Одинокая леди - Роббинс Гарольд "Френсис Кейн" - Страница 35
- Предыдущая
- 35/109
- Следующая
ЧАСТЬ II
БОЛЬШОЙ ГОРОД
Глава 1
В тот день в Нью-Йорке уже царила весна. Молодая зелень листочков на деревьях в Центральном парке, трепещущих на легком ласковом ветру, переливалась под лучами теплого майского солнца.
Мы прошли мимо скамеек, заполненных бездельниками, наслаждающимися теплом. Мы не говорили, не смотрели друг на друга — мы были вместе и, одновременно, порознь, занятые своими глухими и не слышными другому мыслями.
Он так и не заговорил, пока мы не вышли к переходу на Пятьдесят девятую стрит, что напротив нашего дома. Мы остановились под светофором, ожидая зеленого. Улицы, как всегда, были переполнены машинами...
И тут он, наконец, сказал:
— Ты можешь не торопиться с переездом. Я улетаю десятичасовым самолетом в Лондон и не вернусь раньше, чем через месяц.
— О'кей. Мне сказали, что моя квартира будет готова. Он схватил меня за руку и потянул, потому что грузовик слишком близко проехал у тротуара, и сразу же отпустил, как только мы отступили, — Просто я хотел тебе сообщить, что буду через месяц, и ты можешь оставаться в этой квартире.
— Спасибо, Уолтер, но я уезжаю домой на уик-энд. А к понедельнику, надеюсь, все будет в порядке.
Швейцар, открывший нам дверь, посмотрел на нас как-то странно.
— Мистер Торнтон, — сказал он, — миссис Торнтон! Конечно, он уже знал. Я уверена, что знал. К этому времени весь свет должен был бы уже знать. В газетах, в разделе светской хроники, писали об этом бесконечно — ну как же, Торнтоны разводятся!
Мы молча подошли к лифту, вошли, поднялись наверх, вышли в коридор, подошли к бывшим нашим апартаментам.
— У меня есть ключ, — сказал Уолтер. Его чемоданы были уже уложены и закрыты и стояли в прихожей. Он затворил за нами дверь и какое-то время стоял молча. Затем сказал:
— Думаю, что неплохо было бы выпить.
— Сейчас налью, — сказала я и привычно пошла к бару в гостиной.
— Я сам, — сказал он.
— Мне нетрудно. Не возражаешь, если я и себе налью?
Я бросила несколько кубиков льда в два бокала, налила немного шотландского. И мы с бокалами в руках поглядели друг на друга.
— Будь! — сказал он.
— Будь, — повторила я.
Он сделал большой глоток, а я пригубила.
— Шесть лет, — произнес он. — Даже не верится. Я не ответила.
— Как они промчались... И куда исчезли, куда ушли?
— Не знаю.
— Ты помнишь тот день, когда я впервые привел тебя сюда? Темнело, шел снег, и парк белел в сумерках за окном.
— Я была совсем ребенком тогда... девочкой. Но эта девочка жила в теле женщины.
В его глазах мелькнуло удивление.
— Я так и не заметил, когда же ты выросла, Джери-Ли.
— Такие вещи происходят постепенно, день за днем, капля за каплей.
— Увы, я не замечал.
— Знаю, — сказала я грустно. В том-то и все дело. Во всяком случае, больше, чем все остальное, приведшее к разводу, мне кажется, было именно то, что для него я всегда оставалась девочкой-невестой.
Он допил виски и поставил пустой бокал на крышку бара.
— Поднимусь наверх и попробую вздремнуть. Никогда не могу заснуть в этих ночных перелетах.
— О'кей.
— Машина придет за мной в восемь тридцать. Ты еще будешь здесь, когда я спущусь?
— Да, буду.
— Мне бы не хотелось уезжать, не сказав тебе «до свидания».
— И мне бы не хотелось, — сказала я, и тут словно прорвало плотину, и мои глаза наполнились слезами. — Прости, Уолтер...
На короткое мгновение его рука коснулась моей.
— Все образуется, — сказал он торопливо. — Все образуется. И я понимаю.
— Я любила тебя, Уолтер, ты же знаешь!
— Знаю.
Вот, — и больше не о чем говорить.
Он вышел из комнаты. Я услышала его шаги на лестнице и в спальне.
Затем донесся звук закрываемой двери и отозвался эхом в опустевших комнатах. Я вытерла глаза салфеткой «клинекс», подошла к окну и стала смотреть на парк.
Листья зеленели, дети весело и шумно играли, солнце сияло.
Торжествовала весна.
Будь оно все проклято!
Если и вправду пришла весна, почему я дрожу от холрда?
После его отъезда комнаты казались мне совершенно пустыми...
Телефон зазвонил, когда я шла из спальни на кухню, чтобы перехватить хоть что-нибудь. Какого черта! Кто еще?
Оказалось, Гай.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Ничего. Собралась приготовить себе какой-никакой обед.
— Уолтер уехал?
— Да.
— Тебе не следует сегодня оставаться в одиночестве, — сказал он деловито. — Пойдем куда-нибудь по-обедаем вместе.
— Очень мило с твоей стороны, — сказала я и действительно так подумала.
Гай за эти годы стал нашим общим другом. Он поставил первую пьесу, написанную Уолтером после встречи со мной. В ней я исполняла главную роль.
Он много возился со мной, когда я работала над ролью.
— А может, спектакль лучше отменить из-за дождливой погоды? У меня нет настроения выходить.
— Тебе станет легче.
— И все же — нет. Спасибо.
— Тогда позволь мне принести тебе сандвичи. Я тут остановился недалеко, — добавил он быстро, опасаясь, что я возражу.
Я колебалась.
— И кроме того, у меня появились кое-какие соображения, касающиеся переработки твоей пьесы, — добавил он. — Мы могли бы заодно обговорить.
— О'кей.
— Так-то лучше. Я захвачу бутылочку вина и травку. У нас будет милый, спокойный, уютный вечер. Через полчаса, идет?
— Хорошо.
Я положила телефонную трубку и пошла в спальню. Открыла шкаф, чтобы достать пару джинсов, и тут зазвонил междугородний.
Я метнулась к телефону. Это была мать.
— Джери-Ли? — спросила она.
— Да, мать.
— Когда ты вернулась?
— Сегодня днем.
— Ты бы могла позвонить мне, — заявила она раздраженно.
— У меня не было ни минутки свободной, мать. Прямо из аэропорта я поехала к своему адвокату — нам с Уолтером нужно было подписать еще какие-то там бумаги.
— Значит, развод состоялся окончательно и бесповоротно, — сказала она с явным неодобрением. — Я не предполагала, что мексиканский развод имеет юридическую силу в Нью-Йорке.
— Имеет.
— Ты все равно должна была позвонить мне. Я твоя мать. Я имею право знать, что происходит.
— Ты знаешь отлично, что происходит. Перед тем как улететь в Хуарес, я все тебе подробно объяснила. Кроме того, я приеду к тебе на уикэнд и перескажу во всех восхитительных подробностях...
— Ты вовсе не обязана рассказывать мне подробности, если у тебя нет такого желания, — заявила она с обидой в голосе.
Я изо всех сил старалась держать себя в руках. Не знаю, как, но она всегда умудряется ставить меня в ; такое положение, когда я вынуждена оправдываться. Даже больше — обороняться. Я поискала взглядом сигарету, но поблизости не было ни одной пачки.
— Проклятье, — пробормотала я.
— Что ты сказала?
— Не могу найти проклятые сигареты.
— Но это вовсе не причина, чтобы выражаться, — тут же сказала мать.
— И потом, мне кажется, что ты куришь слишком много.
— Да, мать... — я наконец нашла сигарету и закурила.
— Когда ты рассчитываешь приехать ко мне?
— Утром. Скорее всего после завтрака.
— Я приготовлю ленч. Для тебя. Так что не ешь слишком много за завтраком.
— Да, мать, — я решила сменить тему разговора. — Отец дома?
— Да. Ты хотела бы поговорить с ним?
— Пожалуйста.
Его голос даже по телефону прозвучал тепло и заботливо.
— Как там себя чувствует моя маленькая девочка? И это меня доконало: я почувствовала, как слезы опять потекли из глаз.
— Большой и избитой, — выдавила я. Вся нежность мира уместилась в одно-единственное слово:
— Тошно?
— Угу...
— Выше голову. У тебя есть мы.
— Я знаю.
— Все наладится. Потерпи. Со временем все обычно проходит.
Наконец, мне удалось взять себя в руки.
— Поговорим завтра, па. Я просто не могу дождаться, когда, наконец, смогу повидаться с тобой.
- Предыдущая
- 35/109
- Следующая