Сокол и огонь - Райан Патриция - Страница 36
- Предыдущая
- 36/87
- Следующая
Мартина была тронута его горем и раскаянием, ей почему-то захотелось утешить его.
— Но ведь вы отправились освобождать Гроб Господа нашего Иисуса Христа. Ведь вы…
— Какая чушь, — резко прервал он ее. — Вернувшись через два года домой, я нашел домик, но в нем не было ни души. Мне сказали, что Лесной Закон забрал эти земли в собственность баронов и что моя семья была вынуждена перебраться в расположенную поблизости деревню. — На скулах Торна заиграли желваки. — Мои родители не любили города и поселки. Должно быть, им было тяжело жить в той деревне. Если бы я был с ними, я бы нашел другое место, где можно охотиться и рубить лес, построил бы там новый дом, но меня не было с ними, а отец был уже слишком стар, чтобы сделать это в одиночку. Я покинул их, бросил и тем самым обрек на гибель.
— Но что… что с ними случилось?
— Пожар. — Он встряхнул одеяльце, подняв в воздух тучу пыли.
Мартина закрыла лицо руками.
— В одну ветреную ночь загорелась чья-то прохудившаяся соломенная крыша, — продолжал он, — вспыхнула от зажженной свечи, и в считанные минуты огонь охватил весь поселок. За десять лет существования этой деревни это был семнадцатый пожар. Все выгорело дотла. Жители собрали все обугленные кости и похоронили их в общей могиле.
Торн нежно расправил одеяльце, словно это была на самом деле его маленькая сестра, а не похожая на нее кукла.
Его глубокое горе и скорбь поразили Мартину, но что она могла сказать ему, как утешить? Он всегда казался таким сдержанным, контролирующим свои мысли и чувства. Теперь же она узнала, что есть чувства, с которыми он не в силах совладать. На самом деле он просто отгородился от причиняющих боль уколов раскаяния щитом своей хваленой сдержанности.
— Я нашел Батильду здесь, точно в таком виде, тщательно одетую и уложенную в колыбельку, с этим вот покровом над ней, защищающим ее от пыли.
— Почему ее оставили здесь? — спросила Мартина. — Ведь ваши родители, похоже, забрали с собой все сколько-нибудь ценное.
— Я и сам поначалу задумался над этим, а потом понял. Наверное, Луиза решила, что Батильде будет лучше в ее родном доме, а не в чужом поселке. А может, она неосознанно хотела уберечь ее от той страшной участи, которой не смогла избежать сама?
— И вы оставили ее здесь, не тронув?
Он пожал плечами.
— Так хотела Луиза. Ей лучше было знать. Ведь для Батильды этот дом родной.
Он поднялся и, взяв Мартину за руку, помог ей встать. Когда она поднялась, он не отнял своей руки, продолжая крепко держать ее руку в ладонях. Она с радостным трепетом ощущала прикосновение его теплой, шершавой кожи.
— Я никому и никогда не рассказывал об этом, — сказал он. — И не потому, что это грустно вспоминать, а потому, что мне становится до боли стыдно за себя. Не знаю, почему я рассказал это вам… надеюсь, вы не станете винить меня за это.
Она заглянула ему в глаза. Она знала, что и боль, и горе часто проистекают из чувства собственной вины.
— Конечно, нет. Но вы не должны чувствовать себя виноватым. Вам не за что казнить себя.
— Нет, есть за что. Если я стану врать сам себе, оправдывая себя лживыми увертками, это не поможет, а только усугубит мою вину.
— Но…
— Я бросил свою семью на произвол судьбы, потому что был молод, глуп и ослеплен фанатизмом. Теперь я стал старше и уже не так наивен. Богатство и власть, собственность на землю — благодаря этому норманны сумели поставить на колени саксов. И для меня единственный способ побеждать — это бороться их собственным оружием, властью собственности. Стать богатым, а значит, могущественным. Вот почему я так хочу получить свою землю.
«Наверное, поэтому он и решил рассказать мне о Луизе, — подумала Мартина, — чтобы мне стали понятны причины, побудившие его сыграть свою роль в моей судьбе, устроив этот брак с сэром Эдмондом».
Он выглядел очень усталым, словно рассказ о семье утомил и опустошил его.
— Ваш брат уже заждался нас, наверное. Пойдемте перекусим. Нам надо поспешить, чтобы добраться до монастыря до полуночи.
Не выпуская ее руки, он повел Мартину к выходу. Отодвинув входной полог, они увидели Райнульфа, который сидел на лужайке, потягивая из фляжки припасенное вино. Торн тут же отдернул свою руку. Он не должен прикасаться к ней, его прикосновения смущают ее. Да он и не позволял себе откровенных вольностей в общении с нею. А если бы позволил, интересно, как бы она себя повела? Он призадумался, но ответ оказалось найти непросто, потому что сердце говорило одно, а разум подсказывал совсем другое. И он не мог сразу разобрать, что ближе к истине — разум и осторожность или сердце и чувства. Ох, лучше бы ему никогда не пришлось выбирать между ними!
Как только они выехали из лесу и перед их взорами предстал возвышающийся посреди зеленой долины монастырь Святого Дунстана, в душе Мартины воцарились умиротворение и покой, которые она не испытывала с тех пор, как год назад покинула обитель Святой Терезы в Бордо. Глядя на аккуратные и изящные каменные строения монастыря, она восхищалась их успокаивающей гармонией. В отличие от похожего на каменную гробницу Харфордского замка, монастырь Святого Дунстана был таким открытым и гостеприимным. Вокруг него не было стен, рвов и частоколов. Он был окружен садами, пастбищами и тщательно возделанными лоскутками полей. Спускаясь в долину, путники повсюду встречали упорно трудившихся монахов и послушников, которые собирали урожай или пасли стада. Монастырь стоял на берегу реки, протекающей по долине. Вода в ней была чистая, прозрачная и голубая, как небо над монастырем. Вдалеке, на холме, виднелся необычайно красивый замок — как сказал ей Торн, это и был дом барона Ансо, который он так и не успел достроить. Окружающие замок и монастырь земли принадлежали баронству Блэкберн.
Все монастыри строились по единым неизменным правилам, поэтому Мартине не составило труда опознать все строения. На востоке, вокруг центральной башни, находились жилища монахов, входить в которые посторонним, конечно же, запрещено. Свобода передвижений гостей по обители будет ограничена покоями настоятеля, конюшней, гостевыми покоями, кухней и другими общественными строениями, расположенными на западе. Церковь стояла посреди монастырского двора и имела по отдельному входу с каждой стороны.
Монастырь Святого Дунстана являлся не аббатством, а приоратом, то есть маленьким филиалом большого бене-диктинского аббатства, расположенного далеко на юге. Настоятелем приората был брат Мэтью, он являлся здесь полновластным хозяином, согласовывая с верховным аббатом только наиболее важные решения.
Мартине понравилось, что монастырь маленький и уединенный. В любой другой, более крупной и многолюдной обители, ей вряд ли бы разрешили, несмотря на ее положение почетной и благородной гостьи, оставаться в стенах монастыря после захода солнца. Но брат Мэтью вопреки уставу согласился приютить ее, если она пожелает остаться погостить.
Проезжая через главные ворота, они услышали доносящееся из церкви пение, прекрасное и завораживающее.
Райнульф улыбнулся:
— Поют вечерю — значит, уже довольно поздно.
— Похоже, что вам обоим это пение доставляет удовольствие, — сказал Торн. — А я не понимаю, что особенного в этой вечере?
Священник с шутливым негодованием посмотрел на друга:
— Каждая церковная служба — особенная, ты, нечестивый язычник!
Мартина заговорщицки склонилась к Торну и прошептала достаточно громко, чтобы брат услышал ее слова:
— Да, но эта вечеря все-таки особенная, она приятней остальных служб, потому что ее звуки означают, что ужин не за горами!
Райнульф негодующе застонал, а Торн усмехнулся. У него была такая щедрая, такая открытая улыбка, что, когда он заглянул ей в глаза, она почувствовала такое же странное и приятное волнение, которое испытала, впервые встретившись с ним взглядами на причале гавани Балверхайт… ощущение того, что он смотрит не на нее, а внутрь нее, в самую глубь ее души и сердца.
- Предыдущая
- 36/87
- Следующая
