Круг - Страндберг Матс - Страница 8
- Предыдущая
- 8/97
- Следующая
В его голосе звучит такое пренебрежение, что Мину хочется кричать. А если Элиаса убили и инсценировали самоубийство? Tогда полиция пропустит преступление!
«В этом долбаном городе так всегда, – думает Мину. – Ты – то, что о тебе думают другие».
– Хорошо, – снова говорит Никлас и поднимается. – Доберетесь сами домой?
Мину еще даже и не думала об этом.
– Я позвоню маме, – говорит она.
– А ты? – спрашивает директор Линнею.
– Я как-нибудь сама, – отвечает она.
Но директриса не отпускает их. Мину видит, как она колеблется, подбирая слова. И еще до того, как она начинает говорить, Мину понимает, что Адриана сейчас скажет что-нибудь об Элиасе и произойдет взрыв.
– Линнея, – начинает она. – Я очень переживаю за то, что случилось. Элиас был, как мне кажется, особенным человеком.
Линнея отвечает хриплым напряженным голосом:
– Почему же вы не сказали это ему самому?
Директриса застывает на месте. Ее рот приоткрыт, слова застряли на полпути.
– Давайте-ка не волноваться, – говорит полицейский, кинув покровительственный взгляд на Адриану Лопес.
Линнея поднимается и выходит из кабинета, не сказав больше ни слова.
Мину нерешительно смотрит на директрису.
– Можешь идти, – говорит Адриана.
Мину идет в класс за своей сумкой. Стулья подняты на парты. Пылинки кружатся в солнечном свете, падающем из окна. Она идет к своему месту, но сумки там нет.
– Мину?
Она оборачивается. В дверях стоит Макс, держа в руках ее сумку.
– Я взял ее.
– Спасибо.
Их пальцы случайно касаются друг друга, и Мину чуть не роняет сумку на пол. Руки не слушаются ее.
«Как я могу думать о чем-то, кроме пережитого только что ужаса?» – удивляется она.
– Как ты? – спрашивает Макс.
– Не знаю, – говорит Мину, все еще не веря, что может так легко поддерживать разговор с Максом.
Он понимающе кивает.
– Когда я был в твоем возрасте, один близкий мне человек покончил жизнь самоубийством.
Его голос спокоен, но Мину видит, как сжимается его левая рука. Есть боль, которую время не вылечивает.
– Я не была знакома с Элиасом, – говорит Мину. – Но Линнея дружила с ним.
Вдруг Макс кладет руку ей на плечо. Тепло его пальцев чувствуется даже через ткань свитера.
– Если захочешь поговорить об этом со мной, заходи.
– О’кей, – говорит Мину.
Она не решается сказать что-нибудь еще, боясь, что голос ее подведет.
– Мне правда очень жаль. Ужасно, что тебе пришлось такое пережить. Береги себя, – говорит он, дружески треплет ее по плечу и убирает руку.
Мину вдруг замечает, что дрожит всем телом. Паника вцепляется в нее острыми когтями, становится тяжело дышать. Надо бежать отсюда.
– Мне пора, – говорит она. – Спасибо.
Выскочив из дверей класса, она мчится вниз по лестнице. Солнечный свет ослепляет ее, когда она распахивает дверь и оказывается на школьном дворе. Около входа, скрестив ноги, сидит и курит Линнея.
Сердце Мину сильно стучит, она так запыхалась, что ей сложно говорить. Она смотрит на улицу, видит красную машину. Сквозь стекло она улавливает очертания лица мамы.
– Хочешь, подвезем тебя? – выдавливает она из себя.
– Нет, – отвечает Линнея.
– Точно?
– Почему ты бежала?
– Я… Я не знаю. Мне нужно было уйти оттуда.
Линнея щелчком отбрасывает сигарету.
– Он не совершал самоубийства, – говорит она.
– Что ты имеешь в виду?
– Я говорила с ним незадолго до этого. Он должен был прийти ко мне домой. Поговорить… – Линнея запинается. – Мы поссорились. Но мы не были… Он что-то хотел рассказать мне… Он просто не мог…
Линнея обрывает себя на полуслове.
Она не может поверить, думает Мину. Что лучший друг покинул ее. Вслух она говорит:
– Почему ты не сказала об этом полиции?
– Полиции, – фыркает Линнея.
Ее взгляд вдруг становится жестким.
– Ну да, разве им не следует знать об этом? – говорит Мину.
– Ты даже не понимаешь, о чем говоришь! Живешь в своем чистеньком домике со своей правильной семьей и живи, а советы мне нечего давать!
Мину встречает взгляд Линнеи. Ей стыдно. Она знает, что это правда. Но это не вся правда, думает она. Пусть Мину видела только светлую сторону жизни, а Линнея в основном темную. Но разве может одна правда быть правдивее другой?
Линнея улыбается презрительной улыбкой.
– Ну, что же ты не бежишь к мамочке?
На Мину вдруг накатывает злость.
– Мне жаль тебя, – говорит она и идет к машине.
– Да пошла ты! – кричит Линнея ей вслед.
5
Анна-Карин поднимается с сиденья виляющего автобуса и, старательно удерживая равновесие, идет через весь проход к двери. Как она устала все время бояться, не скажет ли кто-нибудь гадость, когда она проходит мимо. Не раздастся ли за спиной сдержанный смешок. Даже когда никто не говорит ничего плохого, в ее голове звучит эхо предыдущих обид. Чужие голоса обзывают ее «толстухой» и «деревенщиной».
Но сегодня никто на нее не обращает внимания. В автобусе шепчутся, но не о ней. Сегодня все говорят об Элиасе.
Автобус последний раз поворачивает и так резко останавливается, что Анна-Карин чуть не падает. Внутри у нее пробегает противный холодок: сейчас она растянется посреди прохода, и все станут над ней смеяться. Но, слава богу, ей удается удержаться на ногах. Двери открываются, и Анна-Карин быстро спускается по ступенькам.
Автобус уезжает. Анна-Карин переводит дыхание, видит пасущихся коров и только тут наконец начинает дышать свободно и легко.
Щебень хрустит под ногами, когда она идет к дому. Проходя мимо луга, она подходит к одной из больших кареглазых коров и здоровается.
– Здравствуй, красавица моя, – говорит она. Так всегда говорит ее дедушка.
Она протягивает руку, и корова лижет ее своим большим языком. Вокруг них жужжат мухи. Здесь пахнет навозом, и она любит этот запах.
Дома Анна-Карин совсем другой человек. Ее спина выпрямляется, она не боится вспотеть. Не думает о том, виден ли у нее двойной подбородок и трясутся ли сиськи под футболкой.
Она подходит к хутору. Два красновато-коричневых деревянных дома – в один и в два этажа – стоят под прямым углом друг к другу. Немного поодаль находится коровник и несколько мелких построек.
Анна-Карин идет к двухэтажному дому, открывает незапертую входную дверь. Снимает ботинки, достает из кармана Пеппара. Он спит, но начинает ворочаться, когда она осторожно кладет его в коридоре в корзину, застеленную обрывком старого тканого половика.
Из гостиной раздаются взрывы громкого смеха. Заглянув внутрь, Анна-Карин видит лежащую на диване маму. Она крепко спит, приоткрыв рот. На экране телевизора показывают американскую гостиную. Может, взять пульт и убавить звук? Нет, мама может проснуться, и тогда не миновать выговора.
Вместо этого Анна-Карин крадется на кухню, достает из холодильника коробку с круглыми шоколадными пирожными и пакет с белыми булочками из хлебницы на столе. Она вынимает сердцевину из четырех булочек, кладет внутрь каждой шоколадный шарик и сильно сплющивает булочку, так что все слипается в единое целое. Она ест булочки, стоя, запивая их большими глотками молока. Вскоре наступает приятное, чуть сонное чувство сытости.
Анна-Карин выглядывает в окно кухни и смотрит на дом дедушки. Видит его сгорбленный профиль, машет рукой. Дед замечает ее и знаками приглашает зайти. Анна-Карин охотно покидает свой дом, где на экране телевизора истерически смеются актеры.
Сразу за входной дверью в дедушкином доме находится крошечная прихожая, где висит один из его рабочих комбинезонов. Слева виднеется кухня. Там у дверей стоит деревянный угловой диванчик серо-голубого цвета. Когда дедушку навещают друзья, они обычно сидят на этом диванчике и ждут, пока их позовут к столу – пить кофе. Сейчас здесь сидит сам дедушка, глядя в окно и прихлебывая горячий черный кофе.
- Предыдущая
- 8/97
- Следующая
