Судьба моряка - Мина Ханна - Страница 8

• Предыдущая
• 8/49
• Следующая

Мужчина ухмыльнулся:

— Да сниспошлется им милосердие… Они когда-то считали арак национальным напитком. А теперь — погляди вокруг — все пьют виски.

Молодой человек снова вмешался в разговор:

— В таком респектабельном казино, как это, пьют только виски. — И добавил: — Ты можешь найти арак в народных кафе.

— Знаю, — сказал Саид, — знаю. Но что же это происходит с нашей планетой?

— Ничего. Крутится себе, как прежде. Так нам говорили в школе.

Судя по одежде, этот юноша из состоятельной семьи. Довольно красив и слегка пьян. Саид внимательно посмотрел на него, затем обратился к бармену:

— Бутылку пива, пожалуйста.

Бармен даже не шевельнулся, а когда Саид повторил свою просьбу, то рассердился и пробурчал:

— Не видишь, я занят? Подожди!

— Сколько еще ждать?

— Откуда мне знать? Сказал тебе, подожди… или сядь за свой стол и проси у официанта.

— Я не сижу за столом.

— Это почему так?

— Видишь ли, я живу в палатке на берегу.

— Ну и что? Здесь казино. Сядь за стол, как другие.

Сказал и отвернулся, чтобы обслужить одного из сидящих у стойки бара. Тогда Саид резко схватил его за плечо и сурово бросил:

— Бутылку холодного пива, да побыстрей!

Жажда томила его, он не мог больше ждать. Бармен, рыхлый и медлительный, почему-то вдруг решивший повздорить, раздраженно сбросил руку Саида со своего плеча и закричал:

— Нет у нас пива! Уходи!

Саид подумал: «Вот и еще один молодой бросает мне вызов… На этот раз на суше. Ему следовало бы быть повежливее. Похоже, здешняя молодежь любит подраться, так что приходится за себя постоять. Не беда! Жизнь — это непрерывное сражение или большое соревнование… Нет никакой разницы».

— Слушай, я хочу холодного пива.

— Я уже сказал тебе, нет у нас пива! Уходи!

На стойке бара лежал нож, похожий на кинжал. Его положили туда случайно — возможно, кто-то забыл его. Бар ограждала деревянная решетчатая витрина, в неглубоких гнездах рядами соблазнительно сверкали бутылки спиртного — виски, коньяк, французское вино, — а над витриной возвышалась большая рекламная бутылка вина.

Разъяренный Саид хотел схватить пустые бутылки из бара и запустить в витрину с искрящимся желтым виски. Он был способен на это, и даже был убежден, что именно так и нужно поступить, что стычка с барменом стоит того: хоть как-то показать, что никому не нравится эта нечисть, заполонившая город и расползающаяся по побережью. Но, вспомнив, что в этот раз он приехал сюда, на море, в обществе уважаемых и дорогих ему спутников, Саид сдержался. Чтобы как-то остудить свой гнев, стремительно схватил нож. В глазах удивленного бармена отразился страх.

Внешне Саид был очень спокоен, но его спокойствие было заряжено внутренним напряжением: в глазах сверкали молнии, мускулы лица и широкие ноздри подергивались, кровь учащенно стучала в висках. Посетители бара, видя, что он взял нож, насторожились: уж не собирается ли он кого-нибудь пырнуть?

Положив ладонь на стойку бара, Саид ударил по ней ножом. Удар пришелся, как он и хотел, точно между средним и указательным пальцами. Перевернув ладонь, он ударил снова. Удар опять был нанесен туда же, С удивительной ловкостью, отменно отработанной на досуге, он ударял ножом по руке, переворачивал ладонь внутренней стороной вверх и прицеливался точно, чтобы не вонзить нож и не поранить руку, чего опасались наблюдавшие.

Этой опасной игре Саид научился в одном порту. Однажды он увидел моряка из Польши, который проделывал этот фокус с удивительной ловкостью, Стал тренироваться сам, пока не научился владеть ножом без риска, как тот моряк, который быстрыми, последовательными движениями вгонял лезвие между всеми пальцами. Такие движения требовали одновременно и завидного мастерства, и немалого мужества.

Это успокоило его, охладило гнев. Он подбросил нож в воздух и ловко поймал за рукоятку. Внешне спокойным жестом положил его на место, сделав вид, что ничего особенного не произошло. Снова спросил у бармена:

— Так есть у вас холодное пиво?

Один из сидевших у стойки бара сказал:

— Только виски. Приглашаем тебя, выпей с нами рюмочку.

Он приложил правую руку к груди:

— Спасибо. Но мне хочется холодного пива.

Перепуганный бармен вышел из оцепенения и тотчас подал бутылку пива и стакан.

— Прости, я не хотел тебя обидеть, просто был занят. Видишь, сколько народу.

Промолчав, Саид отстранил стакан. Когда бармен открыл бутылку, он схватил ее, поднял вверх, опрокинул, поймав пенную струю ртом, выпил до дна. Затем с прежним спокойствием поставил ее на стойку и приказал:

— Еще бутылку!

В баре царила тишина. Не было слышно ни единого звука, кроме журчания жидкости из поднятой вверх дном бутылки.

Погасли огни на побережье, Опустились пологи палаток. Бодрствовали только луна на небе да Саид Хаззум на земле у своей палатки, А быть может, так ему только казалось, когда погасли фонари и лампы в окнах казино, утих магнитофон, включенный на полную мощность.

Саид утолил жажду, Он был доволен собой, тем, что сдержался в решительный момент. Этот трусливый бармен даже не стоит хорошего удара. Что и говорить, слабые, жалкие людишки не заслуживают быть битыми. Вступая в драку с мелким подлецом, настоящий мужчина лишь унижает свое достоинство. Саид всегда так считал и, странствуя по портам, в большинстве случаев испытывал отвращение к драке с теми, кто этого не стоил, В такие моменты он говорил себе: «Бесполезно сражаться с трусами».

Он был рад мирному исходу и еще больше был рад тому, что не выместил на бармене досаду за свое поражение в состязании, не пытался компенсировать полученный им моральный ущерб. Хорошо, что он не обрушил свой гнев на посетителей бара или казино. Злобу, охватившую его из-за позорных дел, творящихся в порту, разврата в городе, людской надменности здесь на побережье и из-за того, что произошло у стойки с напитками, — всю эту злость осадило выпитое им пиво. Покинув казино с бумажным пакетом, полным бутылок холодного пива, он думал: «Я всего лишь моряк. Мне больно от того, что я вижу и слышу, но я ничего не смыслю в этих делах и не знаю, как можно все это изменить. Я спрашиваю: наступит ли когда-нибудь тот день, когда мы освободимся от гнета, притеснений, эксплуатации, нищеты, агрессий? Сколько еще будет продолжаться игра в чехарду разных правителей и властей? С тех пор как я себя помню, школьники устраивают демонстрации. Множатся партии, проходят различные собрания, на которых чего только не говорят! А что толку от всего этого? Когда будет свободна Палестина? Когда арабы вернут себе свои земли, свои права? Когда богатые перестанут грабить бедных? А цены? Прыгают, скачут… кончится ли когда-нибудь все это? Я, в конце концов, гражданин, и сам, когда был еще учеником, участвовал в демонстрациях против Франции, ликовал, когда в порту был создан профсоюз и потерпел поражение тот старик судовладелец, принимал участие в избирательных кампаниях, в которых проваливались знатные кандидаты… Затем я выбрал для себя море, оно стало для меня всем. Бросил политику… Однако я готов пожертвовать жизнью за то, чтобы все изменилось. Я готов умереть завтра, если послезавтра Палестина станет свободной, если каждой семье дадут дом, каждому мужчине — работу, если не будет больше бедных, больных, голодных… Я нетерпелив, не могу понапрасну растрачивать время в спорах, как другие. У меня не хватает терпения читать газеты и слушать радио, где говорят все об одном и том же… Я часто слышу: «Жизнь несправедлива давно, целые тысячелетия, а ты хочешь исправить все за один день?» А почему нет? За неделю, месяц, год, наконец, — в нем весна и лето, осень и зима, в нем сотни дней и ночей, тысячи часов. Это ли не долготерпение? Но нет, невозможно! Говорят, что я странный, что у меня тяжелый характер. Ведь я человек и хочу быть с людьми, но где мне взять их терпение? Я знаю мужчину из нашего квартала. Он работал на табачной фабрике простым рабочим, механиком, хорошо зарабатывал — семье хватало. Он мог бы жить в достатке с женой и детьми. Но такая жизнь его не устраивала, он предпочел ей борьбу за создание профсоюза на фабрике. Профсоюз стал всей его жизнью, он говорил о нем с утра до вечера. Он постоянно был среди рабочих, после работы встречался с ними на базарах и в кофейнях, они часто собирались в его доме, он что-то им объяснял, внимательно их выслушивал. Однажды рабочие объявили забастовку. Он встал во главе забастовщиков. На угрозы не обращал внимания, удары принимал спокойно, а когда полицейские напали на забастовщиков, он ввязался с ними в драку и попал с тюрьму. Когда он вышел из тюрьмы, на работу его не взяли. Он принялся писать заявления против несправедливых массовых увольнений, жалобы на администрацию фабрики. Он поехал с делегацией рабочих в столицу, встречался с ответственными чиновниками. Так прошли годы. В конце концов его снова приняли на работу. К тому времени там уже существовал профсоюз, но он даже не выставил своей кандидатуры на пост председателя. Однажды я разговаривал с ним, и он сказал: «Наконец-то мы победили, у нас есть профсоюз». Я спросил: «Стоил ли профсоюз всех твоих трудов?» «Даже большего, — ответил он. — Разве профсоюз нужен только мне? Мы хотим добиться прав для рабочих, и профсоюз — важный шаг на этом пути. У рабочих появилась своя организация, созрело профсоюзное сознание, профессиональная солидарность». «А права?» — спросил я. «Они придут… Это будет одной из задач нашей борьбы, пока мы их не добьемся». — «А когда добьетесь своего, вы успокоитесь?» — «Если получим все?» — «Да, все». — «На это потребуется немало времени, нужна долгая, разносторонняя работа, солидарность всех рабочих, всех граждан, тогда мы сможем изменить строй, придем к социализму». Я спросил: «Так через сколько же дней изменится строй, как ты считаешь?» Он похлопал меня по плечу и сказал: «Это долгий вопрос, вопрос жизни… Быть может, я умру и не увижу этого. Но зато дети мои увидят. Если не они, то их дети. Главное — чтобы этот день наступил… А покуда мы вырываем одно право за другим. Вот, к примеру, рабочий в прошлом полжизни работал на работодателя, а когда становился старым, беспомощным или больным, его увольняли без всяких прав, без компенсации… Сегодня многое изменилось. Рабочий получает надбавку за трудовой стаж, рабочий день ограничен, ему дают отпуск с сохранением содержания, он имеет право на лечение. И все это благодаря борьбе рабочих, их самопожертвованию. Много людей погибло, настоящих борцов; пока мы не достигли цели, погибнут еще многие, многие узнают, что такое тюрьмы, станут бездомными. Но мы добьемся наших прав».

• Предыдущая
• 8/49
• Следующая