Опасный мужчина - Роджерс Розмари - Страница 37

• Предыдущая
• 37/86
• Следующая

Себастьян пристально посмотрел на нее из-под тяжелых век.

– Ты женщина, и у тебя нет никаких прав. Я действую в твоих интересах, как это делал бы твой отец.

– Папа умер. – Она едва не подавилась этими словами. Удар, сказал врач, вероятно, вызванный каким-то стрессом… – Вы не мой опекун, и я отказываюсь мириться с вашим вмешательством, понятно?

– У тебя нет выбора. – Себастьян встал с кресла и посмотрел на Тори прищуренными глазами. – Твой отец давал тебе слишком много свободы. Я не намерен делать то же самое. Будучи твоим опекуном, я заставлю тебя вспомнить о хороших манерах и послушании. Если бы дон Патрисио пресек твое своеволие, он не лежал бы сейчас в могиле.

Тори побелела. В ее горле образовался комок. Смерть отца была большим несчастьем, она безумно жалела об их последней ссоре, но так жестоко напоминать ей об этом!.. Она не позволит дяде запугивать ее. Девушка рассерженно шагнула вперед:

– Как вы смеете!

– Я поступаю так, как хочу. – Он подтолкнул к Тори лежащие на столе листы бумаги. Обмакнув перо в чернильницу, протянул его девушке. – Ты подчинишься, или я запру тебя в комнате до того момента, когда освобожусь от ответственности за тебя. Я уверен, что ты этого не хочешь, верно? – Жестокая улыбка искривила его тонкие губы, словно он получал удовольствие от волнения Тори. – А теперь подпиши бумаги, как тебе велят.

Тори посмотрела на пачку документов. «Дон Себастьян сказал, что они связаны с наследством. Назвал это чистой формальностью. Но как я могу думать о делах, когда папа мертв, а меня по-прежнему принуждают выйти замуж? – думала она. – О, как невыносимо быть зависимой и беспомощной…»

Она посмотрела на дона Себастьяна.

– Я ничего не подпишу, даже если вы запрете меня в caabozo[31], вам ясно? Никому не запугать меня. Даже в Калифорнии ни один священник не станет совершать обряд бракосочетания, если женщину приведут к алтарю в кандалах. Не испытывайте меня, дядя Себастьян, – думаю, вы проиграете.

Он сжал рукой перо, и оно с треском сломалось. Он поднял обломки, глядя на Тори ледяным взглядом.

– Я сломаю тебя вот так, если ты вздумаешь бросить мне вызов. И ты подпишешь эти бумаги, угодно это тебе или нет.

– Довольно! – Внезапно прозвучавшие слова Диего были первыми, которые он произнес с того момента, как Тори дала отпор их дяде. – Мой отец еще не остыл, а вы уже сцепились, как две собаки. Я не допущу этого.

Тори удивленно посмотрела на Диего. Он казался таким зрелым, властным. Девушка поняла, что за время ее отсутствия брат превратился в мужчину. Его темно-синие глаза были сердитыми, рот юноши вытянулся в тонкую линию.

Диего шагнул вперед, встал между ними и положил руку на плечо сестры.

– Проведай маму, а я тем временем поговорю с дядей Себастьяном. Пожалуйста, – добавил он, когда Тори бросила на него яростный взгляд.

Поколебавшись, она кивнула и покинула комнату. Когда дверь захлопнулась, девушка услышала голос брата:

– Глупец! Как вы не понимаете, что ее нельзя провоцировать подобным образом? Тори никогда не подпишет эти бумаги, если вы будете заставлять ее…

Хоть у Диего хватило ума сообразить, что ее не так-то легко запугать. Возможно, он станет ее союзником в борьбе с дядей. Больше ей не на кого опереться. От матери проку мало.

Мама. Как ни странно, казалось, что Палома окрепла за неделю, прошедшую после смерти отца. Теперь она чаще выходила в тенистое патио, sala grande и к обеденному столу. Похоже, смерть мужа стала для нее освобождением. Возле матери Тори чувствовала себя немного скованно. Впрочем, между ними никогда не было большой близости.

Донья Палома грелась на веранде в теплых лучах солнечного света. Ее темные волосы были собраны на макушке и закреплены испанскими гребнями, которые блестели на солнце. Женщина посмотрела на подошедшую Тори. Легкая улыбка мелькнула на лице Паломы.

– Пожалуйста, сядь. – Она махнула рукой, указывая на кресло. – Славный день.

Слегка оторопев, Тори села напротив матери. Девушка испытывала смущение и неуверенность. На лице Паломы не было скорби и даже печали. Тори возмутило ее равнодушие. Возможно, отец был не лучшим мужем, но дочь когда-то любила его. Она будет тосковать по тому отцу, а не по бездушному диктатору, которым он стал в последнее время.

– Ты пришла ко мне по какой-то причине, – произнесла Палома после нескольких мгновений молчания. – Чего ты хочешь?

Беседы с матерью были такими редкими, что Тори растерянно выпалила:

– Я хочу покинуть Монтерей. Хочу вернуться в Бостон, но дон Себастьян говорит, что я должна выйти за Рафаэля.

Брови Паломы слегка поднялись.

– Ты ожидала, что смерть отца что-то изменит? Мужчинам нет дела до наших желаний. От нас ждут бездумной покорности.

Она говорила спокойно, но Тори заметила в ее тоне горечь. Подавшись вперед, девушка пристально посмотрела на мать.

– Но мы не обязаны всегда подчиняться, как глупые овцы, верно?

Улыбка промелькнула на лице Паломы.

– Ответ зависит от того, кому задают этот вопрос.

– Я спрашиваю тебя. Ты считаешь, что с женщинами следует обращаться как с рабами, выдавать их замуж насильно, считать дерзкими детьми, если они смеют возражать?

– Ты спрашиваешь не у того человека, – сказала Палома после долгого молчания. – Я поступала, как мне приказывали, и не сопротивлялась. Я вела себя в соответствии с тем, как меня воспитали, была кроткой и покорной.

– Да, и в течение двадцати лет пряталась в темной комнате, потому что ненавидела такую жизнь, – заявила Тори. – Неужели тебе никогда не хотелось сказать «нет»?

Впервые за все время мать посмотрела на нее так, словно действительно видела свою дочь. Палома глядела на Тори целую минуту, потом моргнула; в больших темных глазах женщины заблестела пелена непролитых слез.

– Не было такого дня, когда я не сожалела о том, что мне не хватило смелости сказать нет, – произнесла она, наконец, почти шепотом, – и убежать с моим Роберто, вместо того…

Она остановилась, посмотрела в сторону, погрузилась в молчание. Тори внезапно поняла, как тяжело жилось матери. Как страшно любить одного человека и выйти замуж за другого, вспоминать долгие годы одиночества и сознавать, что надеяться не на что. Неудивительно, что Палома предпочла спрятаться от реальной жизни.

Но Тори такой выбор не устраивал. Возможно, ее мать не нашла в себе необходимого мужества, но у Тори его будет достаточно. Она ощущала свою решимость и упорство; они не позволят ей покорно подчиниться чужим требованиям.

Подавшись вперед, она снова завладела вниманием матери.

– У меня тоже есть мой Роберто. В Бостоне. Его зовут Питер Гидеон, я помолвлена с ним.

Палома медленно кивнула.

– Я предупреждала твоего отца, что ты не тот слабый ребенок, которым была я, но он не пожелал прислушаться к моим словам. Я сказала, что это отвратительно, но он был настроен решительно. Понимаешь, он считал, что договоренность с доном Луисом важнее всего остального…

Тори уставилась на мать. До девушки донеслось эхо слов, звучавших в саду. «Это отвратительно… ты думаешь только о себе… Возможно, моя жизнь закончена, но ее – нет…»

– Так это была ты, да? – Когда мать удивленно подняла брови, Тори объяснила: – Несколько недель назад в саду, за моей калиткой. Я слышала, как ты спорила с папой. Я не узнала твой голос, он был таким…

– Твердым? – Палома горестно улыбнулась. – Да, я редко проявляю непокорность. Несколько лет назад я поняла, что это – бесполезное и утомительное занятие.

– Я так не считаю.

Палома пристально посмотрела на дочь и улыбнулась. Она подняла руку, словно собираясь погладить лицо Тори, но уронила ее на колени. Отвела взгляд, немного нахмурилась, потом снова повернулась к дочери с неожиданной решимостью во взгляде.

– Я должна сказать тебе кое-что. В нескольких банках хранятся деньги, положенные на твое имя и на имя Диего. Таким образом, отец прятал доходы, полученные от продажи оружия другим странам.

• Предыдущая
• 37/86
• Следующая