М значит Магия - Гейман Нил - Страница 10

…Огонь в камине Клуба Отъявленных Негодяев почти прогорел, лишь несколько красных угольков едва тлели в кучке серого пепла. Рассвет уже посеребрил небо. Глотис, Редкап и я всю ночь слушали человека, который назвал себя Стотом. Прервав свой рассказ, он откинулся на подушку и усмехнулся.

– Итак, друзья мои, вот она – совершенная афера, – заключил он. – Ну, как?

Я посмотрел на Глотис и Редкапа и с облегчением увидел, что они, так же, как и я, ничего не поняли.

– Простите, – проговорил Редкап, – я не понимаю…

– Не понимаете, вот как? А вы, Глотис? Понимаете? Или ваши глаза тоже замазаны грязью?

Глотис была серьезна, как никогда.

– Хорошо, вы… убедили их, что являетесь представителем Правящего Анклава. Заставить ювелиров всех по очереди поговорить с вами в задней комнате было блестящей идеей. Но я не понимаю, в чем состояла ваша личная выгода. Вы сказали, что вам был нужен миллион, но никто из них лично вам не собирался давать ни гроша. Все они ждали официального объявления результатов тендера, которого не было, и мечтали отдать деньги в городскую казну…

– Вы рассуждаете, как простой обыватель, – поморщился Стот. Он взглянул на меня, приподняв бровь. Я покачал головой. – И вы называете себя отпетыми мошенниками!

Редкап рассердился.

– Я не вижу, в чем здесь выгода! Вы потратили свои тридцать золотых на аренду офиса и рассылку писем. Вы сказали им, что работаете на Анклав, они должны были заплатить Анклаву…

Как только Редкап произнес эти слова, до меня дошло. Я понял все и едва удержался от хохота. Я сдерживался так отчаянно, что почти потерял силы.

– Гениально! Гениально! – Это все, что я смог выдавить из себя. Мои друзья смотрели на меня раздраженно. Стот молчал, он ждал.

Я встал, подошел к Стоту и прошептал ему на ухо свою догадку. Он кивнул, и я снова начал корчиться от смеха.

– Хоть один из вас чего-нибудь да стоит, – сказал Стот. Он поднялся с кресла, подхватил плащ и стал удаляться по извилистому коридору Клуба Отъявленных Негодяев Потерянного Карнадина. Я двинулся вслед за ним. Двое оставшихся не спускали с меня глаз.

– Не понимаю, – остановил меня Редкап. – Что он сделал?

– И вы называете себя мошенниками? – спросил я. – Я сам догадался. Почему бы и вам просто… Ну, хорошо. Поговорив по очереди со всеми ювелирами, он несколько дней выждал, подогревая страсти. Потом тайно назначил встречу с каждым из них в разное время, в разных местах, возможно, даже в самых грязных забегаловках. И предложил каждому то, на что он так сильно надеялся. Он пообещал им посодействовать с тендером. То есть устроить так, чтобы, скажем, именно Картус стал победителем. Конечно же, за хорошую взятку.

Глотис хлопнула себя по лбу.

– Какая я глупая! Как же я не догадалась! Он легко мог собрать миллион золотых в качестве взятки. И мошенник испарился, когда ему заплатил последний ювелир. Ювелиры и пикнуть не смели. Они скорее бы отдали на отсечение свои правые руки, чем допустили бы, что Анклаву станет известно о подкупе официального лица. Эта афера – само совершенство.

В гостиной Клуба Отъявленных Негодяев Потерянного Карнадина воцарилась тишина. Мы молча восхищались гениальностью человека, который продал Понтийский мост.

В председательском кресле сидел Октябрь, и вечер выдался прохладным; листья – красные и оранжевые – облетали с деревьев в роще.

Их было двенадцать. Они сидели вокруг костра и жарили на огне большие сосиски, которые шипели и плевались соком, стекающим на горящие поленья. Они пили яблочный сидр, освежающий и прохладный.

Апрель впилась зубами в сосиску, та лопнула, и горячий сок полился по подбородку.

– Проклятие, черт ее раздери, – сказала она.

Коренастый Март, сидевший рядом, рассмеялся гулко и похабно и вытащил из кармана огромный несвежий носовой платок.

– Держи, – сказал он.

Апрель вытерла подбородок.

– Спасибо. Кажется, я обожглась из-за этого чертова мешка из кишок. Завтра будет волдырь.

Сентябрь зевнул.

– Ты такой ипохондрик, – сказал он через костер. – И такая вульгарная. – У него были тонкие усики и залысина спереди, отчего лоб казался высоким, а он сам – мудрым не по годам.

– Отстань от нее, – сказала Май. Темноволосая, с короткой стрижкой, в удобных ботинках, она курила маленькую сигариллу, дым которой пах ароматной гвоздикой. – Она просто слишком чувствительная.

– Пожалуйста, – протянул Сентябрь. – Давай вот без этого.

Октябрь, который ни на секунду не забывал, что сегодня он председательствует на собрании, отхлебнул сидра, прочистил горло и сказал:

– Ладно. Кто начинает? – Кресло, в котором он сидел, было вырезано из цельной дубовой колоды и отделано ясенем, вишней и кедром. Остальные сидели на пнях, равномерно расставленных вокруг небольшого костерка. За долгие годы эти пни стали гладкими и уютными.

– А протокол? – спросил Январь. – Когда я сижу в председательском кресле, мы всегда ведем протокол.

– Но сейчас в кресле не ты, да, мой сладкий? – насмешливо осведомился Сентябрь, ироничное элегантное создание.

– Надо вести протокол, – заявил Январь. – Без протокола нельзя.

– Как-нибудь обойдемся, – сказала Апрель, запустив руку в свои длинные светлые волосы. – И я думаю, начать должен Сентябрь.

– С большим удовольствием, – горделиво кивнул Сентябрь.

– Эй, – вмешался Февраль. – Эйэйэй. Я не слышал, чтобы председатель это одобрил. Никто не начинает, пока Октябрь не скажет, кто именно начинает, а после этого все остальные молчат. Можем мы сохранить хотя бы какоето подобие порядка? – Он обвел взглядом собравшихся, маленький, бледный, одетый во все голубое и серое.

– Хорошо, – сказал Октябрь. Борода у него была разноцветная, словно роща по осени, – темнокоричневая, оранжевая и виннокрасная давно не стриженная путаница на подбородке; щеки – красные, точно яблоки. Он был похож на хорошего доброго друга, которого знаешь всю жизнь. – Пусть начинает Сентябрь. Лишь бы уже ктото начал.

Сентябрь положил в рот сосиску, деликатно прожевал, проглотил и осушил кружку с сидром. Потом встал, поклонился слушателям и начал:

– Лорен де Лиль был лучшим поваром в Сиэтле, по крайней мере он сам так считал, а звезды Мишлен на двери ресторана это подтверждали. Он был замечательным поваром, это правда. Его булочки с рубленой ягнятиной выиграли несколько наград, его копченые перепела и равиоли с белыми трюфелями «Гастроном» назвал десятым чудом света. А его винные погреба… ах, его винные погреба… его гордость и страсть.

И я его понимаю. Последний белый виноград собирают как раз у меня, и большую часть красного: я знаю толк в хороших винах, ценю аромат, вкус, послевкусие.

Лорен де Лиль покупал свои вина на аукционах, у частных лиц, у дилеров с репутацией. Он настоятельно просил, чтобы ему выдавали генеалогический сертификат каждой бутылки вина, потому что мошенники, увы, попадаются слишком часто, и особенно если бутылка вина продается за пять, десять или сто тысяч долларов, фунтов или евро.

Истинной жемчужиной его коллекции – ее бриллиантом – была бутылка «Шато Лафит» 1902 года. Редчайшее из редчайших вин. Бутылка стоила сто двадцать тысяч долларов, хотя, если по правде, это вино было бесценным, потому что в мире сохранилась всего одна бутылка.

– Извините, – вежливо перебил Август – самый толстый из всех. Его тонкие волосы топорщились на голове золотистыми прядками.

Сентябрь опустил глаза и посмотрел на своего соседа.

– Да?

– Это не та история, где один богач купил вино, чтобы выпить его за ужином, а повар решил, что выбор блюд недостаточно хорош для такого вина, и предложил другие блюда, вроде как более подходящие, а у парня обнаружилась какая-то редкая аллергия, и он умер прямо за ужином, а дорогое вино так никто и не попробовал?

Сентябрь ничего не ответил. Он явно был недоволен.

– Потому что если это та самая история, то ты уже ее рассказывал. Сколько-то там лет назад. Глупая история. И с тех пор она вряд ли стала умней. – Август улыбнулся. На его розовых щеках мелькнул отблеск костра.