Пилигримы - Шведов Сергей Владимирович - Страница 56
- Предыдущая
- 56/79
- Следующая
– Не верю! – неожиданно возвысил голос граф.
– Воля твоя, благородный Тьерри, – обиделся Робер. – Я над ними свечку не держал. Зато Ангерран де Куси видел все собственными глазами. Только ты меня не выдавай, граф, я поклялся барону, что буду нем как рыба. Впрочем, на месте Ангеррана я бы лучше смотрел не за чужими женами, а за собственной Маврилой, которая закрутила любовь с Венсаном де Раш-Гийомом, юным оруженосцем Раймунда де Пуатье.
Робер не понял, почему граф Фландрский вдруг побурел от гнева, а в глазах его плеснула ярость. В конце концов, имени благородной Сибиллы он даже не упомянул, хотя, разумеется, мог бы. Но, видимо, Тьерри принял измены чужих жен так близко к сердцу, что готов был мстить не только их любовникам, но и любому представителю мужского пола. К коему бесспорно принадлежал и граф Першский, который в качестве оправдания мог бы сослаться разве что на редкостное невезение, а отнюдь не на отсутствие пыла. В частности он очень скорбел по поводу неразумного выбора благородной Талькерии, которая предпочла безусого мальчишку одному из самых храбрых вождей крестового похода. От крупных неприятностей Робера спасла Сибилла Фландрская вдруг возникшая на пороге. При виде жены благородный Тьерри всхрапнул как загнанный жеребец и произнес вместо набора отборных ругательств всего одну невинную фразу:
– Где ты была?
Сибилла откликнулась на вопрос мужа целым потоком слов. В которых очень скоро захлебнулся не только Тьерри, но и Робер. Описания чудес графства Антиохийского заняли у графини столько времени, что оба ее слушателя успели осушить по два кубка отличного местного вина. Но особенный восторг прекрасной Сибиллы вызвал волшебный источник, исцеляющий от всех болезней, включая бесплодие.
– Ты была в Раш-Русильоне? – удивился Тьерри.
– Я воспользовалась приглашением баронессы Кристины, с которой мы познакомились в монастыре. К слову, этот монастырь был основан благородной Констанцией, дочерью короля Филиппа Французского и женой герцога Боэмунда Тарентского. Как тебе известно, она доводилась бабушкой нынешней графини Констанции и, по слухам, очень благоволила к коннетаблю Глебу де Лузаршу, убитому, как многие полагают, не без участия ее сына, графа Боэмунда Антиохийского, который в свою очередь погиб при весьма сомнительных обстоятельствах.
У благородного Робера закружилась голова и отнюдь не от вина. В какой-то миг ему показалось, что он все-таки падет жертвой чужой семейной сцены, отнюдь не бурной, к слову говоря, но имеющей свои специфические особенности, весьма вредные для здоровья постороннего человека. Однако граф Фландрский, к удивлению несчастного Робера, не только слушал с большим вниманием свою жену, но даже умудрялся находить крупицы здравого смысла в потоке произносимых ею слов. Через полчаса нескончаемого рассказа благородной Сибиллы граф Першский мысленно поздравил себя с тем, что не успел жениться, через час он твердо решил, что не жениться никогда. Между прочим, имя Филиппа де Руси во всей этой мешанине событий, происходивших в Антиохии на протяжении полусотни лет, не было упомянуто ни разу. С чем Робер и поздравил графиню Фландрскую, опять же не раскрывая рта.
– Это была незабываемая поездка дорогой Тьерри, я пересекала полноводные реки и поднималась в горы. Мрачные ущелья готовы были поглотить нас безвозвратно, но всегда где-то там вдали нас манил солнечный свет, ниспосланный Богам, дабы утихомирить нашу печаль и наполнить наши души благоговением. Я вам рассказывала, что замок Раш-Русильон расположен посреди чудесного озера, заполненного прозрачной водой?
– Нет, – успел вставить слово благородный Тьерри.
– Сорок лет назад на замок напали византийцы, их было несметное количество, а Раш-Русильон защищали только тридцать отчаянных храбрецов, к слову, земляков того самого Олексы Хабара, который, как ты знаешь, женился на несравненной Адели, чем очень огорчил ее родителей. Грозный коннетабль уже готовился снести голову своему недавно обретенному зятю, но тут вмешалась я и предотвратила кровавую трагедию, которая, скорее всего, потрясла бы не только Антиохию, но и святой град Иерусалим.
– А источник? – на свою беду напомнил графине ошалевший Робер.
О святом источнике графиня рассказывала так обстоятельно, с такими подробностями, что у графа Першского от ненависти к ней свело челюсти. Одно перечисление имен, исцелившихся дам и шевалье заняло у нее столько времени, что Робер вознес очи к небу, моля Господа о пощаде.
– Я ведь отправила к тебе посыльного, дорогой Тьерри. Ты получил мое письмо из монастыря?
– Нет.
– Каков, однако, негодяй этот сириец. Я заплатила ему целый денарий, и он поклялся всеми святыми, что непременно вручит его тебе лично в руки. Может он отдал его одному из слуг? Впрочем, благородная Кристина рассказывала мне, что среди сирийцев, людей в массе своей очень порядочных, попадаются редкостные негодяи. Так вот один из таких негодяев соблазнил ее служанку, чудную девушку шестнадцати лет, тихую, ласковую безропотную, а когда пришла пора жениться, этот блудодей заявил…
Что заявил негодяй сириец Робер так никогда и не узнал, он тихо отполз от стола и почти бегом бросился вон из гостеприимного дома Фландрского. Сержанты и конюхи с удивлением наблюдали, как граф Першский пытается и не может сесть в седло. Наконец Робер попал ногой в стремя и стрелой вылетел за ворота усадьбы. В себя он пришел только во дворце, который делил со своим старшим братом. Впрочем, его усталость от пережитого была столь велика, что он рухнул ничком на ложе и заснул сном праведника, только что избежавшего самого великого в своей жизни соблазна.
Разбудил Робера, заснувшего совершенно не ко времени, родной брат Людовик. Король был чем-то очень озабочен и не нашел ничего лучше, как обратиться за советом к графу Першскому.
– Я хочу поговорить с тобой о поведении французских дам.
– Нет, – взревел раненным зверем Робер. – Ради Бога, брат, только не о них.
– Но почему? – удивился Людовик.
– Мне хватило объяснений Сибиллы Фландрской. Это святая во всех отношениях женщина, верная своему супружескому долгу, никогда не помышлявшая о грехе, даже самом незначительном, вернулась, наконец, к своему мужу, полная радостных впечатлений.
– Что это с тобой? – нахмурился король. – Ты пьян?
– Трезвее не бывает, – всплеснул руками Робер. – Просто я дал Богу клятву, что не произнесу ни единого дурного слова по поводу поведения французских дам.
– Похвальное намерение, – растерянно проговорил, – но я должен с кем-то посоветоваться.
– Тебе нужен барон де Лоррен, – подхватился на ноги Робер. – Честнейший человек. И очень наблюдательный. От него ты узнаешь все, что пожелаешь. А меня уволь, дорогой брат. Я слишком слаб, чтобы бороться с демонами.
– С какими еще демонами? Ты в своем уме?
– С суккубами и инкубами, – печально вздохнул граф Першский. – Ими буквально переполнен город Антиохия, если верить моему лучшему другу Альфонсу де Вилье. Так мне позвать барона де Лоррена?
– Зови, – сердито бросил Людовик. – И подумай о своем здоровье, Робер. В последнее время ты стал слишком много пить.
Благородный Симон де Лоррен произвел на Людовика очень хорошее впечатление. Это был мужчина лет пятидесяти, уже утративший стройность фигуры, зато приобретший мудрость, столь необходимую в решении сложных дел. Людовик, уступающий годами собеседнику едва ли не вдвое, счел антиохийского барона вполне приемлемым советником в деле весьма сомнительного свойства. Дабы избежать лишних ушей, король предложил своему гостю спуститься в сад, подышать свежим воздухом.
– У меня был серьезный разговор с епископом Лангрским по поводу недостойного поведения некоторых особ благородного сословия, – осторожно начал Людовик. – Я не жду от тебя перечисления имен грешников, дорогой Симон, но хочу знать твое мнение по этому поводу.
– Это очень деликатный вопрос, – вздохнул Лоррен. – Патриарх Антиохийский, с которым я имел возможность недавно беседовать, кивает на происки дьявола, решившего запутать в своих сетях участников богоугодного предприятия, коим бесспорно является крестовый поход. Мой друг Альфонс де Вилье, человек излишне впечатлительный, впрямую говорит об инкубах и суккубах, которых он видел собственными глазами. Иные намекают на владетеля Ульбаша, замеченного в связях с язычниками, некоторые кивают на борона фон Рюстова, отец которого был колдуном. Конечно, мне выгодно бросить тень и на благородного Филиппа и на благородного Драгана, которые не числятся среди моих друзей, но я вынужден признать, что эти люди, если и причастны к греховным делам, то только косвенно, а главным организатором этого шабаша является никто иной как граф Раймунд Антиохийский и два его ближайших сподвижника, барон Пьер де Саллюст и маршал графства Гишар де Бари. Именно эти трое выступили в роли если не соблазнителей, то сводников, предоставив блудодеям помещения для встреч, и всячески поощряют их греховные безумства.
- Предыдущая
- 56/79
- Следующая
