Небо войны - Покрышкин Александр Иванович - Страница 85
- Предыдущая
- 85/110
- Следующая
— Знаете что, — предложил я следователю, — давайте подождем с арестом. Берите УТ-2, летите туда и на месте все расследуйте сами. Ведь во всяком преступлении, очевидно, есть смягчающие вину обстоятельства.
— На них опирается защита, а не прокуратура…
— Ради такого летчика следует все разобрать поподробней.
— Хорошо, полечу.
— Я обязательно буду там завтра.
Старший лейтенант улетел. А мне надо было срочно добираться до пункта наведения, расположенного у линии фронта.
Наблюдать за воздушным боем с земли и активно вмешиваться в его течение — совсем новая для меня обязанность. Кто сам летает, тот не может относиться к ней как-нибудь — она сразу поглощает. Такие бои, какие разыгрывались здесь, наблюдать интересно и полезно для улучшения организации действий дивизии.
Вот прошла группа в десять самолетов, эшелонированных по высоте. Я узнаю, что это гвардейцы 16-го, еще до того, как в эфир летит: «Я Еремин. Иду на работу». Сразу виден наш «почерк». Провожая группу взглядом, я сообщил ведущему, что в воздухе спокойно. Мне тоже не раз приходилось принимать такую информацию при подходе к линии фронта, и я ясно представляю сейчас, как Павел Еремин, услышав мой голос, еще зорче всматривается в небо: если в данную минуту противника нет, его нужно подождать и вовремя обнаружить.
Я, кажется, вообразил, что сам нахожусь в самолете на месте Еремина, и уже обращаюсь ко всем летчикам словно к своим ведомым: «Будьте внимательны. Бомбардировщики обычно появляются с юга. Ведите наблюдение!»
С высоты они раньше меня заметили вражеские самолеты. Около сорока «юнкерсов» шли маленькими группками — по шесть-восемь машин. Над ними очень высоко кружились «мессершмитты» и «фокке-вульфы». Их тоже много — десятка два.
Я слежу за нашими и за противником. Сближение идет быстро. Микрофон держу наготове, чтобы без задержки передать команду в воздух. Бой начался! В этот момент мои советы могут только помешать Еремину — он сосредоточен, его нервы и мысли напряжены. Но он действует правильно, четко; вся его группа набирает высоту. Сковывающая четверка уже напала на истребителей прикрытия, и те полезли вверх. Ну, Еремин, пора, атакуй «юнкерсов»! Мне хочется бросить эту фразу в эфир. Ведь первый удобный момент решает все. Но разве настоящий истребитель-командир упустит его? Ни за что! Еремин бросается в атаку на ведущего группы «юнкерсов». Трасса пушечной очереди не видна, слышен лишь треск стрельбы. Вражеский самолет не успевает ни отвалить в сторону, ни уйти вниз пикированием. Он взрывается в воздухе, как когда-то «юнкерc», атакованный мной над Большим Токмаком.
— Отлично, Еремин! — не в силах я сдержать одобрения.
Бой расчленился на несколько очагов. Теперь мне надо быть внимательнее. На пару Еремина набросилась четверка вражеских истребителей. Нужно предупредить его об опасности. И вот уже Еремин закрутил с ними «карусель» на виражах. Это один очаг.
Выше его сражается четверка Старчикова, смело атакуя «мессершмиттов» на вертикалях. Выходя из атаки, наши истребители обрушивают свой огонь на «юнкерсы». На большой скорости при меткой стрельбе удары особенно сокрушительны. Падают два «юнкерса», оставляя дымный след. Это постарались Старчиков и Торбеев. Но вот еще одна наша пара врывается в гущу «юнкерсов». Я слышу голос Старчикова, который следит за ней: «Бей, Онищенко! Бей, Никитин!» Приказ выполняется тут же — еще два «юнкерса» идут к земле.
А на высоте другая наша пара продолжает драться с «фоккерами». Я слежу в основном за ней. Узнав от Еремина, что это Ивашко, я обращаюсь к нему, подбадриваю его. Бой идет энергично. Большой клубок самолетов — в непрерывном движении.
К земле идет какой-то горящий истребитель. Я рассматриваю его в бинокль: чей? Мелькнули кресты… Еще один! Молодцы ребята! Противник поспешно выходит из боя. Теперь удобнее атаковать его. Значит, еще кто-то из врагов не дойдет до своего аэродрома.
К линии фронта уже подходит смена Еремину.
— «Тигр», я Клубов, я Клубов. Сообщите обстановку.
Клубов! Его голос звучит в наушниках так уверенно и сильно, что я забываю о расстоянии. Мне кажется, летчик совсем рядом. В первую минуту я думаю о его моральном состоянии, о юристе, который, конечно, ничего не сказал ему перед вылетом, о решении прокурора армии. Потом мне хочется послать ему в воздух крепкое слово. Он знает, что теперь «Тигр» — это я, а я чувствую, что в обращение к «Тигру» он вкладывает и обычное клубовское «привет». и «как дела», и весточку о себе, и объяснение со мной, и просьбу — «посмотри, как я буду драться».
Я сообщаю ему обстановку, понимая, что на подходе к району патрулирования, он не все видит. Ему можно посоветовать пройти подальше в тыл, так как новые группы «юнкерсов» появляются здесь через небольшие промежутки времени.
Клубов, набирая высоту, ведет свои две восьмерки за Прут. Вон она уже совсем растаяла в голубом небе. Мне слышны только редкие фразы ведущего. Они обращены то к Трофимову, пара которого находится выше, то к Петухову: он держит всю ударную восьмерку в мобильной готовности.
Пока не за чем наблюдать, я закуриваю. Упоминание фамилии Петухова заставляет думать о нем и его друге Кириллове. Они, как и Олефиренко, оставили свою тихую тыловую жизнь и пришли на фронт. Им приказывали вернуться обратно, под Баку, но они остались у нас, хотя понимали, что за это их могут строго наказать. Воюют ребята мужественно, умело — ничего плохого о них не скажешь. Человек совершает дурные поступки чаще всего в таких условиях, которые чем-то не соответствуют его духу, стремлениям, раздражают его. Если же все в жизни складывается так, как хочется, если осуществляются добрые порывы и намерения, он как бы освобождается от плохих привычек, становится лучше, чище, добрее.
«А чем же тогда объяснить нетерпимый поступок Клубова?» — мысленно задаю я себе вопрос.
Но размышлять некогда. Голос Клубова, настойчивый и тревожный, уже зовет летчиков в атаку. На горизонте я смутно различаю множество самолетов, которые держат курс на Скуляны. Там расположены наши артбатареи, непрерывно обстреливающие вражеские позиции.
Ю-88 идут эшелонирование, несколькими группами. Клубов, имея преимущество в высоте, стремительно нападает на «юнкерсы» с тыла. Строй первой группы нарушен. Наши истребители атакуют снова, и один «юнкерc» загорается. Другой подбитый вражеский самолет — «фокке-вульф» — отваливает в сторону и уходит на свою территорию.
Наш успех, дерзкие действия группы Клубова ожесточают поединок. Истребители противника наседают все яростнее, клубок сжимается, пушечные и пулеметные очереди слышатся все чаще.
— Карпов, бей! — кричит Клубов.
Я вижу, как один из наших круто подворачивает, ловит в прицел противника. Значит, это Карпов. Мне хочется тоже подбодрить его, я подсказываю не торопиться, подойти ближе и бить в упор. Я сражаюсь рядом с ним. Мне радостно смотреть, как вся группа цепко держится своего ведущего, — даже Трофимов на высоте не отрывается далеко. Клубов всех видит, всем вовремя подает команды. Его мужество, его сообразительность, его воля связывают всю группу в мощный кулак. Он верен себе. И полк должен лишиться такого летчика! Эх, Речкалов, Речкалов, как же ты не смог уберечь такого бойца?!
К земле идет «фоккер», атакованный Карповым. Откуда-то с высоты падает еще один — наверное, его снял Трофимов… Хорошо бьются гвардейцы! Вражеские бомбардировщики совсем забыли о Скулянах — свои бомбы сбросили куда попало. Самолетов в небе становится все меньше и меньше. Наши тоже уходят домой. Можно поблагодарить их за успешно проведенный бой.
За два часа — два сражения. Около десятка немецких самолетов упало в районе Ясс, Вултур, Скуляны. Хозяева воздушных просторов — наши истребители. Они идут новыми и новыми группами — «Лавочкины», ЯКи, «кобры»… Передо мной небо — как огромный экран, где разыгрываются героические сцены, напряженнейшие поединки. И почти всегда один и тот же финал — враг несет потери и первым выходит из боя.
- Предыдущая
- 85/110
- Следующая
