Сокол и огонь - Райан Патриция - Страница 35
- Предыдущая
- 35/87
- Следующая
Мартина окинула взглядом окружающую их плотную стену деревьев.
— Значит, этот лес — тоже охотничьи угодья какого-нибудь барона?
— Вся земля, все поля и леса, по которым мы сегодня проезжали с самого утра являются охотничьими угодьями, миледи. Лесной Закон сейчас распространился почти на всю Англию. Ни один человек, живущий на этой земле, не имеет права забить оленя, кабана и даже зайца. Закон оберегает зверей исключительно для охотничьих забав людей, подобных Бернарду. Нельзя также срубить дерево или расчистить поле под посевы. Как видите, никто не имеет права жить здесь и добывать себе пищу. Но даже если бы вы ухитрились раздобыть еду не охотясь, вы все равно не смогли бы приготовить ее, потому что разводить огонь в лесу, охраняемом Лесным Законом, также строго запрещено.
— Это же ужасно, — сказала Мартина.
— Я что, самый голодный из всех? Давайте наконец поедим, — напомнил о себе Райнульф.
— Здесь? — наморщила лоб Мартина. Вдруг ее осенила какая-то мысль: — А что, если мы отправимся к домику, в котором жила семья сэра Торна?
— Я не был там больше десяти лет, — сказал Торн. — Наверное, от дома уже ничего не осталось.
Райнульф неодобрительно посмотрел на Мартину.
— Нет, сестра. Лучше остановимся здесь. Торн не хочет видеть…
— Конечно же, хочет, — настаивала Мартина. — В конце концов это дом, где прошло его детство.
Торн поднял руку, успокаивая назревающий спор.
— Следуйте за мной, — чуть помедлив, сказал он ц повернул своего коня на север.
Мартина торжествующе посмотрела на брата, но тот только покачал головой и пришпорил лошадь.
Однако уже очень скоро она пожалела о своей настойчивости. Им пришлось продираться сквозь густые заросли сначала по тропинке, затем по руслу высохшего ручья, а потом и вовсе без дороги. В этой части леса не было видно следов крестьян или охотников.
Наконец деревья расступились, и они оказались на краю поросшей высокой травой опушки. Под огромным старым разлапистым деревом притулились крытая соломой глинобитная хижина и небольшая каменная пристройка, вся увитая диким виноградом. Мартина посмотрела на Торна, но по выражению лица было невозможно догадаться о его чувствах. Он спешился и повел коня к пристройке.
Райнульф достал сумку с провизией, расстелил на земле плащ и выложил на него сыр, хлеб и вино. Рядом он поставил две плетеные клетки с сидящими в них Фреей и Локи. Мартина вынула из клетки кота и взяла на руки, но тот резво спрыгнул на землю, задрав хвост, помчался к дому и мгновенно исчез за дверью.
— Локи! — Мартина последовала за котом в домик, отодвинув прикрывающую вход медвежью шкуру.
В домике было две комнаты. Одна, наполненная соломой, когда-то служила сараем и, возможно, конюшней. Оттуда доносилось энергичное, яростное шуршание — ну конечно, Локи в своей стихии, ведь там наверняка полным-полно мышей.
Мартина вошла в соседнюю комнату, отгороженную пологом из оленьей шкуры, и осмотрелась.
В помещении было относительно светло — прикрывающие окно занавески практически истлели. Возле стола стояли две скамьи, покрытые толстым слоем пыли. Три соломенных матраца, накрытые волчьими шкурами, лежали в углу.
Домашняя утварь валялась возле глиняного очага в центре земляного пола: топор со сломанной рукояткой, потрескавшаяся деревянная посуда и огромный, покрытый ржавчиной котел…
В противоположном углу, в стороне от этого беспорядка, стояло нечто совершенно необычайное. Мартина подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть этот предмет. Это была резная деревянная детская колыбелька, потемневшая и отполированная временем. На доске, образующей изголовье, был вырезан крест. Со спинки, словно защищая от пыли находящегося внутри младенца, свисало шерстяное выцветшее покрывало. Мартина протянула руку, чтобы отдернуть его, но остановилась на полпути. Что может лежать там, в люльке? Она немного побаивалась отодвинуть полог. Наконец любопытство взяло верх, и она, сдернув покров, заглянула в колыбельку и, пораженная, застыла на месте.
Из кроватки на нее немигающими голубыми глазками смотрел младенец. Она невольно попятилась, прежде чем поняла, что головка младенца, такая круглая и гладкая, вырезана из какой-то бледно-розовой древесины, а глаза и губки нарисованы краской. Это была всего лишь кукла.
Мартина опустилась перед кроваткой на колени и стала разглядывать куклу, изумляясь и восхищаясь искусной резьбой. Личико с пухлыми щечками и складочками на подбородке, как у настоящего новорожденного, казалось живым. На головке куклы был белый полотняный чепчик, из-под которого высовывались светлые волосики, очевидно, отрезанные у настоящего младенца и приклеенные. Кукла была одета в костюм из домотканой материи, богато расшитый наподобие королевской туники. Подол нижней белой юбочки был оторочен кружевами. На повязанном вокруг шеи кожаном шнурке висел деревянный крестик, ножки куклы были обуты в туфельки из мягкой оленьей кожи.
Мартина сняла перчатки и потрогала подушку, на которой покоилась головка куклы. Подушка оказалась очень мягкой — пуховой, а не соломенной, в отличие от остальных спальных принадлежностей в доме. Она провела рукой по гладким щечкам, по отороченным мехом рукавам, по крохотным пальчикам и уже потянулась, чтобы взять куклу на руки.
— Не делайте этого! — услышала она резкий возглас Торна.
Отпрянув от колыбели, Мартина обернулась. Он стоял у двери, придерживая рукой отодвинутый полог. Поднятое ногами Мартины густое облако пыли колыхалось в воздухе.
Торн подошел, взглянул на куклу и присел на корточки рядом с Мартиной.
— Она очень старая, — мягко сказал он. — Я просто боюсь, что вы случайно сломаете ее.
Он поправил куклу, одернул ее расшитую тунику и положил на грудь сбившийся набок крестик. В каждом его движении сквозила нежность. Мартине вдруг захотелось знать, что происходит сейчас в его душе.
— Это очень необычная кукла. Она была игрушкой вашей сестры?
— Это она сама. — Я вырезал эту куклу сразу после того, как появилась на свет Луиза. — Глядя на круглое личико младенца, пояснил он. — Это ее точная копия.
— Вы вырезали ее сами?
Он кивнул.
— И кроватку тоже?
— Да. — Он потер большим пальцем покрытую пылью поверхность дерева. — Это была кроватка Луизы, а потом, когда она выросла, здесь поселилась Батильда.
Мартина улыбнулась:
— Батильда. Никак не привыкну к этим саксонским именам. А одежда… одежду ей вы тоже сшили сами?
— Нет, мои способности в области шитья ограничиваются пришиванием перьев к хвостам моих питомцев. Наряд для нее шила мама. Помню, что я просил одеть ее, как принцессу.
— И она постаралась на славу, — сказала Мартина. — Когда я была маленькой, я просто мечтала о таком платье, как у королевы, с длинными, отороченными мехом рукавами. Должно быть, вы очень любили Луизу, раз не пожалели столько сил и времени на эту игрушку.
— Мне было десять лет, когда она родилась. У нас в семье и раньше рождались дети, но Луиза была единственным ребенком, который не умер в первый же год жизни. С самого начала она отличалась от остальных детей. Была такая здоровенькая, цветущая, пухленькая и счастливая. Энергия у нее била через край, совсем как у Эйлис. Родители не могли справиться с ней, она слушалась только меня. Ходила за мной повсюду как тень. Молясь каждый вечер перед сном, я благодарил Господа за то, что он не забрал ее от нас, как всех остальных детей. И я дал клятву, что если Бог не даст ей умереть в раннем детстве, то я всегда буду заботиться о ней и оберегать ее.
Торн мрачно покачал головой, голос стал жестким.
— Но я не сдержал своего слова. Я нарушил клятву, данную перед лицом Господа, и за это Луиза заплатила своей жизнью, как и мои несчастные родители.
Его прозрачные голубые глаза наполнились болью.
— Я не понимаю, как… — прошептала она.
Он поправил чепчик на Батильде и заговорил отрешенным глухим голосом:
— В семнадцать лет я нашил крест на свою одежду. И хотя понимал, что нужен своей семье, но был слишком молод, глуп. И вместо того чтобы оставаться дома, помогать родителям добывать хлеб насущный и защищать мою Луизу, как обещал Господу, я отправился за моря, с чужим королем, в этот проклятый крестовый поход. Да, я был невероятно глуп в то время…
- Предыдущая
- 35/87
- Следующая
