Одинокая леди - Роббинс Гарольд "Френсис Кейн" - Страница 36

• Предыдущая
• 36/109
• Следующая

— И я.

Я положила трубку — времени оставалось в обрез, чтобы заскочить в душ и одеться До прихода Гая.

Он остановился в дверях с глупой улыбкой на лице и большим пакетом в одной руке и еще большим букетом в другой. Сунул цветы мне в руки и поцеловал в щеку. И я сразу же почувствовала, что он уже основательно приложился.

— Счастья! Счастья! — сказал он.

— Ты ненормальный, — сказала я. — Цветы-то зачем?

— Отмечать, — невозмутимо сказал он. — Не каждый день разводится лучший друг!

— Не уверена, что это смешно.

— А что бы ты хотела, чтобы я рыдал? Я не ответила.

— Я рыдал на вашей свадьбе, несмотря на все успехи, какие принес мне ваш брак, — парировал он. — А теперь вы развелись и вы оба счастливы. И это надо отметить!

— Ты все делаешь задом наперед.

— Какого черта — что так, что этак — все хорошо! Он прошел в гостиную и достал бутылку шампанского из пакета.

— Принеси бокалы. Добрый старый «периньои» — для нас самое лучшее сейчас! o— и он выстрелил пробкой.

Поднимая бокал, он сказал:

— Пьем за лучшие времена!

Я пригубила, и в нос ударил газ.

— До дна!

Я допила, и он снова наполнил мой бокал.

— Ты хочешь напоить меня?

— Обязательно, — заявил он. — Тебе не повредит. Ни-никоим образом.

Шампанское пилось так, как и должно было питься отличное шампанское.

Я почувствовала себя бодрее.

— Ты действительно ненормальный, — заявила я громко.

И тут я поймала на себе внимательный взгляд его блекло-голубых глаз и поняла, что он вовсе не так уж и пьян, как мне показалось в первый момент.

— Полегчало? — спросил он.

— Да.

— Вот и чудесно. Теперь мы будем есть. Лично я умираю с голоду.

И он принялся опорожнять содержимое пакета. Не прошло и нескольких минут, как в комнате стали витать соблазнительные запахи окорока, бастурмы, зелени и маринадов. Я проглотила слюну.

— Сейчас накрою стол, — сказала я.

— Зачем? — он схватил сандвич и впился в него зубами. Пробормотал с набитым ртом:

— Тебе ни на кого здесь не надо производить впечатление.

Я уставилась на него: при Уолтере все должно было происходить тип-топ, по раз заведенному порядку. Например, мы ни разу не ели в кухне.

Он снова наполнил мой бокал.

— Ешь, пей и расслабляйся.

Я взяла сандвич и с наслаждением откусила солидный кусок. И опять, совершенно неожиданно, увлажни-"лись глаза.

Он сразу же заметил.

— Нет, нет, только не надо!

Я хотела ответить и не смогла — в горле застрял комок, который невозможно было проглотить.

— Не плачь! — сказал он. — Я люблю тебя, — он улыбнулся и озорно подмигнул мне. — То есть я хочу сказать, что люблю тебя так же сильно, как любой гомик может любить лесбиянку.

Я немного набралась, немного забалдела от травки, и в голове что-то приятно гудело, отчего мне казалось, что я летаю.

Я откинулась на кушетке и посмотрела на Гая — он лежал на полу у моих ног.

— А почему это ты не встаешь с полу? — спросила я.

Он перевернулся на бок и протянув руку, взял у меня окурок с травкой.

— Не уверен, что в состоянии это сделать, — проговорил он внятно и затянулся.

— А ты попробуй. Я помогу.

— Зачем? Мне здесь удобно, я блаженствую! И никуда отсюда не упаду...

— Ладно. Так о чем мы говорили?

— Не помню.

— О пьесе. У тебя появилась какая-то идея отиосительно пьесы — что там нужно переделать.

— Я не могу даже думать об этом. Мне слишком хорошо.

Я посмотрела на окно. Ночное небо над Центральным парком — единственное, что я видела с кушетки, — было светлым от отраженных огней, — Как ты думаешь, самолет уже взлетел?

— А сколько времени?

— Почти полночь.

— Улетел... — махнул он рукой. Я поднялась на ноги и пошла к окну.

Подняла руку и помахала небесам.

— До свидания, Уолтер, счастливо, Уолтер! — и опять заплакала. — Счастливого тебе полета, — пробубнила я сквозь слезы.

Гай с трудом взгромоздился на ноги и побрел, шатаясь, по комнате, потом подошел ко мне.

— Эй, мы же отмеча-аем! Празднуем. Не плачь!

— А я ничего не могу с собой поделать. Пойми — я одна на свете...

— Ты вовсе не одна, — сказал он и положил руку мне на плечо. — Я рядом.

— Спасибо. Очень мило...

Он отвел меня обратно к кушетке.

— Еще бокальчик шампанского?

Я сделала глоток и вдруг почувствовала, что мне неприятно пить.

Возбуждение кончилось. Настроение стремительно падало.

Я поставила бокал на столик для коктейлей — вокруг стеклянной ножки возник крохотный влажный кружок на полированной поверхности. Я уставилась на него. Прежде я немедленно вытерла бы столик и поставила бокалы на серебряный поднос, специально купленный Уолтером для этих целей — он терпеть не мог винных и алкогольных пятен на тщательно подобранной им старинной мебели.

А сейчас мне было наплевать.

— Думаю, что мне пора спать, — заявила я.

— Еще не вечер! — запротестовал Гай.

— Я устала, как собака, — сказала я. — День был безумно длинным.

Бесконечным. Утром я была в Мексике, в суде — он начинался в восемь тридцать. К одиннадцати я уже сидела в самолете. Потом... За два дня ни минуты отдыха.

— Что ты сделала с обручальным кольцом? — неожиданно спросил он.

— Ничего. Ношу... — и я протянула руку. На пальце поблескивало кольцо.

— Это нехорошо. Тебе надо от него избавиться.

— Почему?

— Дурная примета. Ты не почувствуешь себя свободной, пока не избавишься от него, — он щелкнул пальцами. — Придумал! В Рено, напротив суда, есть небольшой мост. Когда женщины выходят после развода, они идут на мост и бросают кольца в реку. И мы поступили так же.

— Но мы не в Рено, — сказала я с остатками пьяной рассудительности.

— Не имеет значения — я знаю подходящее место. Только надень пальто.

Через несколько минут мы уже спустились и ловили такси.

— Озеро в Центральном парке, — сказал Гай таксисту, забираясь в машину. — Причал рядом с лодочной станцией.

— Вы не сумасшедший, мистер? — спросил таксист. — По ночам они там не дают лодки.

— Вези, мой добрый возничий! — патетически воскликнул Гай и с видом лорда неопределенно помахал в воздухе рукой. Он откинулся на сиденье, когда таксист с места набрал скорость, описал большую дугу и въехал на территорию Парка со стороны авеню Америкас. Сунул руку в карман, достал еще один косячок и тут же прикурил. Выдохнул дым и удовлетворенно затих.

Но в этот момент таксист внезапно притормозил и оглянулся на нас без всякой улыбки.

— Вы бы лучше прекратили курить, мистер, — сказал он. — Вы что, хотите, чтобы нас замели?

Гай расплылся в улыбке, протянул самокрутку шоферу и сказал с нетрезвым радушием:

— Расслабься, парень... прибалдей... Получай свой кайф от жизни.

Шофер послушно взял косячок, сделал лару основательных затяжек и вернул Гаю.

— Неплохая травка, мистер. Неужели тут достали?

— Привез лично сам из Калифорнии на прошлой неделе. Разве здесь достанешь такое отличное дерьмо? — и он сунул косячок мне. — Дерни и ты, беби.

Я затянулась. Снова стало легче. Уолтер никогда не одобрял курение всевозможных травок, разве что иногда, когда мы оставались совсем одни. Но мне никогда не удавалось забалдеть сильнее, чем ему с помощью виски.

Машина остановилась, и шофер сказал:

— Вот мы и приехали, мистер.

— Не выключай счетчик, — приказал Гай, открывая дверь. — Мы вернемся через минуту, не больше, — и дал ему остатки косячка. — На, — сокращает ожидание. Мы — туда и обратно...

Таксист одной т"укой взял бычок, а в другой я заметила у него монтировку — видимо, он поднял ее с полу кабины.

— Ладно, идите. И да поможет Господь легавому или ненормальному, если они сунутся ко мне.

Мы прошли по дорожке к пристани и, выйдя на дос-чатый помост, облокотились на перила, глядя на воду. Было совершенно тихо — ни ветерка, вода лежала неподвижно — ни морщинки, ничего...

• Предыдущая
• 36/109
• Следующая