Загадка острова Раутана - Наумов Евгений - Страница 7
- Предыдущая
- 7/32
- Следующая
— Хам!.
Этого Эдька не мог простить даже Степе!
Он круто развернулся, приготовившись к бою.
Но сзади никого не было!
То есть не было никого из людей, зато была собака. Большая лохматая собака с белым пятном на груди и умными блестящими глазами. А на шее у нее висела сумка, обычная продовольственная сумка, с которой женщины ходят в магазин.
Эдька смотрел на собаку, а собака на него. Потом она открыла пасть и сказала:
— Хам!
Вернее, она сказала «гам», но бас собаки жутко напоминал Степин.
— Чего тебе? — спросил Эдька, хотя это и было глупо: спрашивать собаку.
— Она говорит: дай дорогу.
Эдька поднял глаза и увидел перед собой смуглого мальчишку. Тот широко улыбался. Но главное, что поразило Эдьку, — это поблескивающая в его руках кинокамера «Лада». Эдька настолько опешил при виде ее, что сморозил новую глупость.
— Откуда у тебя кинокамера?
— Из киностудии «Северное сияние», — по-прежнему улыбаясь, ответил тот.
— Какое… — начал было Галкин, но спохватился. — Здесь есть киностудия?
— Есть, — мальчишка опустил кинокамеру, и Эдька увидел, что кожаная петля от ручки захлестнута вокруг кисти, как у заправского оператора. — При школе-интернате.
— Вот здорово! — обрадовался Эдька. — А мы и не знали!
Он тут же засыпал мальчишку вопросами: сколько на студии человек, сколько фильмов снято, кто руководит.
— Фильма мы еще не сняли, — застенчиво ответил мальчишка. — Только снимаем. Называется он «Мы живем у кромки льдов».
— Хорошее название, — важно похвалил Эдька. — Интригующее. Сколько же вас человек?
— Двенадцать… То есть сейчас я один, потому что все остальные разъехались на каникулы. А руководителя у нас нет, все осваиваем по учебникам.
— Молодцы! — сказал Эдька и тут вдали увидел Дрововоза. Мгновенно созрел план. Он схватил мальчишку за руку и потянул за угол. Собака, разлегшаяся было на коробе, пока они разговаривали, поднялась и грозно зарычала на Эдьку. Но мальчишка прикрикнул на нее, и она покорно затрусила за ними.
Все трое спрятались за угол дома. Мимо, пыля ботинками, задумчиво протопал Дрововоз. Лицо у него было страдальческое. Эдька понял, что Степа ищет его, чтобы извиниться. Дрововоз был добрый и не выносил, если на него кто-то обижался.
Но Эдьке было сейчас не до него, он посмотрел на мальчишку и шепотом спросил:
— Тебя как зовут?
— Миша.
— А меня Эдик.
Собака молча стояла рядом.
— Ее зовут Лада, — указал на нее Миша.
— Как кинокамеру? — удивился Эдька.
Миша засмеялся:
— Она родилась, когда колхоз подарил школе-интернату кинокамеру. Нам так понравилось ее название, что и собаке мы дали кличку Лада.
— А почему у нее сумка на шее?
— Она идет в магазин за продуктами.
Стремительно бросился под колеса машины отчаянный «смертник»…
Но шофер был начеку, он нажал педаль тормоза, Леньку и Светку швырнуло к лобовому стеклу. А «смертник» благополучно проскочил перед самыми колесами и, вильнув рыжим хвостиком, исчез в придорожной канаве. Но тотчас встал столбиком и невозмутимо огляделся.
— Хитрее суслика-евражки нет на земле зверя, — проговорил шофер, отпуская педаль тормоза. — Даже лисе не тягаться с ним. Куда-а… А вот единственную слабость имеет: под колеса кидаться с маху. Может быть, храбрость свою испытывает, а?
— Может быть, — засмеялся Ленька. — Или правила уличного движения не изучал.
Голубой бензовоз летел по насыпной тундровой дороге и, почти не сбавляя хода, пересекал мелкие речки со звонким галечным дном. Вода во всех речках была мутная.
— Почему это? — спросила Светка.
— Золото, — коротко бросил шофер.
— Что — золото?
— Золото моют. Тут ведь ни одной речушки не найдешь, где бы не сидела драга, либо гидроэлеватор промывочный, либо колода старателей. Моют золотишко, всю грязь с него смывают. А грязи много! Еще какой-то поэт сказал: «Грамм добыча, а грязи — тонны!»
— В грамм добыча, в год труды, — поправила Светка. — Это Маяковский сказал.
— А хоть бы и Маяковский, — согласился шофер. — Маяковский сказал, а Шастун взял да и пересказал.
— Какой Шастун?
— Я, значит.
Светка покосилась на него. Странный какой-то шофер. Почти на глаза надвинута кепочка-восьмиклинка с пуговкой, глаза хитрые, быстро шарят по дороге, жилистые большие руки цепко держат баранку.
Мимо промелькнул столбик с цифрой «21».
— Зимой тут самая гибель, на этом вот отрезке до самого тридцать третьего километра. Как рявкнет пурга, как возьмет разгул! Груженая машина не идет, порожнюю кувыркает…
Он ловко объехал яму, наполненную водой.
— В прошлом годе, значит, еду по трассе и недалеко от этого места сталкиваюсь лоб в лоб с пургой. Как будто к уху репродуктор приставили и на всю катушку включили. Воет, ревет… своих мыслей не слышно. Ну, съест пуржишка, думаю. Однако на Руси не все караси, есть и ерши. Едем дальше, пробиваемся с ним, значит…
— С кем?
— С бензовозом, значит. А налит он до краев первосортным бензинчиком. Который от спички за три шага вспыхивает. Еду — и вдруг рядом будто кто-то закурил. Дымок я почуял. От того дымка волосы у меня — проволокой!
— Почему? — испуганно спросил Эдька.
— Дымок в бензовозе — это же верная смерть, — ласково пояснил шофер. — Тут сразу выскакивай и дуй без оглядки куда глаза поведут, куда дуть, если в тундре пурга? В момент сосульку соорудит из тебя. К тому же не хотел я друга в беде кинуть, на полную гибель.
— Кого? — Не поняла Светка. — Вы же один ехали?
— Да бензовоз-то мой, объясняю! Немало мы с ним поколесили, подружились. Выручал, от несчастья уносил не раз, безотказный человек, никогда не подводил меня. Мог ли я сподличать?
Ленька открыл было рот, чтобы спросить: какой человек? Но встретившись с укоризненным взглядом Шастуна, поперхнулся. Он ведь бензовоз, машину, называет человеком! Леньку так поразило это, что он на некоторое время онемел.
— Да, да, — кивнул Шастун, — я сразу понял, в чем дело. Загорелась электропроводка. Машину стоп на все тормоза, выскакиваю и — под кабину! Смотрю: горят, синенькими огоньками посверкивают проводишки. Стал рвать их голыми пальцами, рукавицы уже некогда напяливать. Оборвал их начисто и лежу, не могу понять — жив или нет. Может, взорвался бензовоз, а за бурей я не услышал? То ли меня горящим бензинчиком морозит, то ли снежком жжет? Ну наконец разобрался, что все в порядке, заменил провода, и дальше покатили.
— Уф! — выдохнул Ленька, будто он сам только что в сплошную бурю рвал голыми руками горящие провода. — Вы же могли погибнуть!
— Мог, — кивнул Шастун. — Ну, да на Руси не все караси, есть и ерши.
Дорога пошла вверх, мотор надсадно работал. Поворот…
— В облака! — воскликнула Светка. — Дорога ушла в облака.
— Перевал Туманный, — объяснил Шастун, — Здесь всегда на дороге облака валяются.
По лобовому стеклу неслышно хлестнули белые космы. Стекло запотело, покрылось капельками. Заработали дворники.
— А вот и перевал Журавлиный! — объявил шофер. — Быстро заложило его.
Облака клубились вокруг отсыревшей дороги, мох у обочины поседел от влаги. Вскоре в воздухе замерцали снежинки.
— Внизу — лето, вверху — зима, — покрутил головой Ленька.
Но вот дорога спустилась с перевала и прямо стрелой вытянулась к самому горизонту. Яркое солнце брызнуло из-за облаков.
— Вот и в лето въехали, — сказал шофер.
Справа, как зерна, рассыпанные на рыжем ковре тундры, забелели палатки.
— Что там?
— Там? Золотоискатели, — ответил Шастун. — Геологи.
Ленька так и подпрыгнул.
— Ой, остановите! — крикнул он. Шофер удивленно посмотрел на него, но послушно приткнул машину у обочины.
— Нам ведь и нужно золотоискателей! Правда, Свет?
Она кивнула, во все глаза рассматривая лагерь геологов.
— А на прииск, значит, не поедете? — задумчиво спросил шофер.
— Потом… — Ленька выскочил из кабины, прыгнул с дороги на ковер мха и угодил в топкое болото. Он еле выбрался, чавкая ботинками, наполненными водой.
- Предыдущая
- 7/32
- Следующая
