Конец детства (сборник) - Головачев Василий Васильевич - Страница 50

И снова я в одиночестве, подумал Блэйн. Но уже не так одинок — у меня есть цель. Цель, с неожиданной гордостью повторил про себя Блэйн, которую я сам создал.

Он расправил плечи, не обращая внимания на холодный ветер, и зашагал быстрее. У него еще есть дела. Много дел.

Слева от него, в тени деревьев, что-то шевельнулось, и Блэйн, уловив движение, резко повернулся

— Это ты, Шеп? — раздался неуверенный голос.

— Анита! — воскликнул он. — Глупышка моя! Анита!

Она выбежала из темноты и бросилась к нему на грудь.

— Я не могла, не могла лететь без тебя. Я знала, что ты вернешься.

Он обнял ее изо всех сил и осыпал поцелуями, и не было силы в мире и во всей Вселенной, способной разъединить их. И не было ничего, только стремительный бег их крови, и сирень, и сверкающая звезда, и ветер с холмов, и они.

И еще — рев машин на шоссе.

Блэйн с трудом оторвал ее от себя.

— Бежим, — выкрикнул он. — Бежим, Анита!

— Как ветер! — отозвалась она.

И они побежали.

— Вверх, на гору, — сказала она. — Там машина. Я ее отогнала туда, как стемнело.

Поднявшись на холм до половины, они посмотрели назад.

Первые языки пламени лизнули густую черноту городка, и до них донеслись крики бессильной ярости. Глухо затрещали ружейные выстрелы.

— По теням стреляют, — сказала Анита. — Там никого не осталось, даже кошек и собак. Их взяли с собой дети.

Но в других городах, подумал Блэйн, остались не только тени. И там будут пожары, и дымящиеся стволы, и веревочные петли, и окровавленный нож. А может — и топот быстрых ног, и темный силуэт в небе, и жуткий вой в горах.

— Анита, — спросил он, — скажи, оборотни бывают?

— Да, — ответила она. — Оборотни сейчас там, внизу

И она права, подумал Блэйн. Темнота разума, расплывчатость мыслей, мелкость целей — вот они, настоящие оборотни этого мира.

Они повернулись спиной к поселку и пошли дальше вверх.

Позади все жарче и яростней разгоралось пламя ненависти. Но впереди, над вершиной холма, в блеске далеких звезд светилась надежда.

Отворилась дверь.

Те же ненавистные, хорошо знакомые лица.

— Пора, — с усмешкой сказал Корнивал.

Атан яростно плюнул в его мерзкую рожу.

Вот и пришел конец моим пыткам, успел подумать он, падая под ударом электробича. Конец агонии, конец мучительному ожиданию. Приказ об отмене приговора не прибыл и уже не прибудет. Он поднялся, облизывая кровь, сочившуюся из разбитой губы. “Итак, настал мой последний день”. На миг он даже испугался, что это может не произойти сегодня. Новые отсрочки, пересмотр дела способны лишь продлить страдания.

Он по горло сыт подлым, гнусным миром, который дрожит от страха и в ярости уничтожает тех, кто осмеливается поднять голос против этого общества насилия и наживы.

Уничтожают ради блага самого общества. Он посмотрел на лица тюремщиков, своих палачей, пытавших его целых три года. Но теперь довольно. Хватит с него допросов под ударом электробичей, хватит утонченных и потому еще более жестоких издевательств. Перед ним в полутьме змеится коридор, исчезая где-то в бездонных глубинах пропасти.

Он с вызовом посмотрел на тюремщиков и твердым шагом двинулся к выходу.

Свет, проникающий сквозь высокие решетчатые окна, был тусклым, безжизненным. Снаружи небо заволокли свинцовые облака. Он шел, глядя прямо перед собой в пустоту и стараясь ни о чем не думать.

Однако мысли вихрем проносились в голове, неотступные воспоминания сковывали его длинной цепью.

Даже серые, холодные стены темницы вызывали в нем тысячу противоречивых чувств, напоминая о бесконечных днях, всегда одинаковых и всегда таких различных, с переходами от надежды к отчаянью. И все-таки откуда-то снова выползала надежда, слабая и нелепая. А он опять безжалостно загонял ее в самый дальний угол. Он боялся дать ей хоть малейшую поблажку.

Дальше и дальше по полутемному коридору; он — впереди, наедине со своими мыслями, а сзади — ритмичные шаги стражников. И опять мысли. Замкнутый круг, из которого не отыскать выхода.

Суд. Речь казенного защитника. Взгляды людей в зале, колющие тебя, как острые иглы, тяжелые, как удары молота.

— Я требую для подсудимого смертной казни.

Дальше, все дальше по бесконечному коридору, в котором гулко отдается каждый шаг. Но вот впереди он увидел дверь. Его дверь. Коридор кончается, наступает конец всему.

До скорой встречи, Корнивал, Дженкинс, Скарон, сборище подлецов, палачи мои и правосудия. Еще немного, и я стану для вас недосягаем.

Они вошли. В центре крохотной комнаты мрачно чернела металлическая койка. Тусклый свет ламп, голые серые стены. Провода, подведенные к койке. Он спокойно лег на нее, позволил прикрепить к голове и к запястьям металлические зажимы. Скарон включил контрольный прибор, и комната наполнилась мерным гулом.

Он неподвижно смотрел в потолок, но отчетливо представлял себе каждое движение Скарона. Сейчас он опустит рычаг. Только бы в последний миг не оборвался контакт.

— Ну, что же ты медлишь, Скарон, тебе не надоело меня мучить? Нажми на рычаг, подонок.

Скарон медленно опустил рычаг.

Теперь все, подумал Атан.

Он бросил торжествующий взгляд на Корнивала, и в то же мгновение вокруг все померкло.

Могучая волна понесла его в океан небытия. Но еще успела мелькнуть мысль: “Вы мучили меня три года. Но придумать еще большую пытку уже не в вашей власти. Вам не удастся отравить мне не только жизнь, но и смерть. Последнее желание смертника — священно. И вам придется его выполнить”.

Наука способна творить чудеса. Она уже творит чудеса.

Когда системе надо устранить человека, ей неважно, как он умрет. Главное, чтобы он исчез. И вот он уже в безбрежной пустоте. Корнивал, тюрьма, судьи бесконечно далеки от него. На металлической койке лежала теперь бестелесная оболочка. Его мозг плыл в кромешной тьме, навстречу своему новому пристанищу. Кого волнует, как умрет Старрен Атан? Важно, что упорядоченный мир наживы наконец избавится от него.

Цель уже близка. Он почувствовал, что мозг его проникает в новое тело. В тело другого человека, в обличье которого ему суждено принять смерть.

Ему остается лишь умереть, как умирают Великие. Это последнее его желание палачи не могли не исполнить.

Трансфузия удалась, в этом он был уверен. И снова в мозгу вспыхнула неистребимая надежда, и он уже не в силах был ее подавить. Могли же его палачи ошибиться в расчетах. Они выполнили его последнее желание, перенесли его мозг в тело другого человека, зная, что этот человек обречен на смерть.

Но и они не застрахованы от ошибок. Тело человека, в которое проник его мозг, ослабело от долгих лет вынужденной бездеятельности и болезней… Этот человек видел, как одна за другой рушатся его мечты и надежды, и он не мог не желать смерти.

Но мозг Атана жаждал жизни. Быть может, неимоверным усилием воли он преодолеет непроницаемый барьер безнадежности, вдохнет энергию в усталое, измученное тело. И тогда он вернет к жизни этого человека, ставшего его вторым “я”. Но для этого ему придется изменить ход истории. Что ж, он готов к борьбе.

Едва он адаптировался в новом теле, как его пронзила адская боль. Тот человек угасал, он был в агонии. Атан напряг всю свою волю.

Нет, он бессилен. Ничто уже не вернет жизненную энергию этому потерявшему надежду, разочарованному человеку. Его палачи не ошиблись, их расчеты были точны. Они знали, что он, Атан, не в состоянии выиграть этот последний поединок с роком.

Снова на него “девятым валом” обрушилась боль. Он даже не вскрикнул, у него и на это не оставалось больше сил. И вместе с последними ускользающими силами медленно ускользала и надежда. И все-таки он может умереть Великим.

С неимоверным напряжением он открыл глаза. И хотя люди вокруг виделись ему словно в тумане, он их узнал.

У его изголовья стояли все, о ком упоминали исторические хроники.