Смерть на земле горшечника - Питерс Эллис - Страница 41
- Предыдущая
- 41/53
- Следующая
В нескольких шагах от него она остановилась. Минуту они молча смотрели друг на друга. Потом она сказала:
— Вы в самом деле хотите уехать? Не вымолвив ни слова? Не зайдя к нам?
Он понимал, что нужно постараться придумать такой довод и такие слова, которые бы объяснили, что его присутствие здесь никак не связано с нею или с его первым визитом — просто он выполнял одно поручение и должен был проезжать мимо их дома, а теперь ему надо срочно возвращаться в Лонгнер. Но ему не удалось подобрать нужные слова, в голову лезло лишь то, что могло оттолкнуть ее от него.
— Пойдемте, я познакомлю вас с отцом, — предложила она просто. — Он будет рад — ему известно, зачем вы приезжали в прошлый раз. Конечно, это Гуннильд ему все рассказала, иначе откуда бы она взяла лошадь и слугу для поездки в Шрусбери, к шерифу? Никому из нас не следует таиться от моего отца. Я знаю, вы попросили Гуннильд не упоминать о вас в беседе с лордом шерифом, и она исполнила вашу просьбу. Но в этом доме нам не стоит секретничать, у нас нет на это причин.
Этому он мог поверить. Она унаследовала отцовский характер, легкий, но отличающийся постоянством. И хотя он знал, что ему следует держаться как можно дальше от нее, избегать встреч, не тревожить покой ее души и избавить ее родителей от огорчений, но это было выше его сил. Он спешился и, держа лошадь в поводу, по-прежнему молчаливый и смущенный, пошел рядом с ней к воротам дома.
Брат Кадфаэль видел их обоих в двадцать второй день ноября, во время службы в честь дня Святой Сесилии. Было загадкой, отчего они предпочли приехать сюда, когда у каждого была своя приходская церковь. Может быть, Сулиен до сих пор чувствовал необъяснимую любовь к Ордену, который он покинул, тосковал по его укладу и четкому распорядку, какого в миру не встретишь. Может быть, ему время от времени хотелось появляться в монастыре, пока он не решил свою дальнейшую судьбу. А у нее, возможно, было желание послушать прекрасную игру брата Ансельма на органе, особенно в день всех Святых. А может быть, рассуждал Кадфаэль, они сочли церковь удобным и весьма почтенным местом встреч для двух молодых людей, которые не хотели, чтобы их видели вместе. Во всяком случае, они стояли рядом около алтаря, откуда были видны хоры и явственно доносилось пение монахов. Они стояли рядом, но не касались друг друга ни рукой, ни даже складками рукавов, неподвижно, сосредоточенно, с торжественным выражением лиц, с широко раскрытыми, ясными глазами. На этот раз, заметил Кадфаэль, девушка была серьезной, хотя по-прежнему излучала свет, а юноша имел спокойный, умиротворенный вид, и только небольшая складка между бровями свидетельствовала о той тревоге, которую он испытывал.
Когда после службы братья спустились вниз, Сулиен с Пернель уже вышли через западные двери, а Кадфаэль отправился работать в свой садик, размышляя, часто ли они вот так здесь встречаются и как состоялась их первая встреча — ведь хотя они во время богослужения не смотрели друг на друга, а их руки не соприкасались и они ничем не выдали, что один ощущает присутствие другого, все же было нечто такое в их спокойных, сосредоточенных лицах, что, несомненно, связывало их.
Объяснялось это просто, думал Кадфаэль, — той особой аурой, какую каждый принес с собой. Они были и вместе — и врозь. Эта двойственность не кончится, пока не будет дан ответ на один роковой вопрос. Руалд, знавший юношу лучше, чем кто-либо другой, никогда не имел случая усомниться в правдивости его слов. Бесхитростное доверие брата Руалда к Сулиену было спасением для самого Руалда. Однако пока Кадфаэль не решался делать окончательные выводы. А Хью со своими копьеносцами и лучниками находился за много миль от монастыря. Об их судьбе ничего не было известно, так что ничего иного не оставалось, как ждать.
В последний день ноября, забрызганный грязью, весь в пыли, прискакал на лошади лучник-вестовой. Сначала он спешился у приюта Святого Жиля — сообщить, что отряд шерифа возвращается — они вот-вот должны появиться здесь. Он рассказал, что потерь нет, есть лишь легко раненые, что королевские отряды распущены по своим гарнизонам, по крайней мере на зимнее время, что король изменил тактику: от попытки выбить противника с позиций и разгромить его он перешел к мерам, направленным на удержание его на занятой территории и на ограничение ущерба, который он мог причинить своим соседям. Кампания скорее была отложена, нежели окончена, а это означало благополучное возвращение солдат в Шропшир, к своим очагам. К тому времени, как вестовой доскакал до Форгейта, новость уже облетела город. Теперь вестовой ехал медленнее, оповещал народ и отвечал на вопросы горожан. Улицы были полны народу: мужчины явились с инструментами в руках, женщины — с поварешками, кузнец покинул кузницу, брат Бонифаций — свою келью над северным входом в монастырь. Повсюду слышался радостный гул. Все новые и новые подробности, которые люди узнавали от вестового, передавались из уст в уста.
К тому времени, когда одинокий всадник миновал монастырские ворота и направился к мосту, мерный стук лошадиных подков и звон металлических блях на сбруях достигли приюта Святого Жиля, и население Форгейта вышло приветствовать возвращающийся отряд — а работа часок-другой подождет! В самом монастыре обсуждали последние новости, братья вышли за монастырские стены навстречу воинам Хью, и никто их не останавливал. Кадфаэль, в свое время провожавший отряд, вышел поглядеть на его возвращение.
И вот они приблизились — не в столь безупречном виде, в каком уходили сражаться с врагом. Вымпелы на копьях были покрыты грязью, оборваны, а некоторые изодраны в клочья. Легкое снаряжение кое-где помято, головы у нескольких солдат забинтованы, у других руки были на перевязи. Но они держали строй и своим видом внушали к себе уважение, несмотря на следы долгого, утомительного перехода, несмотря на грязь, приставшую к их воинскому снаряжению. Хью догнал своих людей, прежде чем они подошли к Ковентри. Он устроил привал, чтобы люди и лошади могли хоть немного отдохнуть. Подводы с поклажей, а также пешие лучники могли двигаться из Ковентри уже по хорошим безопасным дорогам.
Хью снял кольчугу и теперь ехал во главе отряда налегке, в своей обычной одежде — плаще. Вид у шерифа был оживленный, от радостного возбуждения щеки его слегка порозовели. Шум и приветственные возгласы сопровождали шерифа во время проезда через Форгейт, а также когда он ехал через город. Хью всегда с насмешкой воспринимал похвалы и рукоплескания в свой адрес. Он отлично знал, какой маленький шаг от восхваления до криков недовольства и упреков, которые могли ожидать его, если б его отряд понес ощутимые людские потери в отчаянной схватке с врагом. Но это было так по-человечески — радоваться тому, что он не потерял ни одного солдата. Почти три года назад возвращение домой после битвы при Линкольне совсем не походило на нынешнее, поэтому Хью не противился чувству удовлетворения от подобной встречи.
Среди группы монахов, стоявшей у монастырской привратницкой, Хью стал искать Кадфаэля и обнаружил его на ступеньках у западного входа. Хью шепнул что-то на ухо капитану и на своем сером жеребце покинул отряд воинов, но не спешился, а поехал вдоль фланга. Кадфаэль с радостью подбежал к нему и схватил поводья.
— Отлично, друг, такой встречи старожилы не припомнят! Ты отделался легкой царапиной и не потерял ни одного воина! Больше нечего и желать! — воскликнул он.
— Чего бы мне хотелось, — с чувством сказал Хью, — так это заполучить шкуру де Мандевиля. Но она по-прежнему на нем, и король Стефан ни черта не сможет поделать с этой крысой, пока мы не выгоним ее из норы. Ты был у Элин? Там все благополучно?
— Вполне. И будет еще лучше, когда она увидит тебя на пороге. Ты сейчас направляешься к аббату Радульфусу?
— Нет, еще не сейчас. Люди должны добраться до своих домов. Я же сперва расплачусь с ними, а уж потом отправлюсь домой. Кадфаэль, окажи мне одну услугу.
— Охотно!
- Предыдущая
- 41/53
- Следующая
