На берегу Севана (др. изд.) - Ананян Вахтанг Степанович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/71
• Следующая

Любили люди озеро за то, что оно кормило их, было для них источником жизни.

На склонах Дали-дага, упираясь вершинами в облака, стоят Черные скалы.

Люди поклонялись и Черным скалам, потому что тысячи бед насылали они на жалкую деревушку.

Когда небо сердилось на землю, оно собирало тучи на вершинах Черных скал и побивало градом тощие крестьянские поля. В глубинах каменных громад порой раздавался оглушительный грохот. Огненные языки пробегали по ребрам утесов, и на землю падал раскаленный пепел, сжигавший поля и луга…

Источником несчастий казались людям Черные скалы.

Внутри них есть таинственная пещера с узким входом. Могильным холодом несет из нее. Слышатся в ее глубине тяжелые, глухие вздохи, стоны… Не это ли «врата ада»?…

Еще сравнительно недавно так думали, с трепетом поглядывая на Черные скалы, старики села, выросшего на месте древней, бедной деревушки, поклонявшейся водам озера и горе Дали-даг.

— Дедушка, позволь… Дай мне разок самому закинуть сеть! — приставал к деду Камо.

— Эй, внучек, на все сноровка нужна. Не сумеешь, только напугаешь да разгонишь рыбу.

— Дедушка, дай! — настаивал Камо.

— Ну ладно. Только погоди, сначала я сам закину… Видишь, стайка показалась.

И дед, стараясь не спугнуть рыбу, закинул сеть.

— Давай вместе вытянем! — упрашивал Камо.

— Внучек, тащить тоже с умом надо, — ворчливо отказывался дед от помощи мальчика. — Дернешь сразу — вот рыба и ушла. И тут сноровка требуется.

Взявшись за конец сети, дед осторожно потянул ее к себе. Сеть задрожала в его руках.

— Дедушка, поймали! А много-то как!… Армен, скорее помоги! — радостно закричал Камо.

Подбежал стоявший невдалеке Армен, товарищ Камо. Старик и мальчики напряглись и вытащили сеть на берег.

Большие серебряные рыбы с красными, как кровь, пятнышками на боках извивались на молодой зеленой траве, покрывавшей берег, и широко разевали рты. Им не хватало воздуха.

Армен бережно взял крошечную рыбку и бросил ее назад в реку. Рыбка упала в воду белым брюшком вверх и мгновение не шевелилась. Потом она глотнула воды, сделала несколько движений, перевернулась, вильнула хвостиком и скрылась в речной глубине.

Мальчик улыбнулся.

— Дай мне еще маленьких, — попросил он у товарища. — Выпустим, пусть себе живут, растут…

— Дай тебе волю, ты и больших выпустишь, — добродушно сказал Камо.

— Да это не малек, — поднял голову дед. — Мальков сейчас в реке нет. По цвету эта рыбка похожа на форель, вот Армен и принял ее за маленькую форель. У нас ее называют «бочак». Сколько бы она в воде ни оставалась, больше не вырастет, всегда будет маленькой. Такой ее и ловят, такой и едят. Сорт такой…

Дед засмеялся и, укладывая рыбу в корзинку, заметил наставительно:

— А у тебя, Армен, сердце очень мягкое. Из человека с таким сердцем охотника не выйдет. Какой это охотник!… В молодые годы и я был таким, как ты, жалостливым. А потом, в старое время, такой насмотрелся жестокости, что сердце зачерствело…

— Уф, уф, уф! Вы, я вижу, тут спозаранку что-то вкусненькое раздобыли? — послышалось позади них.

Подпрыгивая на здоровой ноге и размахивая длинным крючковатым посохом, к ним подбежал школьный друг Армена и Камо — весельчак и шутник Грикор. Еще в детстве, в поисках вороньих яиц, Грикор взобрался на тополь, росший у старой мельницы, сук подломился, Грикор упал, повредил йогу и с тех пор хромает.

— Ты, дед, еще разок закинь сеть, — сказал он, — на мое счастье. Сколько бы ни наловилось, в один присест съем, честное слово!

— Нет, внуки, от такой ловли толку мало, — покачал головой дед. — Надо бы… Да вот гляньте-ка — вдруг сказал он, не закончив начатой фразы. — Гляньте-ка, сколько народу вышло на поля!

Прикрыв ладонью глаза, дед орлиным взглядом окинул широкую равнину, расстилавшуюся у подножия гор.

С грохотом двигались тракторы, шли плуги, взрывая землю и покрывая серо-зеленую гладь равнины ровными рядами широких борозд.

— Да, — продолжал дед, возвращаясь к прерванному разговору, — одной ручной сетью столько народу не накормишь. Надо неводом… А ну, Камо, раздевайся!

Мальчик сбросил с себя одежду. Холодок раннего весеннего утра мгновенно покрыл его кожу пупырышками. До чего же приятным и здоровым было это ощущение!

— Ну, берись за конец и входи в реку. Смело входи! — сказал дед, подавая Камо один край невода, а другой оставляя себе.

Камо с минуту постоял в нерешительности. Потом зажмурил глаза и бросился в воду. Быстро переплыв реку, он прикрепил верхний конец невода к вбитым в землю колышкам. Нижний край невода, увешанный тяжелыми свинцовыми грузилами, ушел на дно. Невод пересек реку поперек и преградил путь рыбам.

— Вот теперь поглядите, сколько их соберется, — сказал дед, самодовольно поглаживая свою длинную-предлинную седую бороду: за нее-то и прозвали его в селе «Борода Асатур». — Эгей, Камо, скорей назад, родной, простынешь!

Пока Камо одевался, разговаривая с дедом и Грикором, Армен любовался весенним утром. Мягкий ветерок нежно трепал его волосы и обвевал лицо.

У подножия гор, окружавших озеро Севан, еще лежал утренний туман, но вершины их, похожие на сахарные головы, уже четко выступали на фоне голубого неба, отливая серебром. Озеро, безмятежно проспавшее всю ночь в своей просторной постели, шевельнулось, покрылось легкой рябью, чуть слышно зашелестело. Поднялись и одна за другой длинными рядами понеслись к берегу волны. Волны добежали до прибрежных песков и — цоп-члуп, цоп-члуп! — разлились по ним с плеском, разбудив пернатое население тростников.

Многие из водоплавающих птиц уже сели на яйца и стаями больше не летали. Но отдыхало еще на озере много перелетных птиц, державших путь на юг, — их последние запоздалые стаи.

«Члтов-чилт, члтов-чилт!» — беспокойно кричала болотная птица, перелетая с кочки на кочку, словно искала кого-то.

«Кря-кря, кря-кря!» — громко звал свою подругу селезень.

Тысячи птиц, каждая на своем языке, воздавали хвалу наступающей весне.

Вдали, на горизонте, дымили грузовые суденышки, торопясь в прибрежные гавани. Рыбачьи лодки вдоль и поперек бороздили гладь озера, расставляя сети.

Шумно взлетали утки, растревоженные начавшейся на озере суетой.

Чем сильнее разгорался день, тем чаще, почти ежеминутно, воды озера меняли свой цвет. Из темных и мрачных они постепенно становились ясными и радостными и наконец приняли веселый светло-зеленый тон, а волны, набегавшие на берег, покрылись белыми гребешками пены.

Когда солнце поднялось и вышло из-за гор, горячие лучи его словно зажгли озеро, и оно загорелось таким слепящим блеском, точно по нему были разбросаны груды алмазов.

Дед с Камо стояли у реки и внимательно наблюдали за ее течением, угадывая ход рыбы. Неожиданно старик изменился в лице и схватил свою лежавшую на траве двустволку.

— Что там? — шепотом спросил Камо.

— Тсс!… Выдра… Увязалась, негодница, за рыбой!

Вода в реке взволновалась, забурлила. В ней мелькнуло что-то темное и крупное.

Дед выстрелил [Охота на выдру в Армении не запрещена]. Белым брюшком вверх всплыла на поверхность воды большая форель медленно заскользила вниз по течению.

— Вот так выдра! — засмеялся Грикор.

— Удрала! — с досадой сказал дед, охваченный волнением охотника.

Мальчики видели, как в ритм ударам сердца вздрагивает в руках у старика дуло ружья.

— Ну ничего. Я заметил — она вверх поплыла, теперь обязательно в невод попадет, — говорил дед, как бы оправдываясь. — Дробь мелка была. Что могла она сделать этому зверю, да, еще в воде!… Э, да он, кажется, уже и попался — гляди. невод сорвал!… Плыви скорей, Камо, вытащи конец. Ах, проклятая, всех рыб передушит!

• Предыдущая
• 2/71
• Следующая