Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы) - Роббинс Гарольд "Френсис Кейн" - Страница 110

• Предыдущая
• 110/152
• Следующая

Я медленно наклонил голову.

– Я так и сделаю, миссис Хоулм.

Дворецкий начал наливать кофе, и в это время в затемненную комнату вновь ворвался звук разорвавшейся бомбы, напомнивший грохот грома в мирном довоенном Лондоне.

Я открыл глаза, и в уши снова ворвался гул четырех двигателей. Моррис сидел в кресле и дремал, склонив голову набок. Когда я сел на койке, он открыл глаза.

– Сколько я проспал? – спросил я.

– Около четырех часов.

– Надо дать Роджеру немного отдохнуть, – сказал я, поднимаясь.

– Наверное ты здорово устал, – сказла Форрестер, когда я вошел в кабину. – Во всяком случае храпел ты так, что я подумал, что у нас пять двигателей вместо четырех.

Опустившись в кресло второго пилота, я сказал:

– Мне кажется, тебе надо немного отдохнуть, – и добавил: – Где мы?

– Примерно здесь, – ответил Роджер, указывая точку на карте, закрепленной в планшете перед нашими креслами. Я взглянул на карту, мы пролетели над океаном около тысячи миль.

– Медленно летим.

Форрестер кивнул.

– Сильный встречный ветер.

– Хорошо, беру управление на себя, – сказал я, положив руки на штурвал.

Роджер встал с кресла, потянулся.

– Постараюсь немного вздремнуть.

– Отлично, – я бросил взгляд на козырек кабины. Начинал накрапывать дождь.

– Надеюсь, ты сможешь выдержать несколько часов с открытыми глазами? – спросил Форрестер.

– Постараюсь.

– Или ты посильнее меня будешь или я начинаю стареть, – рассмеялся Роджер. – Там, в Лондоне, я подумал, что ты собираешься перетрахать всех англичанок.

– Просто я подумал, что при таких бомбежках надо успеть, как можно больше, – улыбнулся в ответ я.

Роджер засмеялся и вышел из кабины. Я повернулся к приборам. Очевидно, не я один так думал, должно быть, девушки думали так же. Было что-то безумное в том, с какой настойчивостью они требовали, чтобы я оценил их прелести.

Начал падать снег, ложась тяжелыми хлопьями на козырек кабины. Я включил противообледенительную систему и стал смотреть, как снежные хлопья превращаются в воду. Скорость встречного ветра была двести, значит, он усилился. Я потянул штурвал на себя, и большой самолет стал медленно набирать высоту. На высоте тринадцать тысяч футов мы вышли из облаков, и в лицо мне ударили яркие лучи солнца.

Весь остаток пути до дома полет был приятным и спокойным.

Робер стоял у открытой двери, когда я вышел из лифта. Хотя было четыре часа утра, он выглядел свежим, как будто только что проснулся после хорошего сна. Его смуглое лицо расплылось в гостеприимной улыбке. Одет он был в белую рубашку и безукоризненно сшитую форменную куртку.

– Доброе утро, мистер Корд. Хорошо долетели?

– Отлично. Спасибо, Робер.

Он закрыл за мной дверь.

– Мистер Макаллистер в гостиной, ждет с восьми вечера вчерашнего дня.

– Я поговорю с ним, – сказал я, проходя через прихожую.

– Я приготовлю сэндвичи с мясом и кофе, мастер Корд.

Обернувшись, я посмотрел на Робера. Казалось, что он совершенно не стареет – большая шапка черных волос, большая, сильная фигура.

– Эй, Робер, а знаешь что? Я скучал без тебя.

Он улыбнулся. В этой улыбке не было подобострастия, это была улыбка друга.

– Я тоже скучал без вас, мистер Корд.

Я отправился в гостиную. Робер был для меня больше чем друг, он был для меня ангелом-хранителем. Не знаю, что бы я делал без Робера после смерти Рины.

Тогда я вернулся в Рино из Нью-Йорка совершенно разбитым. Я ничего не хотел делать, только пить и забываться. Я устал от людей. Меня все время преследовала мысль об отце. Ведь это его женщина, которую я хотел, ведь это его женщина, которая умерла. Так почему я плачу? Почему я так опустошен?

Однажды утром я проснулся на грязном дворе позади домика для слуг, в котором жил раньше Невада, и увидел склонившегося надо мной Робера. Прислонившись к стене, я с трудом вспомнил, что сидел здесь вчера вечером с бутылкой виски. Повернув голову, я увидел рядом с собой пустую бутылку. Пытаясь поддержать тело, я уперся руками в грязь. Голова трещала, рот пересох. Когда я сделал попытку подняться, то обнаружил, что у меня совсем нет сил.

Я почувствовал, как Робер обхватил меня и поставил на ноги. Мы медленно побрели через двор.

– Спасибо, – сказал я, облокачиваясь на него. – Мне надо выпить, и я буду в порядке.

Его слова прозвучали настолько тихо, что в первый момент я подумал, что они мне просто послышались:

– Больше ни капли виски, мистер Корд.

– Что ты сказал? – спросил я, заглядывая ему в лицо.

Его большие глаза ничего не выражали.

– Больше ни капли виски, мистер Корд, – повторил он. – Думаю, что вам пора остановиться.

Во мне поднялась злоба, придавшая мне силы. Я отстранился от Робера.

– Да кто ты такой, черт возьми, – закричал я. – Если мне хочется выпить, то я выпью.

Он покачал головой.

– Больше ни капли виски. Вы уже не маленький мальчик и не смеете прятать голову в бутылку каждый раз, когда у вас бывают неприятности.

Некоторое время я смотрел на него не в силах выговорить ни слова. Злоба поднималась во мне холодными волнами.

– Ты уволен, – заорал я. – Ни один черномазый сукин сын не будет командовать мной.

Я повернулся и побрел к дому, но остановился, почувствовав на плече его руку. Лицо его было печальным.

– Извините, мистер Корд, – сказал он.

– Не надо извиняться, Робер.

– Я извиняюсь не за свои слова, мистер Корд, – проговорил он тихо. Я увидел, что его громадный, похожий на молот кулак приближается ко мне. Я попытался уклониться, но тело не слушалось меня, и я погрузился в темноту.

Когда я снова очнулся, то обнаружил, что лежу в кровати, накрытый чистыми простынями. В камине горел огонь. Повернув голову, я увидел Робера, сидящего в кресле рядом с кроватью. На столике перед ним стояла небольшая тарелка.

– Я принес вам горячий суп, – сказал он, встретившись со мной взглядом.

– Почему ты привез меня сюда?

– Горный воздух будет вам полезен.

– Я не хочу здесь оставаться, – сказал я, приподнимаясь. – С меня хватит этой хижины еще с прошлого раза, когда я проводил здесь медовый месяц.

Большая рука Робера прижала меня к подушке.

– Вы останетесь здесь, – тихо сказал он, взял тарелку, зачерпнул ложку супа и протянул мне: – Ешьте.

В его голосе прозвучали такие властные нотки, что, не успев осознать этого, я непроизвольно раскрыл рот. Горячий суп обжег горло, я отодвинул его руку.

– Больше не хочу.

Я посмотрел в его большие темные глаза и внезапно почувствовал боль и одиночество, которых никогда не испытывал раньше. Я заплакал.

Робер убрал тарелку.

– Плачьте, мистер Корд, вам надо выплакаться. Но вы увидите, что слезы помогают не больше, чем виски.

Когда я смог выйти на улицу, Робер сидел на крыльце. Вокруг все было зеленым. Зеленые деревья и кустарники покрывали склоны гор, а потом эта зелень переходила в красный и желтый песок пустыни. Едва я открыл дверь, Робер поднялся.

Облокотившись на перила, я посмотрел вниз. Мы были далеко от людей. Я повернулся к Роберу.

– Что у нас на обед, Робер? – спросил я.

– Сказать по правде, мистер Корд, я долго ждал, когда, вы этим поинтересуетесь.

– Тут недалеко есть ручей, в котором водится самая крупная форель, которую я когда-либо видел.

Он улыбнулся.

– Похлебка из форели. Звучит неплохо, мистер Корд.

Прошло почти два года, прежде чем мы спустились с гор. Раз в неделю Робер ездил за припасами. Я загорел на солнце, мускулы и тело налились силой.

Мы жили по заведенному распорядку, и оставалось только удивляться, как хорошо шли дела без меня. Это доказывало старую истину: работающий на полных оборотах маховик трудно остановить. У всех компаний, за исключением студии, дела шли отлично. У нее был недостаточный капитал, но меня это больше не волновало.

• Предыдущая
• 110/152
• Следующая