На берегу Севана (др. изд.) - Ананян Вахтанг Степанович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/71
• Следующая

Камо снова разделся и поплыл к противоположному берегу.

Армен и Грикор, стоя у реки, смотрели, как дергается веревка, которой был прикреплен невод.

— Дедушка, ты думаешь, выдра поймалась? — спросил Армен.

— Как же иначе? Выскользнуть ей некуда — из рук деда Асатура не уйдет! — хвастливо сказал старик. — Вот только пока мы до нее доберемся, немало рыбы перепортит… Да что рыба — невод изорвет! Камо, живее!

Невод наконец вытащили. В нем сверкала серебристая гладкая спинка большой выдры. С ее кругленькой усатой хищной мордочки стекала вода.

— Порвала-таки, проклятая! Еще и удерет! — кричал дед возбужденно. — Эй, Грикор, сынок, чего ты ждешь? Прихлопни ее своей дубинкой по башке. Чего опешил?

— Да ведь подохнет, — серьезно сказал Грикор.

Армен, взглянув на длинный, с крюком на конце, страшный посох Грикора, отвел было глаза, но сейчас же обернулся снова.

— Погоди, не убивай, сниму сначала, — сказал он Грикору и направил на выдру свой фотоаппарат.

Выдра отчаянно билась и, пытаясь уйти, увлекала за собой невод. Лапы у нее были короткие, широкие, похожие на плавники. Она ползла, прижимаясь брюшком к песку. От воды короткий мех животного стал гладким и скользким и выдра казалась голой. Когда же, барахтаясь в неводе, она перевернулась и на солнце сверкнуло ее светлое брюшко, мальчики решили, что такой красивой и нежной шкурки нет ни у одного животного на свете.

Дед выпростал невод. Часть рыбы ушла назад, в реку, через дыру, прорванную в нем выдрой. Но осталось ее все же немало: целую гору форели вывалил дед на берег.

Управившись с рыбой, старик содрал с выдры шкурку, а затем занялся починкой невода.

Теперь рыбы беспрепятственно стаями плыли вверх по реке. В ярких лучах солнца, снопами прорезавших воду и освещавших глубины реки, искрились и сверкали серебряные бока форелей.

— Дедушка, скорее чини невод! — кипя от нетерпения, кричал Камо.

— Поди почини! — ворчал дед. — Эта дрянь не в одном ведь месте разорвала невод и не в двух…

Куда же рыбы стремились? Почему, покидая пристанище в глубинах Севана, уходила форель куда-то, подвергая себя разным опасностям? Каких только врагов не встретит она на своем пути: и рыбака с его сетями, и выдру, и баклана, и цаплю…

Яростно бьется и брызжет пеной в ветреные дни Севан. Волны встают валами и с дикой силой обрушиваются на берега, унося камни и размывая песок. Где же здесь метать икру рыбам! Могут ли они доверить судьбу своего потомства этим разрушительным силам? И природный инстинкт гонит их из Севана в Гилли. Но рыбы не остаются в Гилли. Они уходят и отсюда — вверх, всегда вверх! К родным родникам, к прозрачным, тихим и нежным заводям. Там мечут они икру и лишь затем возвращаются в Севан.

«Великое переселение рыб» из озера Севан в горные речки повторяется каждый год, и это самое лучшее время для лова.

В это время и разрешено ловить форель на Севане рыбному тресту.

А разве такой улов не лишает рыб потомства? Ведь они идут метать икру. Как будто лишает. Но поглядите-ка на тот домик с красной крышей, что стоит недалеко от места, где сидят мальчики. Это рыбоводная станция. Ей сдаст дед весь свой улов. Здесь из икры пойманной форели выводят десятки миллионов мальков и пускают в озеро. Вернется ли их с гор так много? Никогда. Потому-то, перегораживая реки, и ловят тут рыбу во время ее нерестового хода, спасая от гибели драгоценную икру и содействуя размножению потомства.

Камо зашагал вверх по течению реки, перерезавшей зеленый луг, который отделял Севан от его младшего друга — озера Гилли.

Посмотришь издали на этот луг в ясное, солнечное утро, и кажется, что похож он на кокетливую красавицу, надевшую сверх зеленого бархатного платья красивый серебряный пояс.

— Армен, это, наверно, самая короткая река в мире. Я сосчитал — в ней всего сто двадцать шагов в длину! — сказал Камо товарищу.

— Когда же мы поедем, Армен? Время-то уходит! — торопил Камо. — Карта озера с тобой?

— Хорошо бы взять с собой деда Асатура.

— Дед не поедет. Не знаешь, что ли, какие сказки сложены у стариков про Гилли?

— Не надо говорить ему, зачем мы едем. Скажем, что на охоту. Услышав про охоту, он и о вишапе[Вишап — дракон] забудет…

Грикор, согнав телят, которых он помогал пасти колхозному пастуху, вернулся и подсел к деду. Подошли к ним и Камо с Арменом.

Желто-зеленая стена камышей окружает озеро Гилли. Такими же камышовыми стенами оно разделено на множество мелких озер, соединенных живописными протоками. На крошечных островках, то тут, то там разбросанных по озеру, ютятся несчетные стаи уток и больших черных лысух, или «водяных кур», как их называют армяне. Их, этих кур, на озере и в камышах так много и они так доверчивы, что некоторые охотники считают недостойным в них стрелять. Увидев человека, лысухи высунут головы из тростников; набравшись храбрости, выйдут и спокойно поплывут по озеру, потом по реке и дальше — на прогулку в Севан. А то и просто выберутся на берег, ничуть не смущаясь присутствием людей…

Озеро мягко плескалось в своих берегах. Под легким дуновением ветерка тихо шелестела листва прибрежных зарослей.

И вдруг, на мгновение покрыв все эти звуки, где-то в тростниках раздался страшный рев: «Болт… бо-олт… болт!…»

Казалось, кто-то отрывисто, с трудом переводя дыхание, дует под водой в огромную медную трубу.

Услышав эти звуки, дед Асатур вздрогнул и помрачнел.

— Сколько живу на свете, ни одного дня не помню, чтобы вишап не сердился, чтобы зло не кричал! — досадливо качнул он головой.

— По часам можно сказать, когда рассердится и заревет твой вишап, — угрюмо усмехнулся Армен. — Ох, найти бы нам это чудовище, дедушка, — мы с ним тогда поговорили бы по-своему!

Подняв голову, глухо заворчал любимый пес деда, Чамбар. Он только что прибежал из села, нашел хозяина и, мигом проглотив жесткое, пахнущее рыбой мясо выдры, сладко задремал у ног деда.

— Дедушка, ты веришь, что это вишап сердится? — подмигнув товарищам, спросил Камо. В его карих глазах загорелись веселые огоньки.

— Э-эх, внучек, откуда я знаю! Разно болтают. Тетке Тарлан поверишь — не вишап, а дэв [Дэв — чудовище]. Кум мой Мукел говорил, будто это белый водяной буйвол. Ну, а отец мой, твой прадед…

Заметив, что плечи Камо вздрагивают от еле сдерживаемого смеха, а у Армена лукаво светятся глаза, дед Асатур оборвал свою речь на полуслове.

— Эй, мальчишки, вы что, хотите меня на смех поднять?… А ты чего фыркаешь? — накинулся дед на Грикора. — Если твои телята опять заберутся в посевы, уши тебе оторву, не погляжу, что ты школьник! — ворчал он, впрочем довольно добродушно.

Грикор, смеясь, подставил старику ухо:

— На, дедушка, оторви… Ну чем же я виноват, что люблю телят? Вот кончу школу — обязательно в институт поступлю. Научусь за животными ухаживать — такую скотину буду выращивать, невиданную!

— Неплохо, сынок, — подобрел дед. — Учение — свет, ничто не сравнится с учением. Но можно и у природы немалому научиться, только наблюдай!… Сколько лет ты учишься, Камо?

— Восемь.

— А я вот шестьдесят лет читаю книгу природы, а ей и конца нет… Так-то, родные, из школьных книг всего не узнаешь.

— Все, о чем ты читал в книге природы, дедушка, есть и в наших книгах, — сказал Армен.

Старик, казалось, обиделся.

— Как это может быть? — проворчал он недовольно. — Ну, сказано ли в ваших книгах, откуда прилетает столько птиц на наше озеро?

— С юга, с берегов Индийского океана, где они проводят зиму, — ответил, не задумываясь, Армен.

Дед удивленно поднял брови:

— Ну, а скажи: почему у болотных птиц и клюв и ноги такие длинные? У цапли, у журавля, у бекаса. Почему у бекаса тело маленькое, с яйцо, а ноги длинные, как карандаши, и клюв такой же?… А вон та белая птица, что, как чучело, на одной ноге стоит, — к чему, скажи, ей дана такая длина глупая? — Дед насмешливо посмотрел на мальчиков.

• Предыдущая
• 3/71
• Следующая