Куросиво - Рока Токутоми - Страница 25

• Предыдущая
• 25/69
• Следующая

Граф устроил виконту место помощника при хранителе императорских усыпальниц и отправил его в Киото. Вот как корректно и любезно обошелся он с графиней. Трудно сказать, чем руководствовался граф Фудзисава, уделив госпоже Китагава минуту от своих многотрудных дел: не то он просто искренне ей посочувствовал, не то имел в отношении ее какие-нибудь низменные расчеты. Как бы то ни было, поскольку эта самая госпожа Китагава месяц назад внезапно уехала в Нумадзу или куда-то еще, вопрос был исчерпан, и если у графа действительно имелись грязные помыслы, то он, без сомнения, начисто просчитался.

Внезапно над самой головой графа прогрохотал поезд, идущий в Иокогаму, и мысли графа приняли другое направление. Он перенесся в бурную эпоху реставрации, потом вспомнил своих покойных предшественников – Кото, Сёкику[124] и других, кто в те дни стоял выше его или боролся с ним плечом к плечу; теперь многие из них уже сошли в могилу, другие, устав душой, добровольно превратились в покорных исполнителей его воли или же, не сумев шагать в ногу со временем, исчезли с политического горизонта и давно уже не подавали о себе никаких вестей Потом он подумал о Сабуро Хигаси, с которым так и не успел обстоятельно побеседовать (старик, кажется, захворал вскоре после концерта в Ююкан'е), и ему захотелось заставить склониться эту упрямую голову, гордо поднятую среди моря других, послушно и подобострастно склоненных. Старческий облик Хигаси навел его на мысль о том, что и его самого тоже ждет старость, и он представил себе надгробный памятник, который будет стоять после смерти на его могиле где-нибудь в районе Кудан или Маруно-ути; «Славное имя живет в веках, но печальна, увы, участь бренного тела…» Неужели и он, Сигэмицу Фудзисава, перед которым трепещет сейчас вся Япония, тоже обратится в горсть белых костей? При этой мысли графу невольно стало грустно. Но грусть эта длилась не больше мгновения; по необъяснимой ассоциации идей он вспомнил вдруг о костюмированном бале, который устроил недавно у себя в доме, затем память его обратилась к полным невероятных измышлений газетным статьям, материалом для которых послужил этот бал, и взгляд графа сверкнул гневом, но в следующую секунду ему вдруг пришло в голову, что с его смертью бульварные газеты потеряют львиную долю своего интереса, так как лишатся значительной доли материалов, помещаемых в разделе сообщений на третьих страницах, и граф ощутил нечто похожее на гордость. Потом ему вспомнилась воинственная, полная резких выпадов речь председательницы Общества нравственности, нагрянувшей вчера с целым выводком дам в его официальную резиденцию. Она проповедовала ему теорию моногамного брака. Вспомнив об этом, граф громко рассмеялся.

– Проснулись, господин? – плавно раздвинулись фусума, и в комнату вкрадчивой походкой проскользнула женщина лет восемнадцати, в прическе «симада»,[125] с густо набеленным лицом, одетая в атласное узорчатое кимоно.

– Когда ты встала? Я и не заметил.

– Неужели?.. Господин, чему вы только что смеялись?

– Я? С чего ты взяла?

Женщина жеманно засмеялась.

– Ах, как нехорошо притворяться! Не иначе как вспоминали какую-нибудь красотку и смеялись от удовольствия! Ах, какой вы обманщик!

«…Ластись, ластись, разыгрывай комедию, притворяйся… Не будь я Фудзисава, пожалуй, не захотела бы и посмотреть в мою сторону…» – думает граф, с усмешкой следя, как она опускается на колени у его изголовья. Это одна из многочисленных фавориток графа, счастливица по имени K°-Ито.

У графа Фудзисава имеется официальная резиденция, частная резиденция и особая резиденция; точно так же есть у него и несколько жен – официальная, неофициальная и еще особая.

– Вставайте, уже девять часов!

– Кто-нибудь приплел?

– Да, тетенька из Иокогамы. Говорит, что если вы собираетесь заглянуть к ней, то она ненадолго съездит по делу в Симбаси и тотчас же вернется обратно…

– Ах вот как, О-Сути здесь? Кто еще?

– Кимати-сан принес письма и телеграммы с улицы Нагата. И только что приехал Судо-сан…

– А, Тадасу? Так, так… Ну, будем вставать! – он поднялся с постели, запахнул небрежно раскрытое на груди кимоно – женщина тем временем поправляла его узкий шелковый пояс – и отворил сёдзи: за решетчатыми перилами открылся отливающий серебром залив Синагава. Некоторое время граф стоял неподвижно, сощурив глаза, что-то тихонько напевая.

– Поздно же вы! – внезапно окликнул его чей-то громкий голос. Граф посмотрел вниз и встретился взглядом с человеком лет тридцати, стоявшим в саду возле клумбы с пионами.

– Надо же хоть в воскресенье поспать попозже, а иначе и захворать недолго! – засмеялся он в ответ. – Сейчас я спущусь, заходи!

Обладатель громкого голоса – секретарь графа Тадасу Судо, по слухам – единственный человек в современной Японии, который запросто обращается со своим могущественным патроном и пользуется его неограниченным расположением.

Не снимая ночного кимоно, граф спустился вниз, прополоскал рот, прошел в большой зал, сел, непринужденно скрестив ноги, и приступил к завтраку. Тихонько ворчали устрицы на сковородке. За столом прислуживала все та же Ко-Ито, державшая себя словно жена, ухаживающая за мужем.

Рядом с подносом, на котором был сервирован завтрак, лежало несколько английских и японских газет с красными карандашными пометками и пачка писем и телеграмм. В адрес графа Фудзисава, несущего обязанности старейшины всей Японии, ежедневно прибывает много корреспонденции; обычно большая ее часть поступает к Тадасу Судо, который выполняет функции глаз, ушей и рук графа, и к двум секретарям, находящимся под началом Судо. Но число писем, требующих личного внимания самого графа, тоже весьма и весьма значительно. Подобно Криспи, который занимался государственными делами, поедая завтрак из брюквы, граф был демократичен, деловит и очень гордился тем, что даже за едой не теряет времени зря. Вот и сегодня он ел, читал и одновременно беседовал с Судо.

В черной визитке, с аккуратно расчесанными на пробор волосами, смугловатый, круглолицый, с острым взглядом глубоко посаженных под густыми бровями глаз, Тадасу Судо, достойный помощник своего умного патрона, берет из пачки газеты, просматривает их и, поглядывая время от времени на графа и на его подругу, о чем-то ему говорит.

Никакой кумир не может обойтись без опоры; графу Фудзисава такой опорой служит его секретарь Тадасу Судо. Этот Судо из той породы людей, которых на мякине не проведешь, что вовсе не удивительно, – недаром он помощник своего шефа. Чуть ли не с детских лет воспитанный графом, от природы наделенный недюжинным умом, он изучил графа вдоль и поперек, как знают читанную и перечитанную книгу. Он наизусть знает все особенности его характера, знает слабость графа к женщинам, знает все подходы к нему, окольные и прямые. Больше того, ему, прожившему долгое время за кулисами политической сцены, известно досконально все: история каждого законопроекта, каждого политического мероприятия, душа каждого соглашения. Политика есть своего рода азартная игра, война, сделка. Люди, не обладающие умом, не способны понять прелесть этой игры, но Судо, с его врожденным интересом к политике, уже сформировался как законченный политический деятель, даром что его политическое лицо не было видно в тени могущественного патрона.

Чем больше дерево, тем больше оно дает плодов, сила источника таится в подземной струе, питающей водоем; жить вблизи от власти – при условии если пользоваться ею умело – само по себе уже власть. И Судо, хорошо усвоивший эту истину, делал вид, будто он – всего лишь слабый побег, который может существовать, только обвиваясь вокруг могучего ствола, а на самом деле пил вовсю живительные соки приютившего его дерева, пускал собственные корни и готовился к наступлению благоприятного момента, который – кто знает? – может неожиданно представиться.

• Предыдущая
• 25/69
• Следующая