Умирать — в крайнем случае - Райнов Богомил Николаев - Страница 41
- Предыдущая
- 41/63
- Следующая
— Не путайте театр с жизнью, Питер! Если театр станет походить на жизнь, люди перестанут посещать спектакли.
Голос ее звучит устало. Высокомерная самонадеянная женщина, какой я ее всегда представлял, вдруг сбросила привычную маску и предстала передо мной в своем истинном облике — героиней поражений и разочарований, заплутавшей в лабиринте большого города. Она с недоверием и тревогой смотрит туда, где в сумраке теряется конец улицы.
Оказывается, в песне действительно все сказано правильно. Поскольку мы не знаем, что будет с нами завтра, может быть, завтра всех нас не ждет ничего, кроме черного мрака.
— Кажется, нам пора, — слышу я голос Линды. Мне нужно немного отдохнуть перед представлением.
Несмотря на полдень, солнце светит так тускло, что кажется, будто только-только наступил рассвет. В такую погоду Дрейк-стрит еще больше напоминает длинный и мрачный коридор. Человек, на которого направлено сейчас все мое внимание, стоит в дверях нашей штаб-квартиры. Вот он раскрывает зонт и идет в сторону широкой улицы. Моросит мелкий дождь.
Я оставляю свой наблюдательный пункт, и когда Ларкин проходит мимо кафе, быстро выхожу на улицу. С тоскливым чувством я провожаю взглядом удаляющегося мужчину с зонтом, но идти следом не решаюсь. В любую минуту меня может вызвать Дрейк. Удивительно, что он этого еще не сделал.
Поворачиваю в противоположную сторону и вхожу в книжный магазин. В помещении, как всегда в этот час, толпятся мужчины, жаждущие если не живых женщин, то хотя бы их изображения. Все эти господа стоят молчаливо, даже несколько торжественно, будто находятся в церкви, где почему-то не принято снимать шляпу. Они стоят, вдев ручки зонтов в карманы одежды, потому что так им легче листать журналы с цветными снимками пышных красавиц. Стоят, касаясь локтями друг друга, — и каждый замкнулся в себе и в своих сексуальных видениях.
Я пересекаю помещение и вхожу в заднюю комнату, где продавец как всегда в минуты, когда ему не приходится обслуживать клиентов, погружен в чтение «Диалогов» Платона.
— Добрый день, мистер Оливер!
— Добрый день, мистер Питер!
Мужчина откладывает в сторону книгу, окидывает меня дружелюбным взглядом и произносит следующую дежурную фразу:
— Хотите кофе, мистер Питер? Еще горячий.
— С удовольствием.
Мистер Оливер отходит к небольшому столику, стоящему в углу, где возвышается на своем обычном месте стеклянная колба, и через минуту возвращается с миниатюрным подносом, в центре которого красуется большая фаянсовая чашка, над ней и в самом деле клубится пар.
— Сигару, мистер Оливер?
Ритуал требует, чтобы книгопродавец сказал в ответ «с удовольствием», что он и делает без заминки. Я пробую сваренный в пробирке кофе и мысленно сравниваю его с только что выпитым «эспрессо», в то время как мой приятель (правда, с меньшим изяществом, чем мой шеф) снимает обертку со своей «Роберт Бернс» и закуривает.
В этот момент в окошке показывается голова Фрэнка, парнишки, собирающего деньги с клиентов, толпящихся в соседнем заведении.
— Один господин спрашивает, получит ли он скидку, если купит десять номеров «Эроса».
— Вам хорошо известно, Фрэнк, что мы не делаем скидки, — отвечает мистер Оливер. — Постарайтесь объяснить господину, что это не зависит от доброй воли, здесь дело принципа.
— Я думаю, он возьмет их и без скидки, — успевает сказать помощник до того, как исчезнуть.
— Конечно, возьмет, — утвердительно кивает головой продавец. — Но если вы предложите ему купить сочинения Шекспира даже за полцены, он обязательно покажет вам спину.
— Люди не нуждаются в потрясающих драмах, — отвечаю я примирительным тоном. — Сколько угодно таких драм они наблюдают в жизни. Кстати, одна моя знакомая говорит, что если искусство будет походить на жизнь…
— Ну а секс? — прерывает меня мистер Оливер, вынимая изо рта сигару. — Неужели в жизни нет секса? Или все эти безнравственные снимки не делаются с натуры?
— Да, но это инсценировки — одним словом, фальшь.
— Вот именно — фальшь! — довольным тоном говорит продавец книг. — Этим господам нужно не искусство, а фальшь. Все они мечтают о фальшивом искусстве, скажу я вам, сэр, и о фальшивой жизни.
— Две-три минуты он молча курит, потом опять вынимает сигару изо рта и произносит с пафосом, в котором звучат нотки скорби:
— Подумать только: и эти люди — потомки великого Кромвеля!
В это время дверь комнаты распахивается и на пороге появляется горилла, вернее — Ал.
— Вас требует к себе шеф, мистер, — сообщает мне эта человекоподобная обезьяна.
Попутно говоря, с некоторых пор обе обезьяны, Боб и Ал, как и все остальные представители фауны Дрейк-стрит, разговаривают со мной довольно вежливо, насколько это им под силу, и даже вместо издевательского обращения «сэр» прибегают к нейтрально-вежливому «мистер».
Шеф встречает меня, можно сказать, радушно.
— Куда это вы запропастились, дружище? Я уже начал волноваться, не случилось ли с вами чего.
— Со мной все в порядке, — успокаиваю я его. — Я был у мистера Оливера.
— Вы огорчаете меня, Питер. Торчать в магазине, где продается порнографическая дрянь, в то время как в пяти шагах отсюда живет очаровательная мисс Грей!
— Просто зашел выпить чашку кофе.
— Чашку кофе? В такую пору? Нет, вы и впрямь огорчаете меня. Да ведь сейчас время пить не кофе, а виски, шотландское виски, Питер. Об этом написано во всех сводах правил хорошего тона.
С этими словами мистер Дрейк выбирается из-за письменного стола и идет к передвижному бару, чтобы наглядно продемонстрировать отдельные пассажи правил хорошего тона, позаимствованные, главным образом, из раздела «Как пить виски».
— Ну, что новенького? — вопрошает шеф, после того как мы подкрепились шотландским виски, и смотрит на меня с затаенной радостью человека, отлично понимающего, что новеньким поделиться может именно он, а не его собеседник.
В действительности же новость известна и мне, причем я узнал ее еще прошлой ночью, когда, принеся домой очередную рекламную листовку и нагрев ее до нужной температуры, прочел слова:
«Пропущен второй груз через Вену. Содержание три килограмма героина». Несмотря на это, я отвечаю с полным равнодушием:
— Ничего, все то же самое. Разве что вот погода опять испортилась.
— Для кого испортилась, а для кого улучшилась, — глубокомысленно замечает Дрейк.
И опять смотрит на меня взглядом, в котором сквозит с трудом скрываемое торжество.
— Я должен сообщить вам, Питер, нечто весьма приятное. Вторая партия груза недавно получена в Вене. На этот раз речь идет вовсе не о крахмале.
— Сколько килограммов? — деловито спрашиваю я. — Десять?
— Не будьте таким ненасытным! — шеф грозит мне пальцем. — Жадность многих сгубила. Пока только два килограмма. Но не крахмала, а героина. Надеюсь, вы понимаете разницу и не разучились считать в уме!
— Да, я все подсчитал, — недолго думая говорю я. — И не вижу особой причины лить слезы радости.
— Но ведь это пять тысяч фунтов, Питер! То есть десять тысяч долларов! Нет, я не допускал, что ваша жадность не знает границ…
Он потрясенно качает головой и спешит утешить себя глотком виски. А у меня нет никакого желания сказать ему, что, по моим сведениям, вес груза не два, а три килограмма. Что же касается фунтов и долларов, то названная Дрейком сумма не призводит на меня впечатления, меня тревожат вещи другого характера.
— Согласитесь, мистер Дрейк, что указанная вами сумма не может показаться фантастической даже для такого бедняка, как я. Вы также должны учесть, что эта сумма стоила мне немалых испытаний.
— Но ведь это только первый гонорар, Питер! Первая прибыль из длинной, возможно, даже очень длинной серии прибыльных операций.
— Вы ошибаетесь, сэр. Эта операция — первая и последняя. Именно этого вы никак не можете понять.
— Вы, наверное, опять решили портить мне настроение рассказом о фараоне и трех предателях, — с досадой бормочет Дрейк.
- Предыдущая
- 41/63
- Следующая
