Белая стена - Редол Антонио Алвес - Страница 32

• Предыдущая
• 32/67
• Следующая

Зе Мигел берет инициативу на себя: выбил дверь сарая, топлива хватает, даже нашелся сухой сосновый сук, и они решают разжечь тут же костер, бросают в кучу даже мебель, обнаруженную в погребе, – все пойдет в дело, чтобы можно было вволю потешиться зрелищем. Один только Жозе Луис Вас Пинто спохватывается и напоминает брату, что надо бы предупредить Пупу: может, он захочет уладить дело по-хорошему и продолжит свадебный пир, на радость всей компании. Братец Мануэл Педро против примирения, но Жозе Луис считает, что предателю надо предоставить возможность загладить оскорбление.

Зе Мигел помогает Жозе Луису забраться на капот одной из машин, и тот формулирует предложение – и честное, и почетное для отступника:

– Пупа! Пупа из Пуп! Либо ты вылезаешь в подштанниках к своим старым и добрым друзьям, чтобы распить вместе бутылочку-другую, либо тебе придется приготовиться к прыжку в окошко!

Но тут зажигается свет, и фигура ученой дамы появляется у того же самого окна, к которому несколько минут назад подходил супруг. Компания притихла.

– Расходитесь по домам, любезные сеньоры! Ваш друг Алешандре умер…

И прежде чем новобрачная успевает объяснить, в каком смысле «умер» Алешандре Магно Гедес Сабино, покойный отныне, ибо события нынешней ночи обрекли его жестокому отмщению «гладиаторов», Антонио Калдас, форкадо-любитель и землевладелец, прерывает разглагольствования геологини:

– Эта баба убила Пупу! Захотела узнать его возраст, а он весь оброс салом и не выдержал – преставился!

– Давай сюда нашего друга! – кричит Зе Мигел, вскарабкавшийся на дерево.

– Хотим видеть Пупу! – подвывает, словно плакальщица, Калдас.

Тут вся компания хором начинает выкликать по слогам прозвище друга:

– Давайте Пу-пу! Давайте Пу-пу!

Струсив, Алешандре Магно хватает охотничье ружье, и в ночной тьме гремят один за другим два выстрела; тут же раскаявшись в содеянном, он прячется во внутренней комнате, куда втаскивает и новобрачную.

Компания даже не удостоила его ответными криками. Мануэл Педро берет руководство операцией на себя. Велит принести побольше, дров, поливает их бензином и поджигает, а остальные в это время, взявшись за руки, пляшут в хороводе вокруг костра, выкрикивая в такт все те же слова. Костер разгорается, языки пламени взвиваются все выше, и хоровод распадается. Калдас бежит к дому предупредить новобрачных о грозящей им опасности: ему вдруг вспомнилось, что он возглавляет добровольное общество пожарников и рискует лишиться места, тем более что Пупа – один из членов правления. Ищет ведро, кувшин, бадью – что-нибудь, во что набрать воды, нельзя же, чтобы история получила огласку; но Мануэл против.

– Пускай Пупа гасит вместе с женой.

В конце концов Калдас садится в машину и гонит в город. Пытается уладить дело без лишнего шума, но в пожарном депо народу мало, приходится бить в набат, в городке начинается переполох, строятся всевозможные предположения. Когда пожарная машина приехала в имение Алешандре Магно, огонь уже охватил верхний этаж, а новобрачные с перепугу через окно перелезли на росшую поблизости пинию, хотя пожар не добрался до главной лестницы.

Чуть подальше, на дороге, честная компания распевала песенки, сочиненные в честь славного события.

– А что же Пупа? – вопрошает сантаренский доктор, также пришедший в возбуждение. – Подал в суд?

– Подал было, но потом взял жалобу обратно, – поясняет Тараканчик, ликующий оттого, что сумел подарить автору «Руководства» прекрасную главу – Доктор Карвальо до О, возглавляющий наш муниципалитет, пригласил всех действующих лиц истории на обед, и все уладилось. Настоящие друзья по мелочам не ссорятся.

– А геологическая дама так и не простила обиды, – вставляет ветеринар.

– Говорит, что это грубость…

– Она родом из Миньо.

Адвокат делает заключительный вывод:

– Ну разумеется! Уроженцам Миньо никогда не понять бесстрашия и широты, свойственных душе рибатежанина.

Мануэл Педро по-прежнему угрюм.

Говорить о таких вещах – на его взгляд, значит лишать их таинственности и необычности. Он выпивает один за другим два фужера, кричит, что ему приходится сидеть голодным, наваливает на тарелку еще этой вкуснятины и нарочно проносит ее над самой головой Тараканчика. Тараканчик вздрагивает, соус из тарелки выплескивается от толчка, и Мануэл Педро, взвалив Тараканчика себе на плечи, тащит его под кран, хотя чиновник из Управления финансов клянется, что все в порядке, ничего страшного, тарелка его даже не задела.

Однако ничто не может спасти его от купания. Под смех сотрапезников Тараканчик возвращается к столу в сопровождении Мануэла Педро, который крайне с ним предупредителен, но хитрые глазки которого поблескивают недоброй иронией.

Когда на столе появляются свиные ножки и уши, глаза у обедающих расширяются от вожделения. Вот уж, должно быть, блюдо – высший класс. Запах один чего стоит.

Некоторые поднимаются из-за стола, чтобы утрясти съеденное и приготовить место для второго. А моллюски? А фрукты?

Зе Мигел открывает дверь в погреб, чтобы повеяло холодком, и многие, пользуясь случаем, пьют аррудское белое вино. Не винцо, а борзый конь: пьется легко, но ударяет в голову.

Хозяин дома предлагает сюрприз за сюрпризом: вот на столе оказалось блюдо с полудюжиной лангуст, целеньких, без обмана. Для любителей безголовых ракушек тоже есть кое-что. А на десерт появится салат из фруктов со сливками, изготовленный самою Алисе Жилваз; чудо, а не стряпуха, утверждает доктор Карвальо до О.

Зе Мигел принимает, словно владетельный князь, что верно, то верно. Ради друзей ничего не жалей.

Бренчат гитара и виола, музыкантов привез с собой лиссабонский адвокат, любитель старинных фадо, – хорошее времечко, Зе, хорошее времечко, – на блеклой физиономии адвоката появляется мягкая улыбка, выражающая ту самую смутную тоску, которая поминается почти во всех фадо. Просит pе минор, закрывает глаза, которые кажутся очень маленькими за толстыми стеклами очков, и начинает петь негромким низким голосом, без вывертов и фиоритур. Отчетливо слышится каждое слово, слова его собственные, как сообщает гитарист; а сотрапезники между тем кивают в такт или ковыряют в зубах, вид у одних мечтательный, у других – отсутствующий. Певцу хлопают, кричат «бис!»; музыкант, играющий на виоле, исполняет вариации на темы португальских народных песен, отличный обед в превосходной компании, жизнь – приятнейшая штука, ну еще бы!

Лейтенант Рибейро плавится от жары, ну и пекло, непонятно, откуда в таком тощем теле берется столько пота. Зе Мигел садится около лейтенанта, нужно бы переговорить об одном важном дельце, а лейтенант думает: вот бы сейчас кружечку пива с высокой шапкой пены.

– У вас случайно пива не найдется, Зе Мигел?

– Пива?! – повторяет хозяин дома, словно попав впросак – Нет, пива я не привез… Но добудем!

– Не беспокойтесь, дружище!

– Как это – не беспокойтесь, ради вас я на все готов. Нет, но добудем. Было бы желание, а добыть все можно.

– Кроме лекарства от смерти, Зе Мигел.

– Не знаю, лейтенант Рибейро. Смерть не хочет иметь со мной дело, может потому, что я умею смотреть ей в глаза.

– Знаете какой-то секрет? – вмешивается в диалог доктор Леонардо.

– Секрет простой и денег не стоит: мужество.

– У вас тот же подход, что у врачей, когда те прописывают обезболивающие средства. Что вы называете мужеством?

Зе Мигел отвечает улыбкой и выходит из-за стола, думая о том, как же удовлетворить желание Жулио Рибейро. Может, послать в город управляющего, попросить Жозе Луиса, чтобы тот отвез его на машине, – но такое решение кажется ему сомнительным, придется заставить гостя ждать, да не просто гостя, а лейтенанта, в дружеской услуге которого он сейчас нуждается.

Думая, как же быть, он выходит на верхнюю террасу, откуда видна дорога, ведущая в город. Вглядывается, видит какое-то движущееся пятно, что бы это могло быть, а что, если фургон Лугусто Молейры? – думает Зе Мигел. Если повезет, вот будет штука. Идет через виноградник широким шагом, почти бежит, поджидает у ворот: пятно исчезло за одним из поворотов извилистой и тенистой дороги.

• Предыдущая
• 32/67
• Следующая