Книга-1: Третий Глаз - Рампа Лобсанг - Страница 16
- Предыдущая
- 16/52
- Следующая
В то утро, вернувшись в класс, я оказался самым рассеянным учеником. Мысли мои витали в облаках, и учитель сполна утолил свою страсть к наказаниям!
Вообще, жестокость учителей казалась мне несносной. Но что поделаешь, ведь я пришел сюда учиться, утешал я себя. Ради этого произошло и мое последнее перевоплощение. Правда, в то время я еще не помнил, какие знания мне предстоит восстанавливать. В Тибете все твердо верят в перевоплощение. Мы считаем, что любой человек, достигший определенного уровня эволюции, может сделать выбор и продолжить жизнь либо на ином уровне бытия, либо вернуться на Землю для приобретения новых знаний и оказания помощи другим людям. Если некий мудрец, на долю которого возложено выполнение какой-то миссии в течение его жизни, умирает, не успев совершить предначертанное, то, согласно нашей вере, он может вернуться на Землю и закончить свою работу – при условии, что эта работа пойдет на пользу людям. Очень немногие люди способны восстанавливать в памяти свои предыдущие воплощения. Существуют определенные признаки этой способности, но для ее реализации требуются невероятные усилия и много времени. Те, кто, подобно мне, обладали этими особыми свойствами, назывались «Живыми Воплощениями». Их подвергали в молодости жесточайшим испытаниям – именно эта участь выпала и мне, – зато по достижении зрелого возраста они становились объектами всеобщего почитания и уважения. Мне предстояло особо «форсированное» обучение в сфере оккультных наук. Зачем? Этого я пока не знал.
Град ударов по плечам заставил меня подскочить и вернуться к реальной жизни в классе.
– Дурень, олух, скотина! Неужели все злые духи проникли в твой толстый череп? Это свыше моих сил. Счастье твое, что начинается время службы.
С этими словами разъяренный учитель отвесил мне последний, самый чувствительный подзатыльник и большими шагами вышел из класса.
– Не горюй, – сказал мой сосед, – сегодня мы идем в наряд на кухню, там хоть тсампы наедимся всласть.
Работа на кухне не была подарком. Повара обходились с нами как с рабами. После наряда нечего было и думать об отдыхе: два часа каторжной работы – и мы возвращались прямо в класс. Иногда нас задерживали на кухне дольше положенного, и мы опаздывали к занятиям. Преподаватель уже ждал нас, дымясь от негодования, и тут же щедро отвешивал удары палкой, не давая ни малейшей возможности объяснить причину опоздания.
Мой первый наряд оказался и последним. По коридорам, вымощенным каменными плитами, мы брели на кухню без всякого энтузиазма. На пороге нас встретил мрачный верзила-монах:
– А ну, поторапливайтесь, никчемные лентяи, бездельники! Первые десять – к котлам!
Я был десятым и вместе со всеми спустился вниз по маленькой лестнице в котельную. Топки изрыгали красноватый огонь прямо в лицо. Около котлов громоздились кучи топлива – сухого навоза яков.
– Хватайте лопаты и загружайте топки до отказа! – заорал монах, руководивший работами в котельной.
Я, жалкий семилетний мальчишка, затерявшийся в группе учеников, самым молодым из которых было уже по 17 лет, едва оторвал от пола свою лопату. Пытаясь забросить топливо в топку, я не справился с лопатой и слегка задел ею ногу монаха. Он дико зарычал, схватил меня за шею и швырнул так, что я, завертевшись волчком, полетел в глубину котельной. Страшная боль пронзила меня, и я почувствовал запах жареного мяса. Я ударился о конец раскаленного докрасна стержня, выступавшего из-под котла. Закричав от боли, я покатился по горячему шлаку. Вся верхняя часть левого бедра была разворочена стержнем до кости. Большой белый шрам остался у меня на ноге на всю жизнь. Он беспокоит меня и по сей день. (По этому шраму много лет спустя меня опознали японцы.)
Все переполошились. Со всех сторон бежали монахи. Меня быстро подняли с земли, где я лежал среди пепла. Небольшие ожоги были почти на всем теле, но особенно серьезно пострадала нога. Меня отнесли на верхний этаж, где лама-врач попытался спасти мою ногу. Стержень, о который я ударился, был ржавым, и в ране осталось много окалины. Лама внимательно осмотрел рану и вынул из нее все кусочки грязи, пепла и ржавчины. Он долго занимался этим. Наконец рана была очищена. Затем врач сделал компресс из растертых в порошок трав и наложил тугую повязку. На остальные ожоги он также наложил травяные примочки, и это заметно уменьшило боль. Но боль в ноге была страшная, она разрывала меня, и я был уверен, что останусь без ноги. Когда лама закончил возиться со мной, он позвал монаха, который перенес меня в соседнюю маленькую комнату и уложил на подушки. Вошел старый монах, опустился у изголовья и стал читать молитвы. Хорошее дело, подумал я, молиться за выздоровление после того, как искалечили.
Но после этих адских мук я решил вести добродетельную жизнь: я в буквальном смысле на собственной шкуре испытал то, что видел на одной картине, где был изображен дьявол, пытающий свою жертву раскаленным железом.
У читателя может сложиться превратное впечатление о монахах – будто все они страшные и жестокие. Это неверно. Кто такой монах? У нас монахом называется любой мужчина, живущий в монастыре, даже если он не религиозен. Монахом может считаться каждый или почти каждый. Нередко мальчика отправляют в монастырь против его воли и желания, и он становится монахом. Иногда взрослый человек, скажем скотовод, пасет своих овец и мечтает о крыше над головой в сорокаградусный мороз. Он находит убежище в монастыре и становится монахом не по религиозному убеждению, а по необходимости. Монастыри используют таких людей в качестве рабочей силы на строительстве и подсобных работах по уборке монастыря и иных помещений. В других странах мира их назвали бы слугами или еще как-нибудь в этом роде. Большинство из них слишком хорошо знакомы с тяжелой ношей бытия: жить физическим трудом на высоте от 4 до 7 тысяч метров над уровнем моря не легко, и они часто проявляли к нам, мальчишкам жестокость, обусловленную просто отупением ума и чувств. Для нас слово «монах» было синонимом слова «человек». Для более точного определения принадлежности к религиозной жизни мы употребляем другие слова. Новичка, или ученика-послушника, называют челой. Траппа – это слово наилучшим образом описывает типичного монаха, как его себе представляют миряне; траппа – наиболее многочисленная категория обитателей монастыря. Наконец мы подходим к самому знаменитому и самому невразумительному (за пределами Тибета) слову «лама». Если траппа – солдат, то лама – офицер. Но европейцы глубоко заблуждаются, когда утверждают в своих книгах, что у нас больше офицеров, чем солдат!
Ламы – это учителя, или, как мы их называем, гуру.
Лама Мингьяр Дондуп был моим гуру, а я – его челой. Выше лам стоят аббаты. Аббат обычно исполняет должность настоятеля монастыря, но не всегда. Аббаты могут занимать посты в высшей администрации или осуществлять надзор, переезжая в качестве должностных лиц из одного монастыря в другой. Иногда лама занимает пост выше, чем аббат, – все зависит от деловой активности личности. Те, кого считают «Живыми Воплощениями» – как раз мой случай, – могут стать аббатами в 14 лет; для этого они должны сдать очень трудный экзамен.
Строгие и сдержанные, монахи этих групп никогда не бывают несправедливыми.
Есть еще монахи-полицейские. Единственная их задача – охрана и соблюдение порядка. Они не имеют никакого отношения к церемониальной жизни монастыря, за исключением тех случаев, когда их присутствие необходимо для соблюдения всех правил и порядка. Часто среди монахов-полицейских встречаются жестокие люди, как это нередко наблюдается и среди слуг. Но нельзя же винить епископа за то, что помощник его садовника плохо себя ведет; равно как не стоит ожидать, что этот помощник садовника будет святым, если служит у епископа.
В монастыре была и своя тюрьма. Место для пребывания, конечно, не из приятных, но и те, кого в ней содержали, не были лучше. Однажды я там побывал, когда мне пришлось лечить заболевшего заключенного (в то время я уже стал врачом и собирался оставить монастырь). Меня пригласили в тюрьму. На заднем дворе я увидел несколько кольцевых парапетов, выложенных из массивных кубических камней размерами около метра. Сверху на них лежали толстые каменные брусья, закрывавшие круглое отверстие метра два с половиной в диаметре. Четыре монаха полицейских ухватились за средний брус и с трудом стащили его с отверстия. Один из них нагнулся и достал откуда-то канат, изготовленный из шерсти яка; на конце каната была сделана петля, не внушавшая особой уверенности. Я смотрел на это снаряжение без энтузиазма: неужели мне придется доверить ему свою жизнь?
- Предыдущая
- 16/52
- Следующая
