Белая сорока - Лускач Рудольф Рудольфович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/60
• Следующая

— Ничего не понимаю… Ведь мы здесь… между своими, — запинаясь, проговорил Богданов. — Может, она куда-нибудь упала…

Рожков махнул рукою:

— Мы не можем рассчитывать на случайность. Придется обыскать комнату, а может быть, и кого-нибудь…

— Это лишнее, — возразил лесничий, но Рожков уже ходил по комнате, отставляя стулья, заглядывая под столы, в углы, отвернул ковер. Усов следил за ним и, наконец, сказал:

— Оставьте, это ничего не даст… Не помните, кто убирал со стола?

— Я с тетей Настей, — ответила Вера Николаевна.

— Найдите тетку, — приказал Усов Рожкову. Тог ушел, и скоро тетя Настя появилась в комнате, а Рожков где-то задержался. Она равнодушно спросила Богданова:

— Что вам угодно?

Вместо Богданова заговорил Усов:

— Что вы убирали с того столика, гражданка Блохина?

— С того маленького? Стаканы с недоеденным компотом, — был спокойный ответ.

— И больше ничего?

— Еще ложечки. Серебряные… Мы их подаем только гостям, — подчеркнула старуха.

— Хорошо, а что еще? Вспомните-ка!

— Что мне вспоминать! Больше ничего не было…

— Тетя Настя, — спросила Вера Николаевна, — не было ли там еще какой-нибудь мелочи?

— Что-нибудь пропало? Такого в нашем доме быть не может, — уверенно сказала старуха.

— Вы правы, такого быть не должно, — заявил Усов и вопросительно посмотрел на Рожкова, который тем временем вернулся. От меня не укрылось, что Рожков сделал едва заметное движение рукой. Усов сказал старухе, что она больше не нужна.

— Товарищ начальник, все-таки я бы хотела знать, почему вы меня сюда позвали? Уж не думаете ли вы, что я что-то украла? — раздраженно спросила она.

— Ничего такого я не сказал, — строго, без обычной приветливости ответил Усов. — Идите, мать, к себе и помните, как говорят: много будешь знать, скоро состаришься…

Тетка Настя что-то проворчала и исчезла за дверью.

— Вы предполагаете, что пряжку взяла она? А товарищ Рожков… он, наверное, проводил обыск на кухне? — вступил в разговор Шервиц.

— Угадали, но это было только начало… — не моргнув, засмеялся Усов. Рожков тихо спросил своего шефа есть ли смысл продолжать обыск?

— Смысл-то есть, вот только результата нет, — сказал начальник. — Эту пряжку легко спрятать и трудно найти. Одно ясно: ее владельцу придется купить новый ремень… — Усов вернулся к своему прежнему спокойному тону.

— Если, конечно, у него нет дома другого, — добавил Шервиц.

Я удивился, почему Усов так быстро прекратил следствие, но вскоре понял, что сама по себе пряжка значила куда меньше, чем тот факт, что она кого-то в доме заинтересовала. Кого? Это и нужно было расследовать…

Рожков дал нам подписать протокол о нападении на Хельмига, и оба представителя органов государственной безопасности собрались к отъезду.

— Сообщение обо всем этом мы, понятно, пошлем в Ленинград, в наше областное управление, — сказал Усов. — И вас туда пригласят. А мы завтра займемся Хельмигом. Это будет крепкий орешек.

— Желаю, чтобы вы его как можно скорее раскололи, — пожелал я.

Едва Усов и Рожков уехали, в комнату вошла тетка Настя и спросила, не хотим ли мы чаю?

— Хоть сполоснете горечь с языка, — добавила она, явно ожидая, как мы к этому отнесемся.

Отозвался только Шервиц. Он поинтересовался, какую горечь она имеет в виду.

— Мало того, что у человека желчь разлилась, — недовольно сказала старуха. — Еще и племянника хотели арестовать. Этот долговязый все задвижки в кухне проверил, будто я злодейка какая. Да еще все спрашивал, что, да как, да почему… И вас замучил…

— А не имеют ли ваши задвижки какую-нибудь связь с попыткой убить Хельмига? — спросил Курилов.

Бабка испуганно выдохнула:

— Боже сохрани, с чего это вы взяли?

— Бог с этим делом не имеет ничего общего. Сказал просто так. — Филипп Филиппович пристально глянул на бабку. Та опустила голову и проворчала:

— Такой солидный человек и делает из старой женщины посмешище. — Затем она повернулась к дверям, добавила: — Сейчас принесу самовар, хотя вы против меня и что-то затеваете. И вышла из комнаты.

Шервиц засмеялся, заметив, что у тетки острый язычок, а Курилов сказал:

— Язык у нее за зубами. Разве вы не поняли?

— Она своенравна, ворчлива, но за все время, что у нас, ни в чем не провинилась. Я могла бы поручиться за ее порядочность, — возразила Вера Николаевна.

— Так-то оно так, — продолжал Богданов, — но мой отец, например, тетю Настю не любит. Он говорит, что у нее и глаза, и язык змеиные.

— Посмотрите-ка, как расходятся мнения… Впрочем, не кажется ли вам, что сейчас полезнее идти спать, ведь завтра рано уезжаем? — закончил Шервиц.

— А как же чай? — спросил Богданов.

— Пусть его попьет с теткой Настей товарищ Курилов, — пошутил Шервиц.

— Избавьте меня от этой радости и побудьте со мной, — обратился ко мне Филипп Филиппович.

— Воля ваша, — торжественно объявил я.

Остались трое: Курилов, Богданов и я. Самовар, который тетка Настя молча поставила на стол, шипел, выпуская клубы пара. Сидели, наслаждаясь чаем с вкусным вареньем.

— Ну, и что вы скажете обо всей этой истории? — первым нарушил молчание Богданов, помешивая ложечкой в стакане. Вопрос был обращен к нам двоим, но я ждал, что скажет Курилов.

— Выводы делать рановато: пока не ясен мотив преступления. Понадобится терпеливое расследование. Одно ясно — загадочное исчезновение пряжки его не облегчит. Не знаю, кто и зачем ее взял, но из всех, кто находится в доме, по-моему, можно подозревать двоих…

— Двоих? — переспросил я, пытаясь сообразить, кого он имеет в виду.

— Первый из них — это инженер Карл Карлович Шервиц.

— Да вы что? — вырвалось у меня. — Это же абсурд!

— Почему же? А что если у него есть основания спрятать пряжку? Кто поручится за то, что в Хельмига стреляли не потому, что тот кому-то стал не нужен, даже опасен? Нельзя забывать, в какой политической ситуации мы живем. Гитлеровцы начинают распускать свои щупальца по всей Европе. В капиталистических странах убийства стали обычными. Не исключено, что нацисты пытаются сделать нечто подобное и в Советском Союзе.

— Нет, нет, все-таки нет! — решительно сказал я. — Знаю Шервица и не верю, что он мог быть причастен хоть к чему-либо подобному. Он не имеет с гитлеровцами ничего общего. Более того, ненавидит их всем сердцем.

— Это звучит достаточно убедительно, — кивнул Курилов. — Тогда остается второе лицо.

Богданов пытливо на него уставился.

— Тетя Настя, — сказал Курилов так тихо, что его слова были едва слышны в монотонном клокоте самовара, в котором догорали последние угольки.

«Настя? Возможно, она или…» Тут мне пришел в голову еще один человек, который был в доме в критический момент.

— А не лесник ли это? Тот, который сюда входил, — предположил я.

— Исключено, — сказал Филипп Филиппович, — ведь он даже не перешагивал порога комнаты.

Богданов согласно закивал. Он может положиться на своих людей. И хотя под тяжестью обстоятельств допускает обоснованность подозрений в отношении тетки Насти, но в глубине души этому все-таки не верит.

— Допустим, что и в самом деле была она, — размышлял он вслух. — Но откуда ей знать, кому принадлежит пряжка?

— Это еще ни о чем не говорит, — возразил Курилов. — Мне решительно кажется, что и начало, и конец этой проклятой истории следует искать у вас, товарищ лесничий, — добавил он. Богданов вздохнул, а Курилов продолжал: — И это вас, согласитесь, кое к чему обязывает.

— К чему?

— Мы, понятно, не можем сейчас перевернуть дом вверх ногами, чтобы найти пряжку. Утром уезжаем и просим нам помочь. Обратите на тетку Настю особое внимание и, главное, предупредите супругу: у нее ведь тетка целый день на глазах. Пусть присмотрится, понаблюдает, и если тетка уйдет, проверьте, туда ли, куда сказала.

— Попытаюсь, но толк вряд ли будет, — заметил Богданов, — впрочем, кто знает…

— Вы все еще сомневаетесь, что помощника убийцы следует искать у вас? — удивился Курилов.

• Предыдущая
• 23/60
• Следующая