Змеев столб - Борисова Ариадна Валентиновна - Страница 52

• Предыдущая
• 52/79
• Следующая

По простейшей системе оплаты – топор, нож и продуктовая добавка за кольцо – удалось выторговать четыре топора, четыре ножа, два долота, молоток, двуручную пилу и кое-какие продукты. Топор на севере самый необходимый инструмент, а пила – настоящее богатство…

Место поселку Тугарин определил возле залива. Бригада, сколоченная из мужчин, крепких женщин и стариков, под руководством прораба и троих строителей принялась наращивать венцы в срубе будущей конторы.

Так как стоял полярный день, спали по очереди и работали посменно. Подростки впряглись в постромки, потащили бревна, доски и кирпичи на сбитых наспех волокушах; народ послабее вырубал пластами и подсушивал у костров дерн. Топор был действительно универсальным орудием труда. После семи часов вечера работа на казенной стройке заканчивалась, и бригада приступала к возведению жилищ. Привыкнув за время летнего пути к коллективу, решили построить две большие землянки. О строительстве бани и школы разговоров не велось.

Прибыли баржи со стройматериалом и строителями. К свежему обмену из тундры на маленьких, словно карликовых, оленях подъехали два аборигена – молодой парень и мужчина в годах, одетые в добротные оленьи полушубки и длинные, выше колен, кожаные торбаза. Переселенцы уже знали, что это якуты, а не китайцы, как полагали раньше, когда пароход останавливался в селах для погрузки дров.

Во время обеденного перерыва кочевники приблизились к Хаиму, сидящему на бревне с миской похлебки. Лица их были почти одинаковыми, только один моложе. «Отец и сын», – подумал Хаим.

Возбужденно сверкая раскосыми глазами, старший выпалил:

– Дорообо, догор![44] Где пасыста?!

Хаим не понял, о чем он спрашивает.

– Па-сыс-та, – раздельно произнес старик. Нагнувшись, для верности нарисовал свастику пальцем на песке и быстро стер.

– Фашисты, – сообразил Хаим. – Какие фашисты?

– Тугарина гоборила, проклятый пасыста тут приедут.

– Мы приехали, – Хаим окинул рукой будущих жителей поселка. – Похожи мы на фашистов?

– Браг наро-ода, – протянул якут разочарованно. – А моя пасыста смотрет хотела, морда плюбать хотела – сачем мире бойна делал? Бойна – плохо!

Молодой засмеялся и изобразил стрельбу:

– Пух, пух!

– Немес – плохой челобеки, многа народ убила, – сокрушенно покачал головой старик.

Они отошли, о чем-то совещаясь. Сын мотнул головой в сторону женщин, возившихся в отдалении у стены землянки, защебетал на красивом певучем языке. Отец согласно кивнул, и якуты поспешили к строительницам.

Хаим, доев похлебку, двинулся следом.

– Болсой балаган-юрта не нада, – донесся поясняющий голос старшего. – Болсой юрта – многа народ, одна огонь мало, ычча![45] – Поежившись, он радостно вскинул пальцы: – Десят челобеки! Не болсой балаган-юрта, тепло. Десят – хоросо.

– Двадцать землянок! – воскликнула Гедре. – Мы их никогда не построим…

Узнав о том, что якуты встряли в строительные дела, Тугарин рассердился:

– Где я вам столько печек раздобуду?!

Невозмутимые якуты ходили за ним по пятам. Старший, настойчиво дергая начальника за рукав и заглядывая ему в глаза, лопотал:

– Челобеки камелек нада. Дети многа… Болсой холод – умер дети, дабай камелек, Тугарина, многа камелек, десят-десят, дабай многа доска!

Старик договорился. Правда, пробила Змея не его настойчивость, а две песцовые шкуры, которые молодой якут, вынув из переметной сумы на верховом олене, повесил заведующему на плечи. Тугарин не хотел ссориться с кочевниками, он провел с ними выгодный обмен на оленину. Через два дня судно, направлявшееся мимо, по его заказу подбросило бочковые печурки-барабаны и доски.

Якуты не уехали, помогли строить первую юрту.

В конструировании юрты есть своя хитрость: она поставлена под косым углом; низкий, суженный потолок лучше держит тепло. Остовом служат бревна, внутри стоят поддерживающие столбы. Мальчишки выкорчевали в завалах леса, нанесенного в залив, почти все бревна и ровные деревья. На вбитый в землю каркас плотно легли отвесные ряды жердей – вот и стены с окошками.

Старик сурово потряс пальцами:

– Три окны! Три! Дба – плохо, бот.

– Четная цифра, потому и плохо, – догадалась пани Ядвига.

Потолок и полы выстлали досками, снаружи своеобразный дом обволокли толстыми слоями дерна, щели заткнули мхом.

– А чем окна закрыть?

– Балык[46].

Старик нарисовал на песке рыбу, похожую на сома, с исходящим из живота кружком. Стало понятно – рамы можно затянуть рыбьими пузырями.

– Болсой холод придет – лед нада, – сказал он, показывая руками необходимую толщину ледяного куска, вставляемого в окно зимой.

Добрым якутам собрали плитки чая, папиросы и даже конфеты; каждый принес какой-нибудь маленький подарок. Кочевники, жившие примерно в тридцати километрах от моря («Десят-десят-десят», – сказал старик), ускакали на олешках очень довольные соседями и своим содействием.

Юрты строили по одной. В завершенное жилье сразу селили ослабленных людей и ребятню. За неимением пузырей задернули окна мешковиной. В дело шли мешки из дерюги и холста. Иногда удавалось достать брезентовые, еще реже – американские мешки из белого, тонкого и прочного, как парусина, материала с приятной на ощупь шелковистой фактурой. Но, во-первых, мешки еще следовало технично украсть, во-вторых, не попасться на краже. За американские вполне могли взыскать, и мало бы не показалось.

Контору и цех засолки покрыли добротными крышами, как положено, на стропилах. Строители уехали со следующим рейсом. Оба здания получились не по-островному большими. В конторе, с коридором, помещением для кассы и Сталинским уголком, похожим на небольшой зал в сельском клубе, соорудили одну кирпичную печь, еще три отгрохали в пристроенном к коридору жилье для начальства. Комнату с кухней занял Тугарин с супругой Зиной, по комнате досталось кассирше, милиционеру с технологом-заготовителем и двум начальникам рыболовецких артелей. Цех, оснащенный длинным разделочным столом и алюминиевыми лоханями-ваннами, совместили с дощатым складом, куда сложили продукты. Основное помещение отапливалось буржуйкой, возле которой отгородили каморку сторожу.

Поставили всего половину землянок, когда заведующий участком объявил:

– Завтра на рыбалку, а то путина кончится, пока я тут с вами вожкаюсь.

– Наши юрты еще не готовы…

– Но-но, разговорчики, привыкли к безделью! – прикрикнул по-хозяйски Тугарин. – Кто останется, доделает.

Отвечающие за промысел начальники обошли ряды поселенцев, тыча в грудь работоспособных, по их мнению, женщин, стариков и подростков, – словно выбирали товар на невольничьем рынке. Но переселенцы уже привыкли к подобным процедурам. Немногочисленные мужчины, разумеется, тоже вошли в команду. Рыбаков уведомили: будут кочевать по мелким островам в море и реках, следуя за ходом рыбных косяков, и «домой» вернутся не раньше окончания сезона ловли – через две недели, а если урожайная страда продлится, то через месяц.

Марию не взяли. Хаим предполагал, что труд предстоит немыслимый, и вздохнул с облегчением, но не видеть ее, не знать о ней ничего столько времени – это было тоже за пределом вообразимого. Он с надеждой глянул на пани Ядвигу, безмолвно умоляя выносливую старуху позаботиться о его слабой жене.

– Все будет хорошо, борец, – вслух ответила та.

Хаим успокоился – относительно, конечно, но все же успокоился, пропустив мимо ушей странное слово.

«Борец», – думала о нем пани Ядвига. Кто, как не борцы, мужественно выносят все беды не ради себя, а во имя некоего смысла, и неважно, в чем он заключается – в научной идее, стремлении к свободе, вере в бога или любви.

• Предыдущая
• 52/79
• Следующая