить ее жениха.
Внезапно Франческо поднялся, склонил голову, прислушиваясь. Улыбнулся, предвкушая скорый триумф.
— Идет твой возлюбленный, Беатрис, — возвестил он.
Тут и до ее ушей донесся скрип петель садовой калитки. Сердце забилось еще сильнее, по телу разлилась слабость, но она продолжала бороться со спасительным забытьем, всеми силами пытаясь сохранить контроль над головой и телом.
Франческо подошел к ней, вынул кляп изо рта.
— Можешь кричать, если тебе этого хочется.
Но Беатрис плотно сжала губы, понимая, что ее крики лишь заставят Бальдассаре ускорить шаг.
Франческо же вернулся к балконной двери, притаился среди тяжелых портьер. Чуть присел, готовясь к решающему удару, в его руке тускло блестела сталь кинжала.
Шаги приближались. Вот они загремели, именно загремели, ибо у Беатрис и Франческо слух обострился во сто крат, по ступеням лестницы.
Франческо, замерев, ждал с побледневшим лицом, затаив дыхание, брови его сошлись у переносицы, ноздри раздувались. Если б в это мгновение он хоть мельком глянул на Беатрис, то выражение ее лица наверняка остановило бы его.
Она сидела, вся подавшись вперед, насколько позволяли веревки, чуть разлепив губы, с широко раскрытыми глазами. И к страху, которым дышало ее прекрасное лицо, примешались изумление и даже облегчение. Ибо Беатрис знала, что мужчина, поднимающийся по лестнице, — не ее возлюбленный. Уж она-то, вся обратившаяся в слух, не могла ошибиться.
Даже Франческо мог бы догадаться, что идет к ним не Шипионе, но кто-то другой. Капитан шагал бы куда тверже, да еще клацал бы шпорами и гремел мечом.
И он мог бы логическим путем прийти к выводу, который Беатрис угадала, лишь благодаря женскому чутью. Но мысли Франческо были направлены на другое.
Беатрис могла бы закричать. Остановить руку Франческо. Спасти человека, в чью грудь несколько мгновений спустя вонзился его кинжал. Но думала она лишь об одном: ее Бальдассаре ничего не грозит.
Шаги достигли балкона, рука откинула портьеру. И тут же Франческо ударил. Раз, другой, третий опустился его кинжал сквозь бархат портьеры, поражая стоявшего за ней мужчину.
Слабый вскрик сменился стоном, мужчина схватился за портьеру, чтобы не упасть, сломалась палка, на которой она висела, мужчина повалился вперед, портьера целиком накрыла его, за исключением ног, одной — розовой, второй — белой. Ноги несколько раз дернулись и застыли навеки.
Франческо, тяжело дыша, переступил через тело, укутанное портьерой, чтобы перерезать веревки, связывающие Беатрис. И едва засунул их за комод, как дернули ручку двери, нетерпеливо забарабанили по ней, а потом старый граф позвал дочь.
Франческо смахнул пот со лба, направился к двери, отодвинул задвижку, широко распахнул ее, чтобы оказаться лицом к лицу со стариком. В одной руке тот держал зажженную свечу, в другой — книгу.
— Франческо? — воскликнул он. — Что ты тут делаешь в столь поздний час? Что случилось? Кто запер дверь?
Франческо, уже полностью овладев собой, изобразил на лице печаль и сожаление. За руку ввел графа в комнату, затворил дверь.
Старик сразу заметил выглядывающие из-под портьеры ноги в розовом и белом чулках. Глянул на дочь, застывшую в полуобмороке. Повернулся к племяннику.
— Что все это значит? — граф внезапно осип, накатило предчувствие большого несчастья.
Франческо стрельнул глазами на Беатрис.
— О Боже! — вскричал он. — Как мне сказать вам? — закрыл лицо руками, плечи его поникли, из груди исторглось рыдание.
— Франческо! — графа перепугала столь неожиданная перемена в племяннике. — Что это? Кто он? — и старик указал на лежащее на полу тело.
Франческо изобразил, что пытается взять себя в руки, а когда ему это удалось, изложил графу замысловатую историю, приведшую его в спальню кузины. Рассказ его неоднократно прерывался то тяжелыми вздохами, то подавляемыми рыданиями. Как оказалось, он, возвращаясь домой из гостей, увидел отворенную калитку. Не понимая, что бы это значило, вошел в сад. Свет горел лишь в комнате, примыкающей к спальне Беатрис. Он двинулся дальше, движимый дурным предчувствием. Через окно увидел их, Бальдассаре Шипионе и Беатрис — в объятиях друг друга. Лишь по странной случайности они не задернули портьеры, вероятно, лишь потому, что Бальдассаре только пришел. Такого оскорбления рода Франческо стерпеть не мог. Взлетел по лестнице, застав их врасплох, бросился на Шипионе и убил его.
Старый Омодей слушал его, сидя на стуле. Голова его склонялась все ниже. Когда Франческо закончил, граф еще несколько мгновений не шевелился, затем распрямился. С губ его сорвался стон, по щекам пробежали две слезы. Впрочем, жалости к нему Франческо не питал.
Наконец старик принял решение. Встал. Уперся взглядом в Беатрис. Она слышала все небылицы Франческо. Понимала, что должна опровергнуть его, знала, что держит Франческо за горло. И все равно молчала, словно зачарованная, лишенная дара речи. Словно зрительница, ожидающая развязки пьесы, не принимая в ней никакого участия.
Граф с посеревшим лицом повернулся к Франческо.
— Дай мне твой кинжал, — он протянул руку.
— Что вы собираетесь делать? — враз заволновался Франческо.
— Довершить то, что ты сделал наполовину. Стереть остатки пятна на чести нашего дома. Дай мне кинжал.
Франческо в ужасе отпрянул.
— Нет, нет! Не надо этого! Не надо!
— Болван! — рявкнул старый граф. — Разве я могу позволить, чтобы на мою дочь показывали пальцами? Чтобы на всех углах ее называли шлюхой? Давай кинжал, а не то…
Фразу он не договорил. Так и остался с открытым ртом.
Беатрис обрела голос. И рассмеялась.
Граф повернулся к ней, ярость вновь захлестнула его.
— Ты смеешься! — глаза его полыхали огнем. — Да кто дал тебе право смеяться?
Беатрис встала. Теперь она уже полностью овладела собой. Страх, ужас отступили, исчезли бесследно.
— Я смеюсь, отец мой, над несчастным дураком и лжецом, который вырыл себе яму, глубокую, как могила. Я готова посмеяться и над тобой "за твою готовность поверить ему. Думаю, отец, ты слишком много жил среди книг и уделял дочери очень мало внимания, если хоть на одно мгновение смог поверить, что она способна впустить в свою опочивальню мужчину.
И под гордым взглядом ее невинных глаз старый граф сжался в комок. Теперь не он был ее палачом, но она судила его. Он, отец, подвел дочь в час беды.
Граф оперся о стол, склонил голову, коря себя за беспочвенные подозрения, но тут вмешался Франческо.
— Хватит, Беатрис. Вместо того, чтобы упрекать отца, тебе следует пасть на колени и молить его о прощении… О, дядя, дядя, — обратился он к старику. — У меня просто нет слов. Как смеет она отрицать свою вину, когда тело ее возлюбленного лежит перед нами, наглядное свидетельство ее бесстыдства.
— И то! — старший Омодей вскинул голову. Встретился взглядом с дочерью. — Можешь ты это объяснить?
— Могу, — без колебаний ответила та. — Но история будет длинной.
— Еще бы, — пробурчал граф.
— В свое время я расскажу тебе все. А пока позволь ограничиться кратким выводом. Тело, о котором говорит Франческо, свидетельствует не о моем бесстыдстве, но о его злодействе.
Она подошла к убитому, смерила Франческо взглядом.
— Так кто, по-твоему, лежит перед нами? — голос ее переполняло презрение, на бледных губах мелькнула тень улыбки.
Взгляд, тон Беатрис не могли не поразить Франческо. Отгоняя внезапно охватившую его панику, он всмотрелся в высовывающиеся из-под портьеры розовую и белую ноги.
- Предыдущая
- 34/49
- Следующая
