Белая сорока - Лускач Рудольф Рудольфович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/60
• Следующая

— Убью проклятого! — срывающимся голосом кричал Блохин. — Помогите!

Помочь, однако, было нелегко. Дружок висел на руке Блохина, сжимая ее челюстями, как клещами. Я схватил его за ошейник и потянул со всей силой — напрасно. Тут подоспел Богданов с ведром воды и вылил его на беснующегося пса. Это помогло. Дружок разжал зубы, я схватил его, быстро затащил в соседнюю комнату, закрыл дверь и повернул ключ.

Разъяренный, ко мне бросился Блохин. И едва я успел вытащить ключ, как заметил в руках у Блохина пистолет, который он рванул из кармана.

— Пустите меня, я ему покажу! — кричал Блохин.

Из-за дверей слышалось злобное ворчание лайки, такое же ворчание я услышал за собою. Повернувшись, увидел Норда.

— Что, и этот? — зарычал Блохин и, прежде чем я успел ему помешать, ударил сеттера ногой. Пес взвизгнул и так вцепился в ногу Блохина, что тот зашатался и, теряя от злости рассудок, выстрелил… Зазвенело стекло, и наступила тьма: пуля попала в электрическую лампочку. Раньше чем я успел сообразить, что к чему, снова раздался крик, кто-то открыл дверь в кухню, и луч света упал в коридор.

Только тут я понял, что это опять кричал Блохин. Курилов, единственный, кто не потерял присутствия духа, одним махом бросился к Блохину, скрутил ему руки и вырвал пистолет.

— Спокойствие, товарищи! — приказал Усов и добавил Блохину: — Перестаньте стонать, пойдемте, осмотрим руку…

Мой сеттер жалобно скулил. Только тут я обнаружил, что у него окровавлена морда: это Блохин успел пнуть его ногой. Варвар! К счастью, рана была небольшая. Погладив пса, осторожно обмыл рану и отворил дверь. Курилов и Шервиц вошли вместе со мной.

Дружок лежал посреди комнаты и тяжело дышал. Увидев меня, он вильнул хвостом и встал. Виновато склонив голову и прижав уши, приковылял к моим ногам, улегся, вытянул шею, положив голову на передние лапы. Дружок дрожал всем телом, явно ожидая наказания.

Наклонившись, я медленно произнес:

— Что же ты наделал… ты, псина!

Дружок подполз ближе, заскулил и задрожал еще сильнее.

— Марш на место, бесстыдник!

Дружок послушался, встал и, припадая на одну лапу, заковылял в угол.

— Подождите, Рудольф Рудольфович, — заговорил Курилов. — У собаки серьезно повреждена лапа. Откуда это? Раны на теле, понятно, от ударов, но лапа?

Внимательно осмотрев лайку, мы обнаружили, что кончик передней лапы у нее сильно разбит.

— Вот подлец, что наделал! — возмутился Шервиц. — А мы еще удивляемся, почему пес вцепился в руку Блохина. Он наклонился и, изучив Дружка, уточнил диагноз: — Очевидно, он в ярости раздавил ему лапу. Пальцы раздроблены и когти едва держатся.

— Вот почему пес так жалобно скулил… — подвел итог Курилов.

Мы направились в канцелярию, где Вера Николаевна и Рожков перевязывали Блохина. Я сумел сдержать злость, но Шервиц выпалил:

— И вы еще ухаживаете за этим негодяем?.

Видя, что инженер разошелся, Усов незаметно встал перед Блохиным и предостерегающе сказал:

— Злость не ведёт к добру, товарищ. Успокойтесь.

Блохин процедил сквозь зубы:

— Столько шума из-за паршивого пса…

— Будет еще больше! — загремел Курилов.

— Не пугайте, руки коротки, — пробурчал Блохин.

Для темпераментного Курилова это было слишком. Оттолкнув Усова, он подскочил к Блохину, но тут же взял себя в руки, вынул из кармана красную книжечку, подал ее Усову, сказав:

— Я следователь и требую, чтобы вы задержали гражданина Блохина.

Усов выпрямился, внимательно прочитал удостоверение и вернул его Курилову. Наступила тишина. Каждый ждал, что скажет Усов.

— Необходимо письменное распоряжение, — заявил он.

— Совершенно правильно, — оно будет у вас завтра. А пока я требую, чтобы вы взяли от гражданина Блохина подписку о невыезде.

— Это можно, — спокойно сказал Усов и попросил Рожкова принести портфель.

Блохин, казалось, оцепенел. Он стоял, как соляной столб, моргая глазами, словно не веря, что все происходит в действительности. Наконец сказал, тяжело дыша:

— Да что ж это такое, товарищи? Где я нахожусь? Меня, советского гражданина, хотят арестовать из-за какого-то бешеного пса, который едва не оторвал мне руку. Уж не взбесились ли и вы?

— Не волнуйтесь, — снова загремел Курилов. — Вы осмелились стрелять из пистолета в квартире и свободно могли кого-нибудь убить. У вас вообще есть разрешение на ношение оружия?

— Есть, пожалуйста, — снова процедил Блохин и показал разрешение.

— Постараюсь сделать все, чтобы у вас его отобрали. В таких руках пистолет оставлять нельзя, — твердо сказал Курилов.

Блохин переменил тон:

— Никак не возьму в толк, что здесь происходит. Да какое у вас право задерживать честного человека, клеветать на него? Никакой подписки не дам. Неужели тут нет никого, кто бы за меня заступился? Вера Николаевна… Товарищ Богданов…

Лесничий нерешительно стоял в дверях.

— За то, что собака искусала человека, его же и хотят арестовать, — чуть не плача, выговаривал Блохин. — Прошу вас, не допустите этого, ведь вы знаете меня лучше, чем все остальные вместе взятые. Скажите же хоть что-нибудь… Защитите меня от наветов!

Сцена произвела впечатление. Вера Николаевна просительно глянула на супруга и что-то зашептала Усову.

— Да, да, ему нужен медицинский осмотр, — сжалился Усов. — Свезите его… ну, хотя бы к тому фельдшеру.

Усов обратился к Курилову, тот не возражал. Богданов поручился за Блохина. Тетка Настя побежала за лесником, чтобы он запрягал лошадей (Демидыч еще не возвратился) и отвез Блохина. Когда лесник увидел Блохина, он всплеснул руками и сказал:

— Что ты наделал, Аркадий?

— Не спрашивай, — попал между волками, — зло проговорил Блохин и направился к выходу. Мы вернулись в комнату.

— Этот прохвост еще наделает нам хлопот, прежде чем попадет туда, куда ему и следует — за решетку, — раздраженно сказал Курилов.

— Простите, товарищ, — отозвался Рожков, — но у нас для этого нет оснований: стрельба из пистолета может быть квалифицирована как самозащита…

— Хорошо бы, если так, — проговорила Вера Николаевна. — Ведь эти патроны все-таки…

— Тс, тс, — прервал ее Усов. — У вас и стены имеют уши…

Мы обернулись и увидели, что двери комнаты слегка приоткрыты. В тишине, которая наступила после слов Усова, в коридоре отчетливо послышались чьи-то шаги. Я мгновенно прыгнул и распахнул двери. Усов спокойно оставался на месте. Коридор был пустой. Через мгновение в другом его конце скрипнули двери, затем снова все стихло.

Терзаемый подозрениями, я на цыпочках прошел мимо одной двери, за которой слышался приглушенный разговор, и спрятался у лестницы в углу, Соседние двери открылись, и выглянула голова — тетя Настя! Она прислушалась, затем вышла из комнаты, осторожно закрыла дверь и тихонько пошла по коридору в своих домашних шлепанцах. Когда ее шаги стихли, я вернулся к друзьям.

— Что-нибудь видели, Рудольф Рудольфович? — спросил Усов.

— Видел, — ответил я. — Это была тетка Настя.

— Ах, вечно она принюхивается в доме, — проговорил Богданов. — Никак от этого не отвыкнет. Словно кошка…

Я молчал. Не хотелось мне при Шервице говорить, что пронырливая тетка была в комнате у Хельми. Мне и в голову поначалу не пришло, что могла означать их встреча; просто, должно быть, Настя выполнила какую-то просьбу Хельми.

Случай с Блохиным как-то оттеснил на задний план историю, ради которой, собственно, Усов приехал, и, возвращаясь к которой, он сейчас сказал:

— Единственное вещественное доказательство — это пряжка с обрывком ремня. Придется приложить ее к делу… А где же она?

Все бросили взгляд на маленький столик, где только что лежала пряжка, но она исчезла! Усов, как обычно, улыбался — я подозревал, что он единственный видел, куда она пропала; Рожков возмутился:

— Это неслыханная дерзость! Украсть перед носом такую важную вещь… Преступник наверняка имеет в доме сообщника. Что вы скажете, товарищ Богданов?

• Предыдущая
• 22/60
• Следующая