Под знаменем быка - Sabatini Rafael - Страница 31
- Предыдущая
- 31/38
- Следующая
— Мой господин, — твердым голосом обратился к нему молодой капитан, — я пришел сюда по дружескому приглашению, не зная, что меня может ждать. Я доверился вашей чести, мой господин, а потому и отпустить меня вы должны точно так же, по-дружески, ибо я по-прежнему в неведении, ради чего вы позвали меня.
— В неведении? — Раньери зло рассмеялся. От его привычной веселости не осталось и следа. — Значит, в неведении? Но подозрения-то у вас появились, и, похоже, вы не замедлите поделиться ими с…
— Пусть поклянется, — воскликнул Галеаццо Сфорца. — Пусть поклянется, что не скажет никому ни слова…
Но его прервал принц Синибальди.
— Разве ты не видишь, Галеаццо, что мы ошиблись в выборе? Разве тебе неясны намерения этого человека?
Грациани, однако, не отрывая взгляда от Раньери, обращался только к нему.
— Мой господин, мой уход целым и невредимым для вас — вопрос чести. По вашей просьбе…
Его острый слух уловил какое-то движение за спиной, и он резко обернулся. Как раз вовремя, чтобы удар кинжала подкравшегося Пьетро Корво пришелся ему в грудь, а не в спину. Кольчуга, надетая под камзол (собираясь к Раньери, Грациани решил, что она по меньшей мере не повредит), не только спасла ему жизнь. С такой силой наносился удар, что лезвие, встретив на пути сталь, обломилось у самой рукояти.
А в следующее мгновение Грациани схватил это жалкое подобие человека за грудки и отшвырнул от себя. Немой врезался в Альвьяно, стоящего на полпути между столом и окнами. Тот отшатнулся, взмахнул руками, чтобы не потерять равновесия, и сбросил с эбонитового пьедестала мраморного купидона. Статуя разбила стекло и вывалилась на улицу.
Едва ли Грациани мог желать большего. Стекло разбилось, Барбо получил сигнал к действию, и никто из его врагов даже не подозревал об этом. Настроение его улучшилось. Мрачно улыбаясь, он выхватил длинный меч, обмотал левую руку плащом и бросился на Раньери, вынужденный оставить незащищенной спину.
Раньери, не ожидавший столь решительной атаки, отступил в сторону, освобождая капитану путь к двери. Но у Грациани и Б мыслях не было открывать ее. Он прекрасно понимал, что дверь, возможно, открыть он и успеет, а вот переступить порог — вряд ли, ибо гораздо раньше в спину ему вонзится полдюжины мечей и кинжалов. А потому у двери он повернулся, чтобы прислониться к ней спиной и встретить лицом к лицу тех, кто намеревался лишить его жизни.
Пятеро окружили его полукругом. Синибальди держался сзади, также с мечом в руке, но не собирался сам ввязываться в бой, предоставляя черную работу другим.
И хотя их было пятеро против одного, решение Грациани принять бой оказалось для них неожиданным, и он получил короткую передышку. За эти мгновения он успел оценить свои шансы. И счел их небезнадежными, ибо ему предстояло продержаться несколько минут, необходимых Барбо и солдатам, чтобы ворваться во дворец.
И тут же они надвинулись на него, выставив мечи и кинжалы. Грациани защищался, как мог, и надо отметить, защищался отменно. Сильный, гибкий, быстрый, длиннорукий, со стальными мышцами, отлично владеющий мечом, он был грозным противником в любом сражении. Конечно, в сложившейся ситуации, отбиваясь от пяти человек, он и помыслить не мог о нападении, отражая обернутой плащом рукой и мечом сыпавшиеся со всех сторон удары. Он прекрасно понимал, что любой выпад, пусть и очень удачный, выведет из строя лишь одного из нападающих. Он же сам откроется для ударов остальных. Атаковать он еще успеет, когда появится Барбо, и он сможет посчитаться с каждым из этих трусливых негодяев. А пока не оставалось ничего иного, как терпеть и молить Бога, чтобы тот поторопил Барбо.
Какое-то время судьба благоволила к Грациани, да и кольчуга пришлась весьма кстати. Ибо нападающие поняли, что единственное его уязвимое место — голова, лишь когда от удара в бок Грациани меч Альвьяно переломился пополам, не причинив кондотьеру ни малейшего вреда. Синибальди, оттолкнув обезоруженного Альвьяно, занял его место, возглавив атаку на припертого к стенке кондотьера, вынужденного лишь защищаться, не имеющего ни единого шанса нанести ответный удар.
Тут же клинок принца, имитируя удар, неожиданно изменил направление, и мгновение спустя Грациани почувствовал, что его правая рука онемела. Осознав, что произошло, он перехватил меч левой рукой, а Синибальди тем временем нанес удар в голову. Парировать его Грациани не успел: не хватило доли секунды, что ушла, когда он перекладывал меч из руки в руку. Однако ему удалось ослабить силу удара и чуть отвести меч Синибальди. В результате принцу не удалось раскроить череп кондотьера, хотя из резаной раны обильно хлынула кровь.
У Грациани все поплыло перед глазами. Он выронил меч и сполз по стене на пол, с залитым кровью лицом. Нападающие приблизились, выставив мечи. Синибальди уже собирался перерезать кондотьеру горло, дабы покончить с ним навсегда, но его остановил гортанный вопль немого, который во время короткой схватки оставался у разбитого окна, и громкие удары во входную дверь.
Заговорщиков охватил ужас. Они поняли, что теперь деяния их не останутся безнаказанными, ибо Чезаре Борджа не щадил тех, кто выступил против него, будь они патриции или плебеи. Удары внизу звучали все громче, как и крики, требующие открыть дверь.
Раньери грязно выругался.
— Мы в ловушке! Нас предали!
Что тут началось! Заговорщики заметались по залу, задавая друг другу вопросы, остающиеся без ответа, пока наконец немой не указал им путь к спасению.
Бегом пересек он комнату, вскочил на мраморный стол у окна, что выходило на реку. Открывать окно Пьетро Корво не стал, дабы не терять драгоценного времени. Второй раз попадать в руки Борджа ему никак не хотелось. А потому он высадил окно своим телом и в звоне разбитого стекла, сопровождаемый градом осколков, полетел в ледяную воду.
Остальные последовали за ним, как овцы — за бараном. Один за другим вскакивали они на мраморный стол, а затем через разбитое окно прыгали в реку. Никто даже не задумался над тем, что их могло унести в море, случись в это время отлив. Но, к счастью для них, вода прибывала, а потому они выбрались на берег у моста Августина, все, кроме Пьетро Корво, который утонул, и Синибальди, оставшегося в зале.
Как и Грациани, Синибальди носил под камзолом кольчугу, ибо понимал, что последняя может оказаться далеко не лишней, учитывая характер дел, которыми ему приходилось заниматься. Не такой импульсивный, как остальные, он успел оценить свои шансы на спасение, перед тем как прыгнуть в реку, и пришел к неутешительному выводу, что металл утащит его на дно. А потому он задержался, чтобы снять кольчугу.
Напрасно призывал он остальных обождать его. Ответил ему лишь Раньери, да и то перед самым прыжком.
— Ждать? Святой Боже! Вы сошли с ума? Чего нам ждать? — но задержался еще на несколько мгновений, чтобы объяснить, почему они должны бежать. — Нам никак нельзя попадать в руки Борджа. И покончить с ним — наша главная задача, иначе все мы покойники. Да и сделать это нужно этой ночью, как мы и намечали. Нас подвела слишком затянувшаяся подготовка. Мы могли бы справиться и без этого идиота, — он махнул рукой в сторону Грациани, — как я и говорил вашей светлости. И справимся, будьте уверены. Отступать нам некуда, ибо герцог нас не пощадит, — с тем Раньери выпрыгнул из окна вслед за остальными.
В спешке Синибальди начал расстегивать пуговицы камзола, но не управился и с двумя, как рухнула входная дверь, зазвучали сердитые голоса, и на лестнице раздались тяжелые шаги.
Синибальди, все еще в камзоле и кольчуге, метнулся к окну, решив, что лучше утонуть, чем попасть в руки палача. И уже вскочил на стол, когда вспомнил о неприкосновенности, гарантированной ему занимаемой должностью. В конце концов он — посол Венеции, а потому его нельзя тронуть и пальцем, не вызвав неудовольствия Республики. Так что беспокоится он напрасно. Бояться ему нечего, какими бы ни были доказательства его вины. Даже показания Грациани не составят угрозы священной личности посла, да к тому же велика вероятность того, что Грациани умолк навсегда.
- Предыдущая
- 31/38
- Следующая
