Воробей под святой кровлей - Питерс Эллис - Страница 17
- Предыдущая
- 17/55
- Следующая
— Да уж действительно! Остается только надеяться, — уныло отозвался Уолтер. — Вы сказали, что бродяга, который нашел у вас укрытие, ничего из пропавшего не имел при себе и, покуда он у вас живет и никуда не выходит, он не сможет достать припрятанное и куда-нибудь сплавить. Ведь где-то же оно должно лежать, и я надеюсь, что люди шерифа разыщут пропавшие вещи.
— Так вы, значит, совершенно уверены в том, что именно он это сделал? — Хью успел выслушать его рассказ до того момента, когда Уолтер взял драгоценности и понес их в мастерскую, чтобы спрятать в сундук, но, дойдя до этого места, мастер Аурифабер отчего-то утратил свою словоохотливость. — Ведь, как я слышал, вы прогнали его гораздо раньше, и никто не говорил, что его заметили потом слоняющимся возле дома.
Уолтер бросил беглый взгляд на мать, которая слушала, напрягая свой старческий слух, и увидел, что в тусклых от старости глазах мелькнул живой блеск.
— Да, но ведь он мог где-то затаиться. Дело было ночью, кто бы его заметил в темноте?
— Мог, конечно, — сухо согласился Хью. — Однако никто не сообщал, что видел его. Разве что вы вспомнили что-то такое, чего никто не знает? А вы сами не видали его после того, как он был выгнан?
Уолтер смущенно заерзал и, казалось, готов был уже выпалить обвинение против жонглера, но вовремя спохватился: ему мешало присутствие Джулианы. Брат Кадфаэль сжалился над ним.
— Не лучше ли нам сейчас, — предложил он простодушно, — пойти и взглянуть на место, где было совершено нападение. Я думаю, мастер Уолтер не откажется показать нам свою мастерскую.
Уолтер обрадовался этому предложению и охотно повел их в мастерскую. Дверь на улицу была заперта по случаю воскресенья. Впустив посетителей, он тщательно закрыл за собой дверь и с облегчением перевел дух.
— Не подумайте, что я от вас что-то скрываю, милорд, но мне не хотелось лишний раз волновать матушку, ей и без того досталось. — Так вывернулся Уолтер, чтобы не показать перед людьми, что он до сих пор ходит на цыпочках перед своей родительницей. — С порога, как вы можете убедиться, хорошо виден сундук в углу напротив. Я был возле сундука, ключ торчал в замке, крышка была откинута, а рядом на полке горела свеча. Она освещала и содержимое сундука. Вот так, видите? И все было на виду. Вдруг я услышал за спиной какой-то шум, глядь, а там в дверях притаился жонглер, тот самый Лиливин.
— У него был угрожающий вид? — спросил Хью и кинул выразительный взгляд в сторону Кадфаэля, но тому много сказала красноречиво поднятая бровь. — В руке он держал дубинку?
— Нет, — сознался Уолтер, — вид у него был довольно смирный. Но ведь я его уже заметил и обернулся. Он стоял на самом пороге, так что мог бросить оружие за дверью, когда понял, что я его обнаружил.
— Однако вы не слышали, как оно упало? И ничего такого не видели?
— Честно говоря, нет.
— Так что же он вам тогда сказал?
— Он стал меня упрашивать, чтобы я заплатил ему как положено, потому что ему не додали две трети условленной платы. Он говорил, что нельзя так жестоко поступать с бедным человеком — сваливать на него чужую вину, а потом урезать плату — и умолял меня возместить ему разницу и расплатиться, как договаривались.
— И вы ему заплатили? — спросил Хью.
— Честно говоря, милорд, я бы не сказал, что с ним так уж несправедливо обошлись, кувшин-то был дорогой, но я пожалел его и подумал, что с него возьмешь! Виноват он или не виноват, а жить-то ему на что-то надо! Ну вот я и дал ему второй пенни, хорошую серебряную монету, отчеканенную в нашем городе. Только, прошу вас, ни слова об этом моей матушке! Теперь-то уж, раз я все вспомнил, она, хочешь не хочешь, узнает, что он потихоньку приходил в мастерскую и просил у меня денег, но про то, что я ему дал пенни, ей вовсе не обязательно знать. Иначе ей будет обидно, ведь она ему отказала.
— Вы очень достойно поступаете, заботясь о спокойствии вашей матушки, — с невозмутимой серьезностью сказал Хью. — А что же было дальше? Вы хотите сказать, что он взял ваши сокровища и улизнул с ними?
— Вот именно! И я уверен, что он вам ни слова не сказал про то, как приходил в мастерскую клянчить у меня денег. Хорошо же он отблагодарил меня за мою доброту! — Уолтер был чрезвычайно зол на обидчика.
— А тут вы как раз ошибаетесь! Он все рассказал, и его рассказ совершенно сходится с вашим. Две монетки по одному пенни, которые он принес с собой, он отдал на хранение в аббатстве на то время, что будет там находиться. Скажите мне, закрыли ли вы крышку сундука, как только поняли, что за вами кто-то следит?
— А как же! — с горячностью воскликнул Уолтер. — Сразу закрыл! Но он уже все видел. Тогда я не придал этому значения, но понимаете, милорд, я вам сейчас скажу, что было дальше. Как только он ушел — я-то, во всяком случае, думал, что он ушел, — я снова открыл сундук и наклонился над ним, чтобы прибрать приданое Марджери. Тут-то меня и стукнул кто-то сзади по голове, а дальше я уже ничего не помню, очнулся я спустя несколько часов в своей постели. Между тем, как убрался этот молодчик и меня оглоушили, прошло каких-нибудь две минуты, не больше. Так кто же это мог быть, как не он?
— Но вы все-таки не видели, кто вас ударил? — настойчиво продолжал добиваться Хью. — Даже мельком? Не заметили хотя бы тень, по которой можно угадать рост и сложение человека? У вас не было такого чувства, что кто-то стоит у вас за спиной?
— Нет. Когда же мне было успеть?! — Хотя у Уолтера и был мстительный нрав, однако он был, несомненно, очень честен. — Ведь понимаете, я же стоял склонившись над сундуком, и тут на меня точно стена рухнула, я и бухнулся головой в сундук и точно куда-то провалился. Я ничего не слышал и ничего не видел, даже тени, впрочем, нет — последнее, что я увидел, это как замигала свеча. Но что тут такого особенного? Нет уж, будьте спокойны! Этот бродяга успел рассмотреть, что у меня лежит в сундуке, перед тем как я захлопнул крышку. С какой стати ему было смиренно уходить, получив один пенни, когда можно было огрести столько денег? Уж будьте уверены, он не из таковских! И никого другого я в ту ночь здесь не видел, и ничьей ноги здесь не было. Можете не сомневаться, что это сделал жонглер!
— И, однако, можно допустить, что все могло быть именно так, — сказал Хью минут через двадцать, прежде чем они с Кадфаэлем расстались на мосту. — Искушение было достаточно велико для бедняка, у которого всех денег-то — два несчастных пенни. И неважно, обдумал он это заранее или такие мысли появились у него под влиянием соблазна. С другой стороны, я допускаю, что у парнишки даже не мелькнула мысль о богатстве, которое само плыло ему в руки, и что он думал только о своих пустых карманах и просто надеялся встретить у золотых дел мастера более ласковый прием, чем у его скряги-маменьки. Возможно, что он смиренно ушел, благодаря Бога за полученный пенни, не помышляя ни о каком злодействе. А может статься, подобрал на дороге камень или палку и вернулся в мастерскую.
Приблизительно в то же время на улице перед церковью Святой Девы Марии, где в погожие дни горожане обыкновенно задерживались, прежде чем разойтись после воскресной службы, чтобы обменяться друг с другом любезностями и поглазеть на чужие наряды, Даниэль и Марджери Аурифабер, совершавшие свой первый торжественный выход в свет, принимали от каждого встречного поздравления и соболезнования — свадьбы и ограбления принадлежали к числу самых излюбленных и обсуждаемых тем в городе Шрусбери — и в конце концов очутились лицом к лицу с мастером Эйлвином Кордом, торговцем шерстью, и его женой Сесили. По взаимному желанию обе пары остановились, чтобы приятно побеседовать, как то приличествует добрым соседям.
Миссис Сесили была похожа скорее на дочку или даже внучку торговца, чем на его жену: ей было всего двадцать три года при том, что ему стукнуло шестьдесят. Эта хрупкая, изящная женщина блистала такой яркой красотой, была так пленительна и лицом, и фигуркой, что всюду, где она появлялась, на нее смотрели снизу вверх, а она царила над всеми, точно некая богиня. Престарелый супруг обожал наряжать свое сокровище в богатые платья из дорогих тканей, не понимая, что лучше было бы упрятать ее в простенькую холщовую одежонку немудрящего просторного покроя. Волосы ее были убраны в золотую сеточку, а громоздкая цепь, украшенная эмалью и драгоценными каменьями, сверкала, притягивая взоры к пышной груди красавицы.
- Предыдущая
- 17/55
- Следующая
