М значит Магия - Гейман Нил - Страница 11

Сентябрь сказал:

– Разумеется, тонкая чувствительность и культура не каждому по вкусу. Некоторым подавай барбекю и пиво, а некоторые…

Февраль не дал ему договорить:

– Мне не очень приятно заострять на этом внимание, но Август в чемто прав. Это должна быть новая история.

Сентябрь поднял бровь и сжал губы.

– У меня все, – коротко сказал он и сел на свой пень.

Месяцы года выжидательно смотрели друг на друга сквозь пламя костра.

Июнь, стеснительная и опрятная, подняла руку:

– У меня есть история про таможенницу, которая работала на рентгеновской установке в аэропорту ЛаГуардиа. Она читала людей, как открытые книги, по очертаниям багажа на экране, и однажды увидела такие чудесные контуры, что влюбилась в этого человека, хозяина чемодана. Ей нужно было понять, чей это багаж, а она не смогла и долгие месяцы страдала. А когда тот человек снова прошел мимо нее на таможенном контроле, она всетаки вычислила его. Это был мужчина, старый мудрый индеец, а она была красивой негритянкой двадцати пяти лет. И она поняла, что у них ничего не получится, и отпустила его, поскольку по форме его чемодана узнала, что он скоро умрет.

Октябрь сказал:

– Хорошая история, Июнь. Рассказывай.

Июнь посмотрела на него, как испуганный зверек.

– Я только что рассказала.

Октябрь кивнул.

– Значит, рассказала, – объявил он, прежде чем ктото из месяцев успел вставить слово. – Тогда, может быть, перейдем к моей истории?

Февраль шмыгнул носом.

– Вне очереди, здоровяк. Тот, кто сидит в председательском кресле, говорит только тогда, когда выскажутся все остальные. Нельзя сразу переходить к главному блюду.

Май положила с дюжину каштанов на решетку над огнем, предварительно расколов их щипцами.

– Пусть рассказывает, если хочет, – сказала она. – Богом клянусь, хуже, чем про вино, все равно не будет. А у меня много дел. Цветы, между прочим, не распускаются сами по себе. Кто «за»?

– Хотите устроить голосование? – удивился Февраль. – Даже не верится. Неужели это происходит на самом деле? – Он вытер лоб салфеткой, которую вытащил из рукава.

Поднялось семь рук. Четверо воздержались: Февраль, Сентябрь, Январь и Июль.

(– Ничего личного, – сказала она, как бы извиняясь. – Это всего лишь процедура, и не стоит создавать прецедентов.)

– Стало быть, решено, – сказал Октябрь. – Кто-нибудь хочет чтото сказать, пока я не начал?

– Э… Да. Иногда, – сказала Июнь, – иногда мне кажется, что ктото следит за нами из леса. Но когда я смотрю в ту сторону, там никого нет. Думаю, что…

– Это все потому что ты чокнутая, – сказала Апрель.

– Да уж, – сказал Сентябрь, обращаясь ко всем. – Вот она, наша Апрель. Очень чувствительная, но при этом самая жестокая из всех нас.

– Ну, хватит, – решительно заявил Октябрь. Он потянулся, достал из кармана фундук, разгрыз его, вынул ядрышко, а скорлупу бросил в огонь, где она зашипела и лопнула. Октябрь начал рассказ.

Жил-был мальчик, сказал Октябрь, которому было по-настоящему плохо в его родном доме, хотя его никто не бил. Просто он не подходил ни своей семье, ни своему городу, ни своей жизни. У него было два старших братаблизнеца, и они постоянно его обижали или просто не обращали на него внимания, и их все любили. Они играли в футбол: в какихто матчах один близнец забивал больше мячей, в какихто – другой. А их младший брат не играл в футбол. Они придумали ему прозвище. Прозвали Коротышкой.

Они называли его Коротышкой с самого раннего детства, и родители сначала их сильно за это ругали.

А близнецы отвечали:

– Но он и есть Коротышка. Посмотрите на него. И посмотрите на нас. – Когда они так говорили, им было по шесть лет. Родители решили, что это мило. Но прозвища вроде Коротышки намертво прилипают к человеку, и очень скоро единственным человеком, который называл его Дональдом – не считая совсем незнакомых людей, – осталась бабушка, которая звонила раз в год, чтобы поздравить его с днем рождения.

И, наверное, из-за того, что у имен есть какаято власть над нами, этот мальчик действительно был коротышкой: тощим, мелким и нервным. У него постоянно текло из носа, с самого рождения – и за десять лет ничего не изменилось. Когда садились обедать, близнецы отбирали у него еду, если она им нравилась, и подбрасывали свою, если не нравилась, и тогда его ругали за то, что он не доел.

Их отец не пропускал ни одного футбольного матча с участием близнецов и потом всегда покупал призовое мороженое тому, кто забил больше мячей, и утешительное – тому, кто забил меньше. Их мать говорила знакомым, что она журналист, хотя занималась всего лишь продажей подписки и рекламного места. Она вернулась на работу на полный день, когда близнецы научились сами заботиться о себе.

Другим детям в классе, где учился мальчик, нравились близнецы. В первом классе первые дветри недели его называли Дональдом, пока не прошел слух, что братья зовут его Коротышкой. Учителя вообще редко называли его по имени, хотя между собой иногда говорили о том, как жаль, что младший Ковай не такой храбрый, сообразительный и резвый, как его братья.

Коротышка не смог бы точно сказать, когда он первый раз решил убежать из дома и когда его робкие мечты превратились в реальные планы. К тому времени, когда он признался себе, что уходит, в большом пластиковом чемоданчике, который он прятал за гаражом, уже лежали три батончика «Марс», два «Милки Вэя», горсть орехов, маленький пакетик лакричных конфет, фонарик, несколько комиксов, нераспечатанная упаковка вяленого мяса и тридцать семь долларов, по большей части четвертаками. Ему не нравился вкус вяленого мяса, но он гдето прочел, что путешественники по несколько недель не ели ничего, кроме этого самого мяса, и именно в тот день, когда он положил пакет с вяленым мясом в чемоданчик, он осознал, что собирается убежать.

Он читал книги, газеты и журналы. Он знал, что если маленький ребенок уйдет из дома, ему могут встретиться плохие люди, которые сделают с ним чтото очень плохое, но еще он читал сказки и знал, что на свете есть добрые люди. Да, они существуют. Бок о бок с чудовищами.

Коротышка был тощеньким десятилетним мальчиком, с вечно сопливым носом и отсутствующим выражением лица. Если бы вам вдруг зачемто понадобилось выбрать его из толпы других мальчиков, вы бы наверняка ошиблись. Даже если бы он стоял совсем рядом, вы бы его не заметили. Вы бы на него и не взглянули, а если бы взглянули, то все равно прошли бы мимо.

Весь сентябрь он откладывал свой побег. А потом, както в пятницу, когда оба брата уселись на него (уселись – в буквальном смысле, причем тот, который сел ему на голову, пукнул и громко засмеялся), он со всей ясностью осознал, что, какие бы чудовища ни поджидали его в этом мире, хуже точно уже не будет. А скорее будет лучше.

В субботу за ним должны были приглядывать братья, но они почти сразу умчались в город, чтобы встретиться с девочкой, которая нравилась им обоим. Как только братья ушли, Коротышка зашел за гараж, достал из-под полиэтилена пластмассовый чемоданчик и отнес его наверх, к себе в комнату.

Он вытряхнул свой школьный рюкзак на кровать, переложил в него конфеты, комиксы и вяленое мясо. Сходил в ванную и наполнил водой пустую бутылку из-под газировки.

Потом Коротышка пошел в город и сел в автобус. Он поехал на запад, на расстояние в десятьдолларов-четвертаками от дома, в место, которое он не знал, но которое показалось ему хорошим началом пути. Он вышел на своей остановке и просто пошел вперед. Здесь не было тротуара, и когда мимо проезжали машины, ему приходилось спускаться в канаву.

Солнце стояло высоко в небе. Мальчик проголодался. Он съел один «Марс», и ему захотелось пить. Он достал воду, выпил почти половину бутылки и понял, что очень скоро придется искать, как пополнить запасы. Ему представлялось, что как только он выберется из города, повсюду будут журчать родники со свежей водой, но здесь не было ни одного. Была только река, которая текла под широким мостом.