Книга теней - Риз Джеймс - Страница 123
- Предыдущая
- 123/197
- Следующая
— Валяй, сынок! — взвизгнула она.
— Уж он-то заставит фрейлину поплясать, — вставила другая ведьма.
— Сейчас мы увидим, как запрыгает зверушка о двух спинах! — прибавила третья. Так продолжалось, пока я наконец не поняла.
Николо привели, чтобы он овладел Лючиной, моей почетной фрейлиной! Мне довелось как-то раз прочесть об этом обычае, и теперь, утратив способность говорить и двигаться, я наблюдала, как совершенно спокойная Лючина готовилась к тому, что ей предстояло.
Кремовые с перламутровым отливом подушки, окантованные черной тесьмой, сброшены с диванов и кресел и свалены в кучу посреди круга. Лючина сняла с себя всю одежду, кроме ярко-красных чулок с черными кожаными подвязками; в руке у нее появился сшитый из такой же кожи фаллос, набитый горохом, — настолько большой, что когда я его увидела, то сперва не поняла, зачем он ей нужен. Оружие, подумалось мне.
— Готова ли ты, та petite [85] ? — спросила Т., становясь на колени у изголовья ложа моей фрейлины, и опять наклонилась, чтобы одарить поцелуем ее зардевшуюся щеку.
— Готова, — шепнула Лючина. Т. что-то сказала ей, чего я не расслышала, и та снова проговорила, теперь уже более страстно: — Готова! — А затем взяла ноту, от которой хрустальная подвеска на дальнем канделябре вдруг взорвалась, как умершая звезда. Ах, как такое, оказывается, любят сестры! На протяжении всего, что последовало, они без устали радовались происходящему и то и дело подбадривали Николо и Лючину ритмичными хлопками и непрекращающимися возгласами и криками.
— Эх, повезло же ей, — проговорила одна, — заполучить мальчишку, в глазах у которого такой огонь!
Что нашло на Лючину? Что взяло верх над этой приятной, скромной женщиной, с которой я разговаривала всего четверть часа назад? Гордость европейской оперы… Теперь она лежала передо мной на полу моей залы, извиваясь в предвкушении… чего? А что случилось со мной? Ведь я тоже была тут, встав по указанию Т. на колени, чтобы…
Легчайшим прикосновением я развела обтянутые чулками ноги Лючины и взяла у Т. пресловутый фаллос. Какой тяжелый! Мне поручалось подготовить свою фрейлину. И я принялась действовать, сперва медленно, опасаясь причинить боль, но по едва заметным встречным движениям ее бедер я поняла, что ей не больно, так что рука моя стала двигаться быстрее, а дыхание Лючины еще более участилось. Я продолжала бы и продолжала, если бы не Теоточчи, которая меня остановила.
— Ca suffit , — со смехом проговорила она. Я наклонилась, чтобы подарить Лючине долгий поцелуй, а затем прошептала, бросив через плечо взгляд на Николо: — Обрати внимание, сестра, на его нижнюю губу, какая полная и тугая, она великолепна, как самый великолепный стейк.
Я и сейчас слышу эти слова, произносимые каким-то чужим, не моим голосом. Сказав их, я встала и отошла в сторону. Т. подвела к Лючине Николо, уже возбужденного и готового приступить; он обернулся и посмотрел на меня. Как хорошо я знала своего друга! Я видела его насквозь, меня не мог обмануть его страдающий вид, который он на себя напустил, и взгляд мой проник за эту личину грусти, и я увидела за всем этим того ненасытного, жадного до удовольствий венецианца, каким его знала всегда, который был моим первым и лучшим любовником.
Как хозяйка Эсбата, созвавшая сестер, я сидела на полу, рядом с фрейлиною и юношей, и смотрела.
Как долго — я не могу сказать. Я… На меня нашло. Я была сломлена. Чем? Разливанным морем вина? Необычностью того, что видела? Бесстыдством сестер? Простой и властной силой вожделения? А что если кто-нибудь наложил на меня заклятие?.. А может, это было чувство облегчения, вызванное осознанием того, что долгожданный час наконец настал и скоро все закончится?
Мне насилу удалось оторваться от созерцания их захватывающей игры, состоявшей в том, чтобы, перебирая бессчетное число вариантов, собрать в итоге любовную головоломку, — и то благодаря тому, что я услышала, как произнесли мое имя.
— Себастьяна, — прозвучал чей-то зов. — Себастьяна!
— В чем дело? — спросила я нетерпеливо, ибо вдруг оказалась извлечена из самой наисладчайшей бездны. И тут я заметила необычный прилив крови, которая поднялась к моей шее, лицу, заставив их вспыхнуть огнем, все мое тело полыхало, а нежно-настойчивые прикосновения моих пальцев, которыми я по нему скользила, отзывались в нем приятнейшею истомой.
Но кто же позвал меня? То была Теоточчи. Она вновь обратилась ко мне, проговорив:
— Я прошу извинить меня, но… — и опустилась на пол рядом со мной, сев так близко, что ее и моя щеки соприкоснулись. Какое-то время мы молча наблюдали за тем, как совокупляются наши друзья.
— Извинить за что?
Мне было трудно отвлечься; казалось, я одна смотрю на Лючину и Николо; все сестры, кроме одной, словно исчезли, растворились в небытии, но я знала, что вскоре смогу ощутить их, и горячий озноб, который я смаковала, станет вдвое сильнее, принеся наслаждение.
— Здесь в протоколе должен быть пропуск; старшие сестры знают об этом правиле, так что мой долг тебя предупредить.
— Ну разумеется, — улыбнулась я.
— Я говорю серьезно, — сказала Т. и продолжила: — На каждом Эсбате должна пролиться первая кровь, но поскольку мы все… порченые, — тут она усмехнулась, — я решила, что фрейлина подойдет. И вообще «фрейлина» происходит от слова «фрейлейн», что значит «девушка».
— Она действительно прекрасно подошла, — заметила Марите; я и не заметила, как та успела устроиться на подушках рядом с нами. Блуза ее была расстегнута и спущена с плеч. Германсия сидела рядом и ласкала ей сосок, зажав его между большим и указательным пальцами. Эта бесстыдная сцена в точности воспроизводила знаменитый портрет, хранящийся в королевском дворце Фонтенбло, — «Габриэлла д'Эстре и одна из ее сестер», — на котором обе дерзко и невозмутимо смотрят прямо на зрителя, — в то время как за спиной у них трудится в поте лица безымянная горничная.
Ведьмы, еще недавно чинно сидевшие в круге, перестали только смотреть и сами предались удовольствиям. Я и представить себе не могла, что на интимной вечеринке можно вести себя столь откровенно. Те, кто постарше, расстегнули корсеты и обнажили обильную плоть цвета испортившегося сливочного масла; поверхность ее наводила на мысль об осевшем пудинге. Некоторые помоложе разделись совсем. Похоже, сестры хорошо знали пристрастия друг друга — из собственного опыта или благодаря инстинкту — и старались доставить соседке максимальное удовольствие. Я следила за тем, как унизанные драгоценными перстнями пальцы проникают в чисто выбритые расселины, ласкают обнаженные груди. Указания давались без тени смущения и выполнялись настолько же бесстыдно. «Вот здесь, сестра, — попросила неподалеку одна из ведьм. — О да, да, именно тут! А теперь поцелуй сюда. Хочешь, сделаю тебе то же самое, дорогая? А ну-ка попробуем». Некоторые принесли с собой любимые приспособления, увеличивающие сладострастие, и те переходили из рук в руки — агатовые шарики, зажимчики с тугими пружинками, стрекала и смазки, а также особые ожерелья с бусинами возрастающего размера. «Один знакомый китаец, — поведала с улыбкою Изабо, — чудесно с ними управляется». Мало-помалу круг распался, и все оказались посреди залы.
- Предыдущая
- 123/197
- Следующая
