Диспансер: Страсти и покаяния главного врача - Айзенштарк Эмиль Абрамович - Страница 22
- Предыдущая
- 22/109
- Следующая
Когда-то в школе на уроках литературы нам объясняли разницу между юмором и сатирой. И, насколько мне помнится, в общем, сатира — это более тяжелая артиллерия. Но бюрократы уверенно пользуются обоими жанрами. Прошло у нас по документам облздрава «Дело об укушении лисы в зад». Чиновники мыслят штампами. И Управляющий конторой «Геркулес» из «Золотого теленка» тоже пользовался резиновым штампом:
«В ответ на ………………… Мы, Геркулесовцы, как один человек, ответим:
а) повышением качества деловой переписки;
б) увеличением производительности труда;
в) усилением борьбы с бюрократизмом, волокитой и т. д.»
Теперь в пустую строку можно поставить любую проблему, которая только что родилась, а текст уже готов. На разные вопросы будет получен одинаковый ответ. Резиновая мысль. Очень удобно. В районе, скажем, был пожар. Высылается комиссия. Разгром, оргвыводы и меры, чтобы повсеместно была вода. Теперь где-то протекло. Опять комиссия, оргвыводы и меры, чтобы не было воды. Но где-то обвалится потолок и все повторится. И строгие меры, чтобы потолки не валились. И так все время: что-то случается, что-то громится. Монотонно. Но вдруг случай необыкновенный, неслыханный. А реакция все та же…
Два механизатора в поле изрядно выпили. У одного заболел живот, и он побежал в сортир. Трезвым он хорошо помнил, что страдает выпадением прямой кишки, и обычно со-измерял свои усилия с возможностями. А тут уселся над дырой, лихо надулся, и прямая кишка выпала. А в дыре сидела лиса. Она увидела выпадающую прямую кишку, соблазнилась и вцепилась в нее зубами. Механизатор заорал, схватил лису за горло и как-то отцепил ее от своей кишки. А потом побежал к товарищу и рассказал о случившемся. Тот пришел в ярость, взял вилы и запорол лису. Каковая и утопла в сортире. Прямая кишка у пострадавшего, тем временем, самостоятельно вправилась. Лисы нет, кишки тоже нет. А пьяный механизатор приходит к врачу и плачет, шатаясь: «Доктор, меня сейчас лиса укусила в ж…». Врач ему: «Пойди проспись». Механизатор с упорством пьяного настаивает, пристает. «Ну, снимай штаны, — говорит доктор. — Так и есть: зад как зад, никаких следов укусов. Нажрался, ахинею несешь».
Потом протрезвел механизатор, и все прояснилось. Но время было упущено. Лиса не зря сидела в сортире: она была бешеная. И человек погиб.
Тогда по линии облздрава и возникло официальное дело об укушении лисы в зад. И, как всякое дело, оно прокручивается в том же порядке: комиссия (немытый пол, нет стенгазеты, какие-то бумаги просрочены), разгром и строгие меры на тот случай, если опять лиса укусит кого-нибудь…
В Гагре, в Доме литераторов, я постучался к одному писателю, с которым познакомился накануне. Из комнаты доносился стук пишущей машинки: писатель работал. На мой стук он успел надеть штаны, а остальное не успел. На столе перед машинкой возвышалось металлическое сооружение вроде распятия. На этой подставке стояла раскрытая книга французского писателя Пьера Декса, и специальные держатели фиксировали нужную страницу. Я заглянул в книгу. Там было: «Остановись, Мари, — вскричал Пьер». А у нашего автора в рукописи соответственно: «Стой, Матрена, — закричал Петр». Зачем переписывать из чужой книги? Зачем пользоваться специальной подставкой? Положите жизнь на линию горизонта и списывайте себе на здоровье! И будут такие сюжеты, что придумать уже нельзя. По крайней мере, одному человеку. Но если соединить Кафку, Зощенко и Баркова (с иллюстрациями Шагала), получится история, которая действительно имела место.
В тот день я получил ордер на изолированную двухкомнатную квартиру (первый раз в жизни). Потрясенный, ринулся в область за вещами, чтобы фактически вселиться, сменил замок на двери, дабы утвердить свое присутствие. И как раз успел, чтобы еще не опоздать на дежурство. Диспансер только строился, и я пока работал дежурным хирургом в больнице неотложной помощи. Операционной сестрой в ту ночь была одна дама среднего возраста с большим самолюбием и бюстом. Характер у нее сложный, с молодыми врачами высокомерна, с медсестрами надменна. Фигура величественная, колпак и халат открахмалены, отутюжены, ни сориночки, ни морщинки. Старшая операционная сестра себе цену знает.
Я попросил ее все подготовить на срочную операцию (больную привезли с острым животом), а сам пока надел пижамные брюки, халат и улегся чуть подремать. Сразу же уснул мертвым сном. Санитарка едва растолкала. Бреду за ней и сплю на ходу. Глаза слипаются. Иду, однако, не в операционную, а вниз — в приемный покой: кого-то привезли, нужно посмотреть. Спускаюсь по холодной темной лестнице, засыпая на ходу. И все хочется уложить голову на воображаемую подушку, а подушки нет, голова запрокидывается неловко, я просыпаюсь и чувствую ступени под ногами. И опять куда-то проваливаюсь. И вот таким манером добираюсь до приемного покоя, открываю дверь и здесь, в ярком электрическом свете, вдруг вижу фантастическую картину: голая операционная сестра бежит по кругу, а за ней молодой разъяренный мужик. Этот мужик полуголый, в одних кальсонах, но из прорези кальсон, как пушка, торчит возбужденный орган. Рядом стоят санитарки и фальшивыми голосами кричат: «Караул! Караул!» Мне все это снится? Закрываю глаза, а когда веки размыкаются, картина уже другая: мужик догнал операционную сестру и повалил ее на пол, лег на нее, и пытается попасть ей членом между ногами, но Нина перекрестила ноги, и у него ничего не получается. На кафельном полу высокая мыльная пена. Работают два крана — холодный и горячий — вода, пар, мыло. Покрытая пеной Нина выскальзывает из объятий мужика и снова бежит по часовой стрелке. Я говорю: «Нина, зачем ты бежишь по кругу, беги в дверь». Она охнула, чего-то буркнула, вроде: «Ах, да!». С подтекстом: «И как я раньше не догадалась», ринулась к двери, здесь мы с ней застряли поначалу (я в дверях стоял), но все же она протиснулась, выскочила в коридор, пригнулась и помчалась на третий этаж по лестнице. В предоперационной санитарка пила чай. Когда Нина, голая, в пене, ворвалась туда, та потеряла сознание. Набежавшие сестры закутали Нину в простыню и уложили на кушетку. Там она и лежала, клацая зубами. А я тем временем сделал еще один шаг от дверей и окончательно вошел в приемный покой.
Все было нереально. «В чем дело? — спрашиваю парня. — Откуда ты? Почему?». Вместо ответа он хватает столик, на котором лежат формы учета, журналы, чернильница с прикованной ручкой, и все это швыряет в меня. Пригнуться я успел. Столик разлетелся об стену над моей головой, а мужик — в атаку. Краем глаза схватываю: тюремные наколки, сильные мышцы, длинные руки. Он моложе меня и выше ростом. Я ныряю ему под руки, прижимаюсь лицом к его груди, хватаю за шею и большими пальцами обеих рук пережимаю обе сонные артерии. Слава Богу, чувствую пульс: удачно прижал сосуды к позвонкам. Мой противник теряет сознание, но почему-то стоит на ногах. Он пытается сбросить меня. Дернется направо — и я лечу направо (это мои ноги и туловище летят, а руки на его шее — мертвой хваткой). Дернется налево — лечу туда. Только здесь выступы каменные, что огораживают купальные кабинки, я с размаха ударяюсь об эти выступы, но пальцы не разжимаю из последних сил. Наконец он падает. Теперь я лежу на нем и по-прежнему давлю его сонные артерии. Однако же сколько времени прошло? Более четырех минут держать эти сосуды нельзя — мой противник умрет. Не могу же я убить человека. А бросить его шею тоже страшно: он меня убьет не задумываясь. Пока я соображаю, возникают новые обстоятельства. Мой поверженный оппонент своим задом закупорил слив. А краны работают, вода прибывает, ее уровень подымается. Мне то ничего — я сверху, но его шею я прижал к полу, сейчас он захлебнется. Я бросаю его и отскакиваю в сторону. И надежда, что он будет как пьяный, осоловелый. Но нет. Вскочил стремительно и опять на меня. Я снова ныряю под руки, прижимаясь лицом к его груди, и почти уже привычным движением пережимаю сонные артерии. На этот раз он падает быстро, но ситуация вновь безысходная: нельзя же все время держать его сосуды! Так повторяется несколько раз.
- Предыдущая
- 22/109
- Следующая
