Наш друг граммпластинка. Записки коллекционера - Железный Анатолий Иванович - Страница 7

Очень часто в статьях, где рассказывается о фонографе, как о звукозаписывающем аппарате, непременно указывается также и на его техническое несовершенство. С точки зрения современного уровня развития техники это, безусловно, верно. Но недаром говорят, что все познается в сравнении. А сравнивать фонограф в те далекие времена было не с чем. Наоборот, аппарат полностью отвечал предъявляемым к нему требованиям и был по своему совершенен.

С одной лишь его особенностью нельзя было примириться: с уникальностью каждой записи. Чтобы получить, скажем, пять валиков с записью популярной песни, нужно было пять раз исполнить ее перед рупором фонографа. Впоследствии, правда, научились записывать сразу несколько валиков одновременно, а потом и изготавливать какое-то количество копий, но для постоянно растущего спроса требовались не единицы, не десятки и даже не сотни, а сотни тысяч экземпляров одной и той же записи. Именно техническая невозможность достичь этого и привела к постепенному отмиранию фонографа. Правда, создатель аппарата Томас Эдисон не хотел мириться с этим и настойчиво продолжал совершенствовать свое детище. Ему удалось даже приспособить фонограф для озвучивания немых кинофильмов (кинетофон), однако технический прогресс неумолимо шел вперед, и фонографу все же пришлось уступить свои позиции другому изобретению — граммофону, значительно превзошедшему своего предка по всем показателям.

Многие думают, что с появлением граммофона и граммофонной пластинки эра фонографа закончилась. Но это не так. Очевидные сейчас преимущества граммофонной пластинки в то время были далеко не так бесспорны. Вот, например, что писал в 1907 году журнал «Новости граммофона»:

«Многие предсказывают лучшую будущность граммофону, другие фонографу. Мы, пожалуй, не ошибемся, если скажем, что оба эти типа аппаратов будут развиваться и совершенствоваться параллельно, дополняя один другого… Кто требует прежде всего силы и мощи в исполнении, кто поклонник бравурных арий и оркестровых пьес, тот, пожалуй, выберет граммофон. Кто больше симпатизирует мягкой передаче, с сохранением всех нюансов человеческого голоса, тот отдаст преимущество фонографу. В фонографе яснее и чище фразировка; кроме того, шипение устранено совершенно, или, по крайней мере, сведено до минимума, между тем в граммофоне, несмотря на все усовершенствования, оно еще долго будет возбуждать досаду любителей. Наконец, не надоедает постоянная забота о перемене иголок».

Журнал оказался прав: фонограф еще долгое время находил себе применение, хотя и перестал совершенствоваться технически. Всю свою энергию изобретатели переключили на граммофон.

Ну, а все-таки, как долго применялся фонограф? Дело в том, что, несмотря на все свои недостатки, он обладал одним неоспоримым преимуществом: был одновременно и записывающим, и воспроизводящим аппаратом. Ведь для записи на фонографический валик не требовалась специальная студия со штатом опытных техников, а для воспроизведения записанного звука не нужно было иметь сложное гальванопластическое оборудование, мощные прессовочные станки и дорогостоящий, ввозимый из-за границы шеллак. Фонограмму на валике можно было записать и тут же прослушать практически везде: в поле, в горах, у себя дома. Именно это преимущество долгое время помогало фонографу конкурировать с граммофоном.

Уже в 30-е годы, когда было налажено массовое производство грампластинок Ленинградский этнографический отдел Академии Наук СССР, направляя известную исполнительницу народных песен Ирму Яунзем в поездку по республикам Средней Азии для сбора песенного фольклора, обеспечил ее фонографом с солидным запасом валиков. Певица вспоминала:

«Академия Наук отдала мне фонограф в личную собственность (дар по тем временам бесценный). Это был далекий предшественник нынешнего совершенного звукозаписывающего аппарата. Но в моей жизни он сыграл большую, ничем не заменимую роль. Ведь именно с его помощью мне удалось записать, а потом передать с подмостков концертных залов и театров песни и вокальную манеру исполнения многих народов, населяющих нашу Советскую Родину»[4].

А летом 1935 года Политуправление РККА и Оборонная секция Союза советских композиторов, направляя экспедицию для сбора и записи песен гражданской войны, снабдила бригаду фонографом, с помощью которого и были записаны наиболее интересные образцы песен.

Таким образом, можно констатировать, что фонограф служил людям едва ли не до середины 30-х годов, то есть около шестидесяти лет.

Чем большее распространение получал фонограф, тем отчетливее проявлялись и органически присущие ему недостатки. Запись на фоноваликах значительно обедняла спектр звуковых частот. Если низкие частоты записывались очень плохо, то высокие зачастую и вовсе не поддавались записи. Первые модификации фонографа вообще не были в состоянии сколько-нибудь сносно зафиксировать некоторые шипящие и свистящие звуки: с, ц, ш, ж. Особенно много хлопот доставила Томасу Эдисону буква ш. Прославленный изобретатель немало потрудился, пытаясь научить свое детище «произносить» слово «special» (спэ-шэл). Капризный аппарат упрямо шепелявил и вместо «спэшэл» произносил «спэфэл».

Между тем изобретатели продолжали упорно работать над усовершенствованием звукозаписи. Однажды уже упоминавшийся Чарльз Тайнтер, работая вместе с Александром Беллом (изобретателем телефона) над новой моделью фонографа, обратил внимание на то, что при глубинной записи на фоновалик сечение снимаемой резцом стружки оловянной фольги было неравномерным, а это, безусловно, усложняло работу рекордера (мембраны с резцом). Задавшись целью сделать сечение стружки одинаковым на всем ее протяжении и тем самым облегчить работу рекордера, Тайнтер решил изменить плоскость записи. Он предположил, что если резец будет делать запись не путем изменения нажима на фольгу, а совершая колебания при одинаковой силе давления, то режим работы рекордера стабилизируется и снимаемая стружка получится равномерного сечения. Да и сам звуконоситель — оловянную фольгу — можно заменить на более податливый материал, например, пчелиный воск с добавлением парафина. Однако свою идею Тайнтер практически не осуществил, ограничившись лишь констатацией идеи.

Задачу практического воплощения этой идеи взял на себя другой изобретатель — Эмиль Берлинер. Прежде всего он построил аппарат, в котором записывающая мембрана была расположена таким образом, что могла совершать колебания только в плоскости, параллельной оси фоновалика. При вращении валика резец оставлял на его поверхности отчетливую извилистую канавку равномерного сечения. Колебания мембраны под воздействием звуковых волн нашли свое отражение не в изменении глубины канавки, как в фонографе Эдисона, а в ее изгибах с различным радиусом закругления.

Убедившись в том, что такой способ записи точно фиксирует малейшие колебания мембраны, Берлинер обратился к почти совсем забытой идее Шарля Кро о записи звука на поверхности вращающегося закопченного диска. Экспериментируя, он взял стеклянный диск, нанес на его поверхность слой смеси, состоящей из сажи, воска и парафина, а рекордер поместил снизу с тем, чтобы при записи стружка могла свободно падать вниз, не засоряя звуковой канавки. Когда запись была готова, он покрыл ее слоем лака, затем удалил сажевую мастику и с помощью полученного таким образом стеклянного негатива фотографическим способом изготовил рельефный отпечаток на хроможелатиновом слое. Это и была первая в мире граммофонная пластинка, которую уже можно было проигрывать.

Правда, хроможелатиновый слой оказался недостаточно прочным и годился только для экспериментов. Поэтому Берлинер заменил стеклянный диск на цинковый. Подвергая цинковый диск химическому травлению, он получил металлическую грампластинку с прочной звуковой канавкой. Именно эту цинковую пластинку автор демонстрировал в 1888 году в филадельфийском Институте имени Франклина. Запись воспроизводилась с помощью им же сконструированного аппарата, получившего название «граммофон».