Белая рабыня - Попов Михаил Михайлович - Страница 85
- Предыдущая
- 85/101
- Следующая
— Предупреждал, но… — попытался возражать Длуги.
Капитан Фаренгейт, не целясь, выстрелил ему в грудь, и тот, вскрикнув, упал сначала на колени, а потом ничком в лужу, оставшуюся после ночного дождя.
Толпа продолжала хранить молчание. Подобные демонстрации производят на нее впечатление. Требовалось закрепить эффект.
— Так будет со всяким, кто выразит сомнение в моей способности командовать.
Корсары продолжали молчать. Капитан Фаренгейт показал свою силу, но на кону стояла их жизнь, и тут одними угрозами отделаться было трудно.
— Я не просто читаю, сидя у себя в палатке, я думаю и, очень может быть, что-то придумаю для нашего общего спасения. Если через три дня я не представлю вам настоящий спасительный план, то готов предстать хоть перед судом команды, хоть перед самим сатаной. А сейчас всем разойтись по своим местам. Я уверен, что из крепости за нами наблюдают и радуются тому, что здесь у нас происходит.
На этом события утра исчерпаны не были. Часа через полтора после того, как бунтовщики вернулись к исполнению своих обязанностей и в лагере установился обычный порядок, из Санта-Каталаны явился парламентер с белым флагом. Капитан Фаренгейт принял его в присутствии старших офицеров. Парламентером оказался пожилой француз-парфюмер. Его послали, рассудив, что корсарам легче выслушать от представителя нейтральной страны условия капитуляции, чем от испанца. Может быть, француза не разорвут на части. Сам он на это рассчитывал слабо и поэтому вид имел жалкий, а не победоносный, как должно было бы при исполнении подобной миссии.
Сэр Фаренгейт его подбодрил и даже предложил стаканчик потина. Француз с радостью выпил и вытер рот белым флагом.
— Я уполномочен властями города… — Тут язык у него просто присох к нёбу.
— Говорите же, — улыбнулся главный пират.
— Я… — Язык решительно не хотел повиноваться.
— Вы уполномочены предложить нам сдаться?
Парфюмер кивнул.
— А на каких условиях?
— Вам будет сохранена жизнь.
— И все? — вступил в разговор Хантер.
Парламентер опять кивнул.
— Но это все равно что ничего! — воскликнул Реомюр.
Другие офицеры тоже довольно резко высказались по этому поводу.
— Доверить свою жизнь испанцам!
— Они что, считают нас полными идиотами?!
— Мы проживем после сдачи ровно столько, сколько нужно, чтобы довести нас до виселицы!
— Господа, господа, — попытался перебить их парламентер.
— Что еще?! — грозно спросили у него.
— Дон Мануэль де Амонтильядо предупреждал меня, что вы, скорей всего, отвергнете его предложения.
— Ну-ка, ну-ка, — поднял руку капитан Фаренгейт, прекращая возмущенные возгласы, — говорите, что он еще велел вам сказать?
— Дон Мануэль велел передать вам один совет.
— Какой еще совет? — рявкнул Болл.
— Тихо!
— Он велел сказать вам: после того, как вы высмеете предложение о сдаче…
— Какой провидец!
— …ради Бога, не принимать подобное предложение от другой испанской армии.
— Почему? — воскликнуло несколько голосов сразу.
— Потому что второй армией командует дядя дона Мануэля, дон Диего де Амонтильядо. А как он относится к англичанам, вы, наверное, слышали. Он перевешает всех до единого, можете не сомневаться.
— Это все? — спросил капитан Фаренгейт.
— Нет. Дон Мануэль велел передать лично вам, сэр, что тот налет… на Бриджфорд — так, кажется? — ну, там, у вас, на Ямайке, совершил как раз его дядя.
— Вот как?
— Да, да, дон Мануэль особо обращал мое внимание на то, чтобы я не забыл вам это сообщить.
— Вы все сказали?
— Теперь все.
— Бенджамен, проводи его.
Не веря собственному счастью — что он живым уходит из пиратского логова, — парфюмер, прижимая к сердцу скомканный белый флаг, побежал со всех ног к воротам крепости.
В палатке капитана после его ухода царило молчание, присутствующие осмысливали услышанное.
— Никак не могу решить, хорошо это или плохо, что дядя и племянник так ненавидят друг друга, — сказал Реомюр.
— Все зависит от того, как мы сумеем этим воспользоваться, — заметил Хантер, — пока что нам от их грызни ни холодно, ни жарко.
— Да, — сказал Болл, — не рассчитывать же нам, что кто-то из них пойдет с нами на сговор против другого.
— Ни офицеры, ни солдаты не поддержат такого заговорщика, — согласился Доусон, — мы для них для всех — исчадия ада, а может быть, и хуже того.
Во время этого обмена мнениями капитан Фаренгейт молчал и, судя по выражению лица, размышлял о чем-то интересном. Постепенно все взгляды сосредоточились на нем.
Он сказал:
— Если сегодня или завтра похожий парламентер прибудет к нам от дона Диего, я знаю, что делать…
Когда дону Мануэлю доложили, что его желает видеть аптекарь, он отмахнулся. Вместе с доном Отранто, командиром Бакеро и еще несколькими офицерами он только что вернулся с крепостных стен, и у них происходило что-то вроде военного совета. Все сходились во мнении, что в лагере корсаров происходят беспорядки и волнения. Со дня на день можно было ожидать каких-то событий. Но в том, что следует в этой ситуации предпринять, мнения расходились. Командор Бакеро настаивал на немедленной атаке, которая, как он считал, должна была смести этих разбойников с лица земли и принести славу защитникам крепости. Дон Мануэль тоже мечтал о славе, но не был уверен, что результатом подобной атаки будет именно она, а не позорное бегство. И поэтому не желал рисковать. Мало ли какие там беспорядки у корсаров? При появлении врага они могут забыть о своих распрях.
Дон Отранто истолковал сомнения алькальда в пользу собственной точки зрения, которая заключалась в том, чтобы ни в коем случае не казать носа за пределы крепостных стен. Опыт показал, что к добру это не приводит. Он намекал на неудачную утреннюю вылазку.
Дон Мануэль терзался сомнениями, ни одна из позиций не казалась ему подходящей. Он боялся атаковать, ибо был велик риск неудачи; он боялся сидеть за крепостными стенами, потому что это могло привести к удаче дона Диего. На месте сидеть было нельзя, атаковать было нельзя. Нет состояния более разрушительного для человеческой психики.
- Предыдущая
- 85/101
- Следующая
